[513] (очевидно, ранее многие из них были нацелены против Хрущева).
Однако затем власти выявили, что на самом деле «идеологическая» ситуация в стране еще более усложнилась. В массовом сознании остро проявились процессы, вышедшие из-под «партийного влияния и контроля», в том числе «переоценка ценностей» и «изменение некоторых психологических установок». Советские идеологи сделали вывод, что основными причинами «различного рода колебаний» в обществе теперь стали и «последствия культа личности Сталина (а также его разоблачения. — Ф.С.)», и «субъективистские ошибки»[514] правления Н.С. Хрущева.
Советские граждане стали открыто выражать негативизм по отношению к этому лидеру, задавали партийным руководителям «вопросы, так или иначе связанные с деятельностью Н.С. Хрущева»: «Кто конкретно виноват в серьезных недостатках в управлении народным хозяйством?», «Почему ЦК КПСС раньше не освободил Хрущева от занимаемой должности?», «Почему с ним обошлись очень мягко?», «Почему до сих пор не отдают его под суд и не исключают из партии?». «Волна», поднятая снятием Хрущева, долго не стихала. Даже через два года после этого люди продолжали интересоваться его судьбой, спрашивая:
«Где он и сколько получает пенсии?»[515]. (Трудно сказать, был ли это простой интерес или вопрос с подвохом — а не слишком ли много льгот оставили свергнутому лидеру?)
На встречах с партийными лекторами граждане СССР высказывали мнение, что «Хрущев… создавал свой культ», «нанес огромный ущерб КПСС и международному [коммунистическому] движению… игнорировал теоретические вопросы строительства коммунизма, культивировал очковтирательство… разорил сельское хозяйство»[516].
Люди обвиняли Н.С. Хрущева, что он «самовольно… выступил с докладом о культе Сталина». Власти констатировали, что «десакрализация» И.В. Сталина привела к расколу в обществе. У одних людей положительная оценка тех или иных сторон его деятельности рождала опасение, что происходит «восстановление» культа. У других — наоборот, критика ошибок Сталина вызывала отрицательную реакцию, так как они видели в ней «негативное отношение к периоду 30-х — 40-х годов в целом». По утверждению Л.И. Брежнева, перед XXIII съездом КПСС (1966 г.) в партийные органы пришли «сто тысяч писем» от граждан страны: «В одних писалось о том, что ожидается обеление Сталина (авторы писем выступали против этого — Ф.С.), в других — о том, что надо дать о Сталине положительный отзыв». П.Н. Демичев отмечал, что «XX съезд размежевал наше общество… и [партийные] кадры, на два лагеря — на правых и левых»[517] (не в традиционном смысле, а по степени «консервативности» или «либеральности» в рамках марксистско-ленинской идеологии.)
Люди осуждали действия Н.С. Хрущева в отношении и других видных деятелей Советского государства, соратников И.В. Сталина, с которыми, по их мнению, Хрущев обошелся несправедливо. На семинаре пропагандистов Свердловского района Москвы в сентябре 1966 г. прозвучала просьба сообщить «относительно [судьбы] Молотова и его товарищей, о восстановлении их в партии. Ведь во многом [они были] правы»[518].
Волновали советских граждан и последствия внешнеполитической деятельности Н.С. Хрущева. Они прямо призывали признать его ошибки в отношениях с Китаем[519] (еще памятна была советско-китайская дружба, и некоторые люди переживали из-за разлада между двумя великими державами, начавшегося в период правления Хрущева).
В итоге явно недобровольная отставка Н.С. Хрущева нанесла удар по авторитету всей власти. Хотя для этого лидера не было создано такого культа, какой был у Сталина, и вряд ли можно говорить о сакральности его личности, однако Хрущев был лидером страны, вождем, «назначенным» на этот пост партией, и вдруг его «сняли», что в глазах людей могло означать, что партия опять ошиблась, а страна все 11 лет хрущевского правления шла в неверном направлении.
Граждане СССР стали брать «под сомнение различные периоды истории» страны и деятельность ее руководителей, выражая сомнение, что недостатки правления И.В. Сталина и Н.С. Хрущева «не будут повторяться» при Л.И. Брежневе, в том числе что он не станет создавать свой культ, как делали первые двое[520](надо признаться, люди не ошиблись, так как действительно это произошло). Таким образом, разрушалась харизма советских вождей, и народ стал воспринимать их как обычных людей, а не олицетворение символа власти[521].
Даже в публичных высказываниях людей появились «нотки сомнения, настороженности», неверия обещаниям властей. В 1965 г. на собраниях, организованных партийными органами, раздавались реплики: «Ни во что нет веры. Неужели наша земля не может уродить столько, чтобы на год хватило?» (критика дефицита продовольствия); «О заработках механизаторов — одни разговоры» (критика проблем уровня жизни на селе); «Теперь за 50 процентов надбавки к цене на сверхплановую пшеницу — весь хлеб начисто выкачают» (весьма жесткая критика государственной политики по отношению к колхозам). Нередко скептицизм и недоверие власти выражались в таких высказываниях: «Хорошие слова мы слыхали»; «Политика в сельском хозяйстве сводится к ошибкам и их исправлениям»; «Поживем — увидим» (по поводу этих высказываний В.И. Степаков сообщал руководству КПСС, что «в народе… обострено отрицательное отношение к старым, отжившим методам командования колхозами и совхозами, грубому вмешательству в управление их делами»). Кроме того, недоверие проявлялось, например, в сомнениях по поводу того, «будут ли погашены облигации государственных займов в установленный срок, как было обещано»[522].
Власти выявили, что в среде интеллигенции и вузовской молодежи крупных городов распространяются «критиканские настроения»[523], выражавшиеся в том числе в «откровенном очернительстве социализма и политики партии», разочаровании в советском строе вплоть до сравнения его с фашистским. Среди молодежи циркулировало мнение, что члены КПСС — это «ни в коем случае не лучшие из лучших». Очевидно, ранее у некоторых молодых людей бытовали радужные, наивные представления о «партийных» людях, и вдруг они осознали, что «коммунист может быть и пьяницей, и развратником, и беспринципным человеком». Такие идеи порождали мнение о необходимости «чистки» партии[524].
Критика власти народом стала более распространенной и жесткой. Если ранее в массовом сознании наблюдалось разделение центральной (непогрешимой) и местной (ошибающейся) власти, то теперь такое противопоставление размылось. В письмах людей, направленных в органы власти, содержалась очень жесткая оценка деятельности руководителей страны и всей системы[525]. Люди проявляли неудовольствие разными аспектами советской политики и практики[526].
Некоторые люди прямо и открыто осуждали советскую внешнюю политику[527], другие, более лояльно настроенные, — выражали сомнения в ее правильности, все чаще задавая вопрос: «Ради чего мы идем на жертвы?» (имелась в виду советская материально-техническая помощь «братским» странам). В 1966 г. граждане интересовались у представителей партии: «Как долго нашему народу нужно будет строить коммунизм в стране, имея в виду, что к лагерю социализма будут постоянно примыкать менее развитые страны, требующие еще длительного социалистического развития и нуждающиеся в помощи?» Среди молодежи распространялись настроения, «что надо кормить собственную страну, а не «неблагодарных братьев»[528].
Одной из причин снижения авторитета КПСС и советской власти было недовольство народа усилением «элитарности» «номенклатуры»[529], которую люди с горькой иронией стали называть «советской буржуазией». Молодежь открыто выражала неприязнь к образу жизни высших партийных работников. Очень характерен пример из жизни Одессы, описанный неизвестным студентом в эссе о настроениях молодежи, направленном в КГБ в 1968 г.: он сообщал, что столкновение с провинциальной номенклатурой «происходит у студента всюду — начиная от футбола, на который мимо него мчатся машины с белыми занавесочками («персональные» автомобили партийных и советских руководителей. — Ф.С.), и кончая цветочным магазином, в котором студенты, пришедшие купить подарок на студенческую свадьбу, слышат гордое заявление продавщицы: «Сегодня свадьба у дочери Синицы[530], и он скупил цветы во всех магазинах. Можете не искать»[531].
Некоторые советские граждане считали чрезмерным «создание материальных стимулов для руководящего состава — дач-поместий, высоких окладов, особого снабжения». По их мнению, это противоречило принципам «порядочности, честности, самоотверженности», «ленинской скромности, ленинского бескорыстия»[532]. Факты злоупотреблений конкретных партийных деятелей вызывали чувство раздражения[533], особенно отталкивающе действуя на молодежь. Появление и открытое существование «советской буржуазии» сыграло большую роль в восприятии советскими людьми тезиса западной пропаганды о «перерождении партии»