– Если хотите, – начал старик, когда Бородкин молниеносно одолел миску с картошкой и две тарелки супа, – если хотите, мы вас как-нибудь спровадим к вашим. Быть совершенно одному во вражеском лагере – очень неприятная штука, и мы вам, пан Антон, от души сочувствуем.
Бородкин хотел сказать старику, что он не один, что насколько он понимает – старик и все остальные в этой комнате его друзья, но как человек несентиментальный промолчал.
– Вам нужно спешить, – продолжал старик. – Феликс сказал, что к утру ожидается много танков и наверно разгорится такая баталия, что вам перебраться не удастся. У пана Лемко есть сынок, который поможет вам перебраться к вашим.
Бородкин, не отвечая ничего, шарил в это время в карманах, своих брюк и гимнастерки. Потом вспомнил, что карманы у него очистили как только взяли в плен, и переспросил:
– Так-с. Значит, у товарища Лемко подходящий сынок. Такс. Гм! Так. А карандашик у кого-нибудь есть? И клочок бумаги? Так-с. Значит, сколько вы говорите прибывает завтра танков? Так-с.
Он аккуратно записал сообщение Феликса, перечитал его, вспомнил о чем-то, чертыхнулся и порвал записку на мелкие куски.
– Товарищ Лемко, – обратился он к столяру, молчаливо сидевшему в уголке, – как вы относитесь к тому, чтобы ваш сынок перешел фронт без меня? Через пару деньков он вернется сюда с нашими войсками. Большое спасибо, товарищ Лемко. Если вам не трудно, сбегайте за ним.
Ранним утром тринадцатилетний сынишка столяра заучил наизусть адрес и содержание донесения и, беззаботно насвистывая, вышел из дома пана Станислава. Он шел собирать землянику. Лес находился у самого фронта…
Три часа продолжалась тихая беседа за завешенными окнами.
Город готовился к эвакуации и это очень не нравилось новым друзьям Бородкина. Феликс-солдат, сын пана Станислава, должен был уезжать вместе со своей командой, охранявшей вокзал, с тем, чтобы никогда, может быть, не увидеться со своими родителями.
– С меня хватит одного пропавшего сына, – сказал, грустно усмехаясь, старик. – Я одного уже потерял, я постарел но работе и ничего у меня в доме не прибавилось, кроме разве заплат на штанах.
Кроме того и ему, столяру Лемко, и всем их товарищам по заводу было известно, что существует такой строй, при котором рабочие работают на собственных фабриках, отобранных у хозяев. Кроме того перед отступлением командование предполагало увезти оборудование всех городских предприятий, и это сразу оставляло без куска хлеба добрых десять тысяч человек.
– Мы бы давно предприняли что-нибудь сами, – сказал молчаливый Лемко, – но всех наших самых боевых ребят поарестовали, а многих уже контрразведка успела расстрелять.
Разговор затянулся почти до самого утра. За это время два раза уходили и приходили с новыми людьми Лемко и Феликс. Пришли четверо товарищей сына – тоже солдаты.
Было уже совсем светло, когда все разошлись, а Антон Бородкин, пропавший без вести младший командир отдельной N-ской части Рабоче-крестьянской Красной армии, забился снова к себе на чердак с тем, чтобы соснуть до вечера.
Днем Бородкина разбудил рокот нескольких десятков самолетов, пулеметная стрельба и близкий орудийный грохот. Он выглянул через щель в крыше и увидел безоблачное голубое небо, усеянное белоснежными хлопьями. Разорвавшихся снарядов, а в отдалении самолеты. Часто задрожала земля. По-видимому, самолеты бомбили железнодорожную станцию, где разгружались эшелоны с танками. Значит мальчишка добрался до красноармейских частей во-время.
Бородкин довольно улыбнулся и снова уснул.
В эту ночь и в ночь, последовавшую за нею, ка окраинных улицах города было обнаружено около полутора десятков трупов офицеров. Документов при трупах обнаружено не было. Убийцы остались неизвестными. Обыски среди штатского населения города не дали никаких результатов. Решили, что действуют партизаны из окружающих сел.
Одновременно с этим сообщением начальник гарнизона был поставлен в известность командирами частей, что двадцать девять чинов и унтер-офицеров пропали без вести. Было уже не до розысков пропавших. Красная армия была на подступах к городу.
Феликс привел к Бородкину еще двух солдат. Один из них был из охраны штаба дивизии, другой – младший писарь штаба.
– Они не собираются больше возвращаться в штаб, – улыбался Феликс.
– Чепуха! – ответит Бородкин. – Вы обязаны оставаться в штабе до самой последней минуты. Я вам скажу, когда можно будет уходить.
К вечеру части начали откатываться с фронта. Через город поплыла серо-голубая масса отступающих. С грохотом и лязгом неслись танки, грузовики, броневые машины с огромными свастиками на передках, полевые кухни, дребезжа и расплескивая уже готовый ужин, метались по обочинам дорог. Когда стало очень тесно, кашевары распрягли лошадей и, нелепо трюхая верхом, оставили стынуть супы, жидкий кофе с сахарином и дурно пахнущую кашу.
Через час раздалась истерическая пулеметная дробь, забухали легкие орудия, затрещали частые ружейные выстрелы. Это стреляли отборные фашистские части, чтобы приостановить паническое отступление. Осатаневшие офицеры с револьверами в руках неслись верхом вдоль беспорядочной каши тел, машин и орудий, лихорадочно восстанавливая расползавшиеся подразделения.
Генерал Морауэр из люка броневика произнес речь. Он призывал солдат и офицеров не позорить знамен своих полков. Он сказал, что стыдно отступать перед варварами-большевиками. Он сказал еще что-то, что было заглушено разрывом десятков гранат. Вспыхнули и, тихо потрескивая во внезапно наступившей тишине, загорелись десятки домов, в которых, по разъяснению генерала, засели большевики.
Затем, по распоряжению командования, две роты солдат рассыпались по окружающим дворам и расстреляли всех обнаруженных в них мужчин старше двенадцати лет.
Остальные солдаты, нехотя и медленно, строились и, подпираемые сзади стальным конвоем броневиков и танков, медленно поплелись обратно к фронту.
– Вот теперь, – сказал Бородкин Феликсу и Лемко, – надо начать действовать по-настоящему. – Где там наши штабные друзья? – обратился он к Феликсу. – Возьми еще человек пять твоих дезертиров и болтайся вместе с ними около штаба. Там сейчас, надо полагать, такая толчея, что уже перестали разбирать, кто свой, кто не свой. А мы вместе с Лемко двинем пока что к железнодорожникам.
Бородкин был одет в потрепанную спецовку. Он оброс рыжей щетиной и густой слой мельчайшей чердачной пыли глубоко впитался в поры его лица и рук.
Чертыхаясь и усиленно работая локтями, они пробрались сквозь густые полчища солдат, потом через огороды напрямик помчались к железнодорожному депо.
Они не прошли еще и полдороги, как услышали приближающийся гул мощных моторов.
Еще через минуту еле заметные точки на горизонте превратились в эскадрилью самолетов. У Бородкина радостно ёкнуло сердце. На их крыльях алели огромные пятиконечные звезды.
– А ну-ка, приляжем, старина! – сказал он Лемко. – Мне кажется, ты сейчас увидишь интересную штуку.
Они еще не успели лечь, как к рокоту моторов примешалась частая пулеметная стрельба и звуки беспорядочных выстрелов. Потом совсем близко содрогнулась земля: это самолеты «брили» смешавшиеся и ринувшиеся в бегство части.
– Вот сейчас, – сказал Бородкин, – весь вопрос в том, кто скорее добежит до вокзала: они ли по улице иди мы через огороды.
Запыхавшись, они ворвались, наконец, в одинокую железнодорожную будку.
– А ну, работай живо! – крикнул Лемко молодому стрелочнику, и тот немедленно исчез в вечернем сумраке. Через несколько минут стрелочник пробежал мимо с четырьмя солдатами, побывавшими уже несколько раз в гостях у Бородкина. Они промчались по направлению к железнодорожному мосту. Минут пять длилось тяжелое молчание в будке, потом раздался очень громкий и близкий гул взрыва, и на станции наступила невероятная паника. Мост был взорван. Путь к отступлению по железной дороге был отрезан.
Вскоре в будку вернулся стрелочник с солдатами.
Стрелочник сказал:
– Все готово. Часового пришлось убрать.
Бородкин сказал: «Ладно», и они снова побежали огородами наперерез штабу. Они пробежали через никем не охраняемый вестибюль, мимо наспех разворошенных столов, мимо стен, увешанных картами двухверстками. Они обежали все помещение сверху донизу, но не нашли в обоих его этажах ни одной живой души.
– Н-да. – сказал Бородкин и почесал себе огорченно затылок револьвером, который держал в руке. – Главную птичку как будто упустили.
– Товарищ Бородкин, – услышал он вдруг сзади себя громкий шёпот и, обернувшись, увидел Феликса в полурастерзанном обмундировании и с винтовкой в руках. – Товарищ Бородкин, вы нас наверное ищете, а мы тут.
– Всех захватили? – сполошился Бородкин.
– Всех не успели, – виновато пробормотал Феликс. – Слишком много народу болталось и штабе. Двоих все-таки успели задержать и обезоружить: начальника штаба и какого-то полковника. Мы спрятались вместе с ними в подвале на кухне. Кто догадался бы искать нас там.
– Ладно, – сказал Бородкин, – полезай пока что обратно в подвал. Скоро за вами придем. Наши уже в городе.
В это время на улице раздался тяжелый лязг. Танковый отряд с бешеной скоростью мчался по булыжной мостовой. На танках были красные звезды. За ними в отдалении виднелись наступающие красноармейские части.
– А ну, надевай красные повязки, – сказал Бородкин своим спутникам.
Прошло еще несколько минут, и в штаб ворвалось человек пятнадцать красноармейцев с бомбами в руках.
– Руки вверх! – закричали они и на всякий случай обезоружили Бородкина и его товарищей.
Потом в штаб вошли несколько командиров, и Антон Бородкин с поднятыми вверх руками спокойно сказал:
– Товарищ полковник! Товарищ командир!
Полковник подошел поближе, и тогда Бородкин одну руку опустил по шву, а другую поднял к замасленной кепке и молодцевато отчеканил: