Скайуокер едва не поперхнулся, потом посмотрел на Хедду с удивлением — и с уважением. Ему всегда нравились люди с чувством юмора. А люди, которые при этом умели носить серьезное лицо и при надобности могли вышвырнуть майора службы безопасности за дверь — нравились ему еще больше.
— Это приказ, — сказала Хедда. — Да, и ради множества героических усилий, которых требует Республика, надо доесть все.
Уже по тону Карпино Скайуокер понял, что никаких проблем на дредноуте действительно нет. Он подробно расспросил помощника о состоянии дел в каждом отсеке, о том, как проходит ремонт на пострадавших кораблях эскадры, остался всем доволен, пообещал в скором времени вернуться на «Викторию» и вот тогда почувствовал в голосе Карпино недосказанность. Как он и ожидал, объяснений Оллреда не хватило — при возвращении придется как-то откомментировать ситуацию самому.
И, скорее всего, это тоже не поможет.
Эта мысль продолжала еще довольно долго грызть его, а потом он провалился в сон. Проснувшись через пару часов, Скайуокер понял, что ему снова нечего делать.
Попробовать встать.
Анакин осторожно пошевелил левой ступней — вроде ничего. Попробовал чуть приподнять ногу. Он делал это и раньше, только любое чересчур резкое движение рано или поздно переходило в тупую ноющую боль, а сегодня все как будто действительно зажило, в чем он, по правде, сильно сомневался. Наконец, он согнул ноги в коленях, сел в кровати, затем передвинулся и коснулся ногами пола, и в этот момент в левой голени начало неприятно покалывать.
Сделал несколько хромающих, неровных шагов по палате. Покалывание усилилось.
Придется привыкнуть, решил он. Открыл шкафчик и нашел там выглаженный халат. Зеленый. Под цвет стен. Чтобы пациенты выздоравливали в полной гармонии с окружающим миром. И, разумеется, на человека где-то на голову ниже, судя по коротковатым рукавам.
В маленьком коридоре были только две палаты — его собственная и еще одна. Туда он и направился.
Вопреки ожиданиям, Берильон был один.
— Сэр, — сказал лежавший в кровати пилот. — Я рад, что вам уже лучше.
— Лучше, — сквозь зубы сказал Анакин и присел на краешек кровати. Боль приутихла.
— Гранци сказал, вы не должны были нас оттуда…
Скайуокер просто кивнул в ответ.
— Вы как?
— Отлично, сэр. Я-то…
— Не против здесь и месяц поваляться, да?
Берильон полуулыбнулся.
Скайуокер все порывался сказать ему, что Оллред был практически уверен в освобождении пилота из штрафной роты и возвращении в кадровые войска — причем не в какие-нибудь, а в эскадрилью на «Виктории». Порывался — и не говорил, не было у него стопроцентной уверенности в словах СБ-шника, хотя и поводов не доверять Оллреду тоже не было. Нет, решил он, вот придет приказ или хотя бы сообщение, тогда и скажу…
— Сэр, а нас не могут перевезти на дредноут?
— Пока нет, тем более, при вашем состоянии…
На лице Берильона промелькнуло удивление.
… Да и я сам не хочу явиться на «Викторию» верхом на больничной койке и в зеленом халате… Лучше подожду еще пару дней, не может быть, чтобы пришлось ждать больше, я уже могу ходить, а скоро и хромать перестану, хромающий капитан на дредноуте тоже никому не нужен, не дело это…
В палату заглянула Юкка.
— Заходите, не стесняйтесь, — нарочито вежливо сказал Скайуокер и подвинул ей стул.
Никто и не стеснялся. Анакин уже успел сделать вывод о том, что медперсонал госпиталя состоял из людей, которые не знали такого слова — «стесняться».
Другие здесь, наверно, просто не задерживались.
Выслушав на следующий день доклад старшего помощника, Скайуокер вспомнил две вещи. Во-первых, что вчера Кеноби, вопреки всем ожиданиям, так и не появился. Ну и ладно, подумал он, наверно, рыцарь пишет рапорт. И правильно делает. А во-вторых, что это уже шестой его день в госпитале.
Он решил, что сегодня должен обязательно пройти большее расстояние.
На его беду, как только он поднялся и надел халат, в палату зашла Хедда.
— И куда это вы собрались? — строго спросила она.
— Пойдем вместе, — предложил Скайуокер и взял ее под руку. — Вы мне покажете, где работаете и все такое…
— Вы же должны лежать, вам вообще нельзя вставать, иначе ничего не заживет! Ну-ка, быстро, лечь немедленно!
Но он уже слишком хорошо знал цену этому строгому голосу, равно как и всей напускной серьезности. Одной рукой приобняв медсестру за плечи, а второй подхватив под колени, он поднял ее на руки.
Покружил по палате — легко, словно она ничего не весила.
… давно тяжестями не баловался… или я действительно не в форме сейчас… а девочка килограммов на семьдесят потянет…
Хедда ожидаемо возмущалась — и также ожидаемо вцепилась в него, царапая ноготками плечи.
— Нет, ну перестаньте же! Кто-нибудь войдет, и…
— … и подумает что-то плохое, да?
— Меня выгонят с работы!
— Только за то, что пациент под вашим неусыпным контролем уже выздоровел?
— Отпустите меня!
— Отпущу, если скажете, что меня не будут здесь держать две недели.
— Это решаю не я, а врач!
— А что говорит врач?
— Что выздоровление идет по плану.
— Жаль, — он осторожно опустил ее на кровать.
Хедда перебралась на стул и сказала, что пришла проверить повязки. Против этой процедуры Скайуокер возражений не имел и послушно улегся — в конце концов, мягкие женские пальчики, осторожно ощупывающие виски и лоб — это тебе не дроид со сканером…
После обеда он все-таки решил повторить попытку выйти за пределы коридора и, почти не хромая, добрался до рекреационной комнаты. Чем и удивил Гранци.
— Сэр, разрешите обратиться не по уставу.
— Валяй.
— Ты это куда собрался-то?
Гранци почти в точности повторил вопрос Хедды.
— Надоело уже весь день валяться.
— Я с тобой.
— Нет, не надо — вдвоем нас сразу заметят. Или заметят, что ты куда-то делся. Я скоро вернусь.
— Может, я все-таки…
— Может, это приказ.
Анакин и сам не знал, почему ему взбрело в голову пойти по этим коридорам одному. Вероятно от природного упрямства, или проще сказать, дури, и через десять минут блужданий он уже пожалел об этом. Надо было возвращаться, да и нога уже начинала ныть, а каждый следующий шаг был тяжелее предыдущего, и скоро он уже не шел, а хромал, волоча левую ногу. Список «приятных» сюрпризов дополнился головной болью, о которой он вот уже день как не вспоминал. Незнакомая медсестра подозрительно посмотрела на него с застывшим на губах вопросом — куда это прется хромающий больной — и Анакин, сжав зубы, ускорил шаг и свернул в коридор направо. Потом свернул еще раз, прошел через прозрачную дверь…
… Как будто в другой мир попал.
Вместо легкомысленно-воздушного настроения, царившего там, куда поместили их с Берильоном — разряды напряжения. Спешка, выкрики, громкие голоса, требования, злость, раздражение. Скайуокер прошел вперед по коридору — встретился взглядом с женщиной средних лет. Она тоже куда-то спешила, как и все здесь.
Не было здесь улыбчивых медсестричек, заглядывающих в палату по каждому поводу и без повода, и приносящих с собой какой-то родной, приятный, домашний запах, а в атмосфере стерильности этот запах ощущается особенно остро, потому что ты вдыхаешь его и вспоминаешь о том мире, где нет ни раненых, ни больных, и вообще нет боли. Здесь в нос ударял запах дезинфектора, а сквозь него все равно просачивался запах войны, крови, рваных ран и подгнивающего мяса, спекшейся корки на ожогах, а у медсестр здесь были серьезные лица, по-настоящему серьезные, настолько, что даже мысли не пришло бы кадриться и болтать о глупостях…
И дроиды.
Мимо него провезли репульсорные носилки с раненым.
Скайуокер не удержался — уставился — и не смог отвести взгляда. На бойце, похоже, сгорела вся форма, еще и вместе с кожей. Ног не было.
… Это тебе не осколком по голове, когда ничего не задето… и даже не пробитая грудная клетка, как у Берильона — заживает быстро, останется какой-нибудь шрам, если вообще останется, при нашей-то медцине…
Рядом провезли другие носилки — с почти необгоревшим, но безногим и безруким человеком.
… Видишь это на войне — да, страшно — но совсем иначе воспринимаешь, а здесь-то страшней, потому что там думаешь все равно о том, что тебя самого не зацепило, что повезло, а если зацепило — радуешься, что остался в живых, что сможешь выкарабкаться, а тут… они все будут жить? Как? С такими ранениями? Протезы поставят… протез стоит больше, чем один солдат… кому в армии нужны инвалиды?
— Здесь тяжелых принимают, а вы-то что здесь стоите? — спросила медсестра.
— Извините.
Анакин хотел ретироваться в коридор направо — казалось, именно оттуда он пришел. Его снова окликнули.
— Там операционные, вы что, совсем того?
Он повернулся, извинился снова и тогда, наконец, смог сориентироваться, но упершийся в спину строгий совсем неженский взгляд чувствовал еще долго. А еще он чувствовал, что слабеет, что боль в ноге уже приближается к отметке «невыносимо», что в висках тяжелым молотом стучит кровь, и что перед глазами уже темнеет. Он выбрался в одну из рекреационных комнат и там опустился на диван. Откинулся на спинку, закрыл глаза и решил подождать, пока боль пройдет или хотя бы утихнет.
Сколько прошло времени, Скайуокер не знал. Сквозь дрему почувствовал, что кто-то сел рядом. Потом услышал участливый голос:
— Тебе плохо?
Открыл глаза, но головы не повернул, ответил:
— Нет.
— Вызвать носилки?
— Не надо, — уже жестче.
Минут через пять Анакин встал. Сделал несколько шагов, почти ровных — как ему показалось, Кеноби окликнул его:
— Ты куда? Нам в другую сторону.
Развернулся, сориентировался. Рыцарь все время шел рядом. И вдруг произнес.
— Ты не представляешь, как я был рад увидеть тебя на Триибе. Вот уж кто, а ты не должен был рисковать жизнью. Ты очень хороший человек, Анакин. Ты поступил как…