«Ладно, это последние полицейские проехали в город по этой дороге», – подумала я и решила продолжать работу.
Но когда я встала, чтобы подойти снова к рельсам, я почувствовала в ноге такую жестокую боль, что у меня помутилось в глазах. Я, оказывается, подвернула ногу у щиколотки.
Это, конечно, смешно: прыгнуть с двухкилометровой высоты и остаться невредимой, а отскочив всего на несколько шагов, вывихнуть ногу.
Больно было пошевелить ногой. Почти только на руках я подтянулась к полотну и заложила первый патрон.
«Сейчас нога распухнет и будет еще труднее, надо действовать скорее»…
И я поскакала со шпалы на шпалу на одной ноге, как мальчишки, когда играют в петушиный бой.
Метров через двести я заложила второй патрон и затем сошла с полотна и стала уходить по тропинке, которая должна была вывести меня на дорогу.
Конечно, я и не думала, что сумею добраться до придорожной гостиницы. Но ступая только на косок левой ноги и на всю ступню здоровой, можно было кое-как передвигаться. Тропинка скоро пошла по берегу речки.
Ах, если бы достать лодку!
Пожалуй, это было моим самым сильным желанием в эту ночь.
Но лодки не было.
Уже вблизи большой дороги я сняла комбинезон, бросила его в речку, надела шелковые чулки, туфли на высоких каблуках и нарядное платье. Странно, но в туфле нога болела немного меньше, или я уже привыкла к боли.
Так, ковыляя, я шла по дороге в темноте около часа, пока меня не догнал какой-то грузовик.
Я не успела сойти с дороги и попала в свет его фар, поэтому теперь лучше всего было уже не стараться скрыться, чтобы не вызвать подозрений.
Я подняла руку, шофер остановил автомобиль. Это была машина какого-то универмага, шедшая порожняком.
– Довезите меня только до гостиницы, – сказала я шоферу. – Я вам заплачу!
Он окинул меня подозрительным взглядом.
– Это такое несчастье, – сказала я, – что трудно даже поверить. Эти мужчины – такие обманщики… Кто бы мог подумать, что и этот будет, как все! И вдобавок ко всему я еще подвернула ногу.
Мне нужно было плакать, но глаза были сухи. Впрочем, в темноте шофер не заметил этого и помог мне взобраться в кабину.
– Я довезу вас до гостиницы, – сказал он и потом добавил: – Госпожа, вам известно, что сегодня началась война?
Я всплеснула руками:
– Боже мой, неужели они осмелились напасть на нас? Нет, я не знала! Ведь мы сегодня с ним кутили целую ночь… Но наши солдаты их уничтожат.
Мы снова помолчали.
Трудно передать, как я волновалась и в то же время была совершенно спокойна.
– В Амбуре волнения! – сказал шофер, и я почувствовала в его голосе нотки сочувствия.
– Это безобразие! В такую минуту! – опять всплеснула я руками. Шофер замолчал и молчал почти до самой гостиницы.
У гостиницы шофер меня ссадил и помог добраться до дверей, затем вскочит в кабину и погнал машину дальше.
Служитель помог мне добраться до номера.
– Для прописки я дам завтра документ. Утром приедет за мной муж.
Служитель понимающе гнусненько улыбнулся и взял на чай.
Оставшись в номере одна, я легла на кровать, но заснуть не могла.
Уже начинался рассвет.
Утром мне надо было уходить из гостиницы, а как это сделать незаметно, да еще с распухшей ногой? Петька, конечно, нашел бы выход!..
Пока я так раздумывала, послышался отдаленный рокот моторов.
«Наверно, на высоту 19 – забрать нас, а я дура здесь застряла», – разозлилась я на свою ногу.
Перед высотой 19 было большое поле. Я это прочла еще по карте. Я подобралась к окну, распахнула его.
По небу шли наши самолеты, не один, а много и разные.
– Ну, а остальное вы знаете сами.
Михаил Рудерман
Вино и яд
Враг обманывал и хитрил. Ни одна операция не была похожа на другую, и если сегодня бомбардировщики появлялись над расположением социалистической армии эскадрильями в восемьдесят – сто машин, то завтра это была редкая цепочка в пять – десять самолетов. Если сегодня они летели на высоте шести километров, то завтра они стлались по земле, чуть ли не задевая деревья. Если сегодня над окопами появлялись самолеты противника, раскрашенные в ярко-зелёный цвет, то на другой день они были черными, как воронье крыло.
На земле также были предприняты попытки задержать удар социалистической армии. Танковые части противника упорно дрались на самых тяжелых участках фронта. Но все ухищрения отчаяния не спасли врага от разгрома. Силу огня и превосходную скорость машин ослабляло отсутствие взаимодействия и согласованности танковых колонн.
Это сразу понял командир танкового отряда, капитан Новосильцев, увидав, как вражеские танки убегают от подбитого соседа, не стараясь выручить его из беды. Не было в действиях противника спаянности, чувства товарищества. И это решило судьбу сражения.
Уже к полудню танкисты Новосильцева подбили командирский танк противника и еще один танк с большим черным крестом на башне. Часть Новосильцева заняла деревню Н. Танкисты наслаждались коротким отдыхом, готовые каждую секунду дать машинам ход. Новосильцев стоял у захваченных танков.
Из второго танка выглянул улыбающийся помощник Новосильцева – лейтенант Козельский и поманил к себе капитана.
– Новосильцев, – кричал он, – погляди-ка, что здесь такое! Сплошная фантастика! Походная церковь, химическая и фотолаборатория одновременно. Сроду не видел такой машины.
Новосильцев влез в танк, и его глазам открылось странное и непривычное в боевой обстановке зрелище. Рядом с пулеметными лентами в танке лежала вся необходимая для богослужения утварь: большая серебрянная чаша, крест и молитвенник. В углу стоял фотоаппарат. В другом углу Новосильцев увидал два герметически закупоренных баллона в специальных гнездах.
– Да, это церковь, – оказал Новосильцев. – Очень интересная машина. Что-то в этом роде было в двадцатом году под Перекопом. Там тоже мы, захватив танк, иногда обнаруживали в нем походную церковь ин сумасшедшего от страха попа. Но что-то не помнится мне, чтобы тогдашние попы возили с собой вот такие баллоны.
– А вот и сам пастырь, – сказал Козельский, выходя из машины.
У танка, прямо на земле, сидел человек в военной форме, чисто выбритый, с очень худым и нервным лицом. Новосильцев велел отвести пленного в жилое помещение.
Капитан знал, кого он захватил в плен, и знакомство с пленным на допросе подтвердило его догадки. Это был фашистский священник, офицер политико-моральной службы, сотрудник разведки. Эго был универсально образованный человек, говоривший по-русски, как на своем родном языке. Цинично он рассказывал, как обрабатывал своих солдат для «поднятия их политико-морального уровня», как учил их молитвам, гимнастике и действию ОВ. С таким же цинизмом он говорил о военном потенциале в христианском вероучении и о крестовом походе на Восток.
– По-моему, мы сейчас с вами беседуем довольно-таки далеко от Востока, – перебил его Новосильцев. – По-моему, мы находимся много западней того места, где вы предполагали быть.
Священник ничего не ответил.
– Кстати, – опросил его Новосильцев, – скажите, пожалуйста, для какой цели вам понадобились баллоны, обнаруженные в танке?
Священник молчал.
– Быть может, в этих баллонах находится вино, которым вероучители пользуются при причастии? Но для этой цели более пригодны простые деревянные бочонки, так как они гарантируют вино от окиси.
Священник молчал, и по его бегающим глазам капитан понял, что этот человек не расскажет сейчас всего.
Конвойный увел пленного в соседнюю комнату. Новосильцев решил немного отдохнуть, – колонна должна была выступить ночью. Не успел он задремать, как раздался стук в дверь. Дежурный ввел двух взволнованных местных жителей – старого крестьянина и белокурую девушку. По глазам этих людей капитан увидел, что их привело сюда отчаяние. Он предложил им сесть, но крестьяне стояли.
– Что вам надо? – спросил Новосильцев.
– Я пришел предупредить вас об опасности. За местечком находится мое поле. Сегодня днем я пошел посмотреть, что от него осталось. От моего поля не осталось ничего. Они сделали мое поле бесплодным! Я пришел туда и издали почувствовал какой-то горький запах, над моей землей…
В одно мгновение Новосильцев был на ногах.
– Запах! – он втянул в себя воздух. – Жженая резина. Дежурный! – крикнул Новосильцев.
В дверях появился дежурный.
– Немедленно отправить старика на обмывочный пункт! Сжечь его одежду! Дезинфицировать помещение! Ночевать будем у машин.
В несколько секунд все вышли на воздух. Старик, еще не почувствовавший действия газа, не понимал, что с ним хотят делать. Прижав руки к груди, девушка остановившимися глазами следила, как уводят ее отца. Танкисты выносили из дома самые необходимые вещи. На мотоциклах приехали дезинфекторы.
Девушка подошла к Новосильцеву.
– Он будет жив? – опросила она, заглядывая ему в глаза: – Мой отец будет жив?
– Да, я думаю все обойдется благополучно, – успокоил ее Новосильцев. – Возвращайся домой, милая!
Но девушка не уходила. Она подошла вплотную к капитану, на ее лице было выражение ужаса, горя и непонимания того, что происходит.
– Кто это сделал? – глухо сказала она, – Кто отравил наше поле? Кто изуродовал моего отца? Это сделал ты?
– Нет, – сказал Новосильцев – это сделал не я. Мы сами погибли бы на зараженном участке. Твой отец оказал нам неоценимую услугу. Он спас много жизней.
В это время конвойные повели священника.
– Это сделал он, – сказал Новосильцев девушке. – Это он полил ваши поля и сады ядом.
Девушка взглянула на пленного, и лицо ее исказилось.
– Это священник нашей деревни. – с трудом произнесла она. – И ты говоришь, что это сделал он?
– Пройдем со мной к танку, в котором мы захватили негодяя. Ты убедишься. Идем!
Они подошли к черному силуэту танка, и при свете фонаря, зажженного Новосильцевым, девушка увидела внутренность походной церкви. Черный крест заставил ее невольно поднять руку. Ока хотела сделать то, что делала всю жизнь при входе в святое место. В полумраке она видела только этот большой, похожий на древесный сук крест. Но свет фонаря перебежал на другие предметы, находившиеся рядом – обоймы, пулеметные ленты, автоматические револьверы и на два узких баллона.