ятель его, Ладошинъ. Бѣдный Ладошинъ! Ему суждено было довольствоваться холоднымъ поклономъ, между-тѣмъ, какъ Илашеву подали руку, да еще съ какою любезною улыбкою, съ какими привѣтствіями!
-- Вотъ, можетъ-быть, и Леонтій Андреичъ изволили слышать, сказалъ въ эту минуту тоненькій голосокъ, и между Илашевымъ и Сарапаевымъ очутился маленькій, кругленькій помѣщикъ, только-что возвратившійся изъ губернскаго города.
-- Что такое? спросилъ Илашевъ.
-- Должно быть пустое, отвѣчалъ Петръ Алексѣевичъ.-- Представьте, здѣсь разнесся слухъ, будто нашъ губернаторъ выходитъ въ отставку, и на мѣсто его опредѣляется -- знаете ли кто?
-- Я ничего не слыхалъ.
-- Князь Петръ Михайловичъ Баксановъ. Это потому не можетъ быть, что князь написалъ бы мнѣ объ этомъ тотчасъ самъ, а въ послѣднихъ письмахъ онъ ничего не говоритъ объ этомъ.
-- Позвольте, Петръ Алексѣевичъ, сказалъ помѣщикъ:-- можетъ-быть, письмо ихъ сіятельства къ вамъ было писано прежде, чѣмъ состоялось опредѣленіе.
-- Но министръ не опредѣлилъ бы князя, не поговоря съ нимъ о томъ предварительно.
-- Впрочемъ, тутъ ничего нѣтъ невозможнаго, сказалъ Илашевъ:-- министръ могъ говорить съ княземъ послѣ уже послѣдняго письма его къ вамъ. Для меня только странно, что князь принялъ это мѣсто.
-- Да не можетъ быть! У него въ виду гораздо-болѣе, чѣмъ мѣсто губернатора въ степной губерніи.
-- Онъ могъ принять по желанію министра, замѣтилъ Илашевъ.
-- Впрочемъ, я буду очень-радъ. Мы съ нимъ недальняя родня и давно знакомы; можно сказать друзья. Князь Петръ прекраснѣйшій человѣкъ; прямой, и, знаете, Русскій въ душѣ. Жена моя воспитывалась у него въ домѣ. Вы знаете княгиню?
-- Я бывалъ у нихъ въ домѣ, отвѣчалъ Илашевъ, наклонивъ голову въ знакъ согласія.-- Она, кажется, за границею теперь?
-- Да; но она къ зимѣ будетъ. Ее ожидаютъ, прибавилъ Петръ Алексѣевичъ съ неподражаемою важностью.-- Вы вѣрно получили, письма изъ Петербурга? Тамъ много перемѣнъ. Ко мнѣ пишутъ... и онъ пошелъ съ Илашевымъ и уѣзднымъ предводителемъ, который подошелъ къ нимъ же, на другой конецъ залы. Между-тѣмъ, комнаты наполнялись; дамы прошли въ гостиную, дѣвицы за ними и скрылись въ диванной; мужчины образовали различныя группы. Извѣстіе о новомъ губернаторѣ занимало всѣ умы. Не смѣли еще вѣрить, однако посматривали на Петра Алексѣевича и говорили между собою: князь родня Петру Алексѣевичу; это тотъ родственникъ, у котораго воспитывалась Софья Павловна. Смотря на этихъ господъ, можно было подумать, что Петръ Алексѣевичъ самъ вдругъ сдѣланъ губернаторомъ. Впрочемъ, уваженіе, которымъ онъ всегда пользовался, было столь велико, что, казалось, и губернаторство не могло бы ничего къ тому прибавить. Не знаю, до чего дошли бы эти толки; но, къ-счастію, въ это самое время двери въ прихожую отворились настежь, и два лакея, въ синихъ фракахъ и бѣлыхъ вязаныхъ перчаткахъ, явились, держа въ рукахъ два блюда съ огромными кулебяками, которыя и понесли поспѣшнымъ шагомъ и стуча каблуками, прямо въ гостиную. Благовонный паръ кулебякъ, пріятно коснувшись обонянія гостей, перемѣнилъ направленіе умовъ и повлекъ всѣхъ вслѣдъ за собою въ гостиную.
Тамъ все было въ большомъ движеніи. Хозяйка сама начала раздавать пироги и, разумѣется, первые куски были поданы Софьѣ Павловнѣ и потомъ Петру Алексѣевичу. Съ большимъ удовольствіемъ можно было замѣтить тонкое знаніе приличій и общественной іерархіи, которое показала при этомъ случаѣ Катерина Ивановна (хозяйка), подавая каждому, кажется, безъ разбора, и однако ни разу не обойдя старшаго по чину или по состоянію для младшаго. Случилось, наконецъ, что она почувствовала себя утомленною и сѣла возлѣ Софьи Павловны, прося молодёжь и уѣздныхъ чиновниковъ, еще неполучившихъ своей доли, самихъ распорядиться около пирога, о чемъ они и не заставили себя просить.
-- Ахъ, Боже мой! Я и забыла, сказала Катерина Ивановна, замѣтивъ, что пироги почти уже исчезли подъ усиліями осаждающихъ.-- Елена! подай пирога Маврѣ Даниловнѣ.-- Дѣвушка, невысокаго роста, худая и блѣдная, но съ большими выразительными глазами, подошла къ столу и, сложивъ въ тарелку остатки пирога, оборотилась, чтобъ идти съ тарелкою; но Мавра Даниловна, услышавъ свое имя, выскочила уже изъ своего угла и, подбѣжавъ съ поклонами къ столу, стояла позади дѣвушки.
Между-тѣмъ, Илашевъ, какъ-то ускользнувъ изъ кружка, составившагося около Петра Алексѣевича, стоялъ въ дверяхъ и внимательно смотрѣлъ на оживленную картину, которую представляла гостиная. Недалеко отъ него, въ простѣнкѣ между дверьми и огромною израсцовою печкой, передъ небольшимъ диваномъ, стоялъ столъ, уставленный бутылками и графинами съ жидкостями разнаго цвѣта; далѣе, то-есть, отъ самаго дивана, начинался пестрый рядъ дамъ, которыя въ эту минуту сидѣли всѣ вооруженныя ножами и тарелками съ пирогомъ, и пестрою каймою окружали всю переднюю часть гостиной, вплоть до другаго дивана, у противоположной двери, противъ котораго также стоялъ столъ съ бутылками и графинами. Здѣсь начинались толпы мужчинъ, которые также всѣ, кто съ пирогомъ, кто съ ломтями хлѣба, намазаннаго икрою, занимали всю средину комнаты, сидѣли по угламъ, подъ окнами и болѣе всего тѣснились около столовъ, уставленныхъ графинами. Въ дверяхъ, отворенныхъ въ диванную, мелькали бѣлыя платья дѣвицъ и по-временамъ молоденькія, дурныя и хорошенькія личики. Противъ самаго балкона составился кружокъ, надъ которымъ возвышалась голова Петра Алексѣевича. Онъ держалъ за пуговицу предводителя и говорилъ очень-громко и съ жаромъ; другіе, обступивъ кругомъ, слушали съ тѣмъ выраженіемъ глубокаго вниманія, съ какимъ обыкновенно слушаютъ человѣка замѣчательнаго.
-- Я сказалъ ему, говорилъ Петръ Алексѣевичъ, не выпуская изъ рукъ пуговицы предводителя:-- что онъ понятія не имѣетъ объ игрѣ; ну, какъ, вмѣсто того, чтобъ провести масть, какъ слѣдовало, вы понимаете?..
-- Совершенно! помилуйте!..
Возлѣ стола съ графинами, недалеко отъ Илашева, Ладошинъ, наливъ рюмку настойки, показывалъ ее издали Илашеву и говорилъ сосѣдямъ, что никогда не пьетъ вина, потому-что вино -- отрава, а настойка -- одно достойное человѣка питье, изобрѣтенное для исцѣленія всѣхъ недуговъ, при чемъ одинъ острякъ назвалъ настойку жизнеподдержательною эссенціею. Противъ большаго дивана, на которомъ сидѣло нѣсколько дамъ, опираясь руками на столъ, еще уставленный остатками завтрака, стоялъ какой-то господинъ, пріѣхавшій изъ губернскаго города, и разговаривалъ съ дамами о Петербургѣ и итальянской оперѣ. Одна изъ дамъ этою весною только-что возвратилась изъ Петербурга; другая слышала Рубини въ Москвѣ, слѣдственно, обѣ страстно любили музыку и были въ состояніи судить о ней. Господинъ, пріѣхавшій изъ губерніи, зналъ и понималъ все, толковалъ о Гризи и Лаблашѣ и скучалъ только тѣмъ, что въ провинціи такъ мало людей, умѣющихъ цѣнить искусство, при чемъ первая дама сказала: "Вотъ ужь въ Петербургѣ -- представьте, что я сама видѣла въ оперѣ дамъ лучшаго круга въ 5-мъ ярусѣ! А въ райкѣ, мнѣ навѣрное говорили, генералы и генеральши -- сплошь." -- Что въ райкѣ! сказала другая: -- я такъ обожаю музыку, что, право, пошла бы выше райка, если можно, ужь если бы нигдѣ не было болѣе мѣста.-- Господинъ, пріѣхавшій изъ губернскаго города, былъ очень-доволенъ.
Вдругъ Катерина Ивановна замѣтила, что первый гость ихъ, Леонтій Андреевичъ, стоитъ въ дверяхъ и въ рукахъ у него -- нѣтъ пирога! Она ужаснулась, окинула глазами комнату, видитъ, что мужъ тихонько сидитъ-себѣ въ уголкѣ и слушаетъ помѣщика-сосѣда, который разсказываетъ ему что-то съ большимъ жаромъ. Катерина Ивановна подбѣжала къ нему.-- Василій Сергѣичъ, помилуй! Извините, сказала она, обращаясь къ гостю, который долженъ былъ замолчать: -- Помилуй, Василій Сергѣичъ! Леонтій Андреичъ -- ты ничѣмъ не хочешь заняться, другъ мой, Леонтью Андреичу не подали пирога.
-- Матушка, ты вѣдь раздавала пирогъ.
-- Это странно, всегда я! Надобно смотрѣть, вы хозяинъ, Василій Сергѣичъ. Подите, сударь.
Лицо Катерины Ивановны, не смотря на мягкій тонъ голоса, имѣло такое повелительное выраженіе, что Василій Сергѣевичъ тотчасъ отправился, не возражая далѣе, и черезъ минуту Катерина Ивановна съ самою пріятною улыбкою уже разрѣзывала горячій, какъ-будто чародѣйствомъ явившійся пирогъ, и подавала гостю огромную часть, говоря:-- Вы, можетъ-быть, смѣетесь надъ нашими деревенскими кулебяками; но попробуйте, отвѣдайте эту, прошу васъ.
-- Смѣюсь? прошу извинить; у меня совсѣмъ не такой дурной вкусъ. Я нахожу, что такой пирогъ имѣетъ свою пріятность, и вы увидите доказательство...
Онъ осмотрѣлся и, замѣтивъ пустое кресло въ ряду между дамами, усѣлся и, какъ-будто нарочно это случилось -- возлѣ Вѣры Дмитріевны.
Катерина Ивановна долго не могла успокоиться. Мысль о подобной оплошности приводила ее въ отчаяніе. Забыть такого гостя, какъ Илашевъ! каммер-юнкера! Она простить этого не могла Василью Сергѣевичу и даже черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ того, вспоминая этотъ несчастный случай, чувствовала, что кровь бросалась ей въ голову.
Между-тѣмъ, пришли священники съ крестомъ; потомъ крестьяне съ поздравленіями; многіе изъ гостей послѣдовали за хозяевами на крыльцо, гдѣ ожидалъ ихъ староста со всѣмъ міромъ; другіе усаживались за карты. Дамы начинали уже думать объ обѣденномъ туалетѣ, а Вѣра Дмитріевна еще бесѣдовала съ сосѣдомъ. Наконецъ, и она замѣтила, что ей пора также подумать о своемъ нарядѣ.
-- Счастливо ли охотились, Владиміръ Григорьичъ? сказала она, остановясь мимоходомъ противъ Ладошина, который стоялъ въ дверяхъ съ картою въ рукахъ и разговаривалъ съ какимъ-то пріятелемъ.
-- Не могу похвалиться.
-- Что же это? такой необыкновенный охотникъ! Развѣ дичи мало?
-- Нельзя сказать, какъ и прежде; но счастье не равно. Сегодня удача мнѣ, а завтра другому. Все перемѣнчиво и переходчиво, Вѣра Дмитріевна.
-- Очень жалѣю о васъ, сказала Вѣра Дмитріевна, и черные глаза ея блеснули такой молніей, что, казалось, бѣдный Ладошинъ долженъ бы былъ обратиться въ прахъ.