ять права и свободы советских граждан, социалистический правопорядок и социалистическую собственность»[722].
Кроме того, провозглашение «общенародного государства» признавало интеллигенцию «равной» «главным» классам советского общества — рабочим и крестьянам (хотя в некоторых публикациях, по крайней мере в середине 1960-х гг., продолжали говорить о сохранении различий между этими компонентами социума[723]).
Власти пытались предоставить более достойное место интеллигенции, повысить ее официальный статус. Было объявлено, что в СССР интеллигенция стала «народной, социалистической». Были сделаны попытки вовлечь интеллигенцию в «идеологическую работу». В постановлении ЦК КПСС, принятом в декабре 1971 г., было указано на необходимость повышения роли руководящих и инженерно-технических работников «в идейно-политическом воспитании» рабочего класса[724].
Тем не менее в итоге от сталинского подхода к роли интеллигенции в СССР так и не отказались, так как только он давал возможность поддерживать краеугольную для советской идеологии догму «о ведущей роли рабочего класса, о ведомых им крестьянстве и интеллигенции»[725]. Считалось, что «абсолютизация роли интеллигенции в современном обществе» приведет к «умалению роли рабочего класса»[726].
В то же время новая концепция идеологии давала ответ на «технократический вызов». Г.Х. Шахназаров считал, что «технократия… не угрожает социалистическому обществу», так как в СССР она и не может существовать. В то же время он заявил, что отрицание технократии «нисколько не означает отрицания растущей роли специалистов», так как «они могут по-настоящему проявить свои творческие возможности в системе государственного руководства обществом со стороны рабочего класса и Коммунистической партии»[727]. Здесь опять звучала и отсылка к «ведущей роли» рабочего класса.
В свою очередь, западные «технократические концепции», в рамках которых «затушевывается классовая природа власти, обосновывается «ненужность» социальной революции», подверглись жесткой критике. Советский журналист, завотделом редакции журнала «Проблемы мира и социализма» О.Р. Лацис отмечал, что «воспетая Гэлбрейтом власть технократов по сути своей глубоко антидемократична», и «ученые-марксисты уже показали неверность его утверждения, будто к технократам перешла реальная власть, принадлежавшая буржуазии»[728].
Концепция «развитого социализма» пыталась дать ответ на вызов «научно-технической революции». В отличие от «технократии», концепция НТР была положительно воспринята и в СССР, и в других европейских соцстранах[729], как явление, сопутствующее и способствующее социализму. Она обсуждалась, в частности, на симпозиуме ученых соцстран на тему «Соединение достижений научно-технической революции с преимуществами социализма», проведенном в Восточном Берлине в июне 1972 г.
На этом мероприятии Г.Х. Шахназаров подчеркнул, что НТР — это «неотъемлемая составная часть глубокого революционного переустройства человечества, которое завершится повсеместным переходом от капитализма к коммунизму». Было объявлено, что социализм — это «и есть ответ на вызов научнотехнической революции», а сама она «непосредственным и самым активным образом способствует развитию социалистической демократии»[730].
Этап «развитого социализма» напрямую связывался с НТР — в том числе ожидалось, что именно на этом этапе появится «принципиально новая техника, превосходящая все существующие типы мировой техники». Важным считалось «совпадение» научно-технической революции «по времени с эпохой перехода человечества от капитализма к социализму», что рассматривалось как залог «победы социализма» во всемирном масштабе. Соответственно, это «предполагало и победу в соревновании за лучшее овладение достижениями НТР», которой была предписана основополагающая роль в борьбе с капитализмом[731].
Тем самым новая концепция советской идеологии, по мнению теоретиков, была приведена в соответствие веяниям времени и прогресса. Опора на НТР должна была и подстегнуть внедрение достижений науки и техники в советскую экономику, и повысить авторитет власти и идеологии среди интеллигенции[732].
Причиной положительного восприятия концепции НТР в Советском Союзе было то, что, во-первых, она соответствовала положению о «научном» характере советской идеологии и государственной системы (недаром основная идеологическая дисциплина имела название «научный коммунизм»). В 1965 г. П.Н. Федосеев объявил, что в СССР руководство осуществляется на «научной основе», а социализм — это «первая в истории общественно-экономическая формация, которая [также] строится сознательно, планомерно, на научной основе». В 1972 г. на упомянутом симпозиуме было отмечено, что «коммунистическая партия и социалистическое государство призваны с научной точностью определять реальный уровень развития страны». М.А. Суслов в 1979 г. заявил, что «главной особенностью, источником действенности, жизненной силы и эффективности всей нашей идеологической работы является ее научность». Кроме того, идеологи отмечали, что «использование достижений научно-технической революции во всех областях жизни общества вызвано потребностями современного этапа развития и само по себе не является враждебным человеку»[733].
Во-вторых, НТР стала реальностью во всем мире, включая СССР, и отрицать или отвергать ее было невозможно. В стране предпринимались попытки ускорить научно-техническое развитие, в том числе разрабатывался проект создания «Общегосударственной автоматизированной системы обработки и учета информации» (ОГАС), о чем было сообщено в печати в начале 1971 г., накануне XXIV съезда КПСС[734]. На самом съезде Л.И. Брежнев представил программу развития страны, опиравшуюся на НТР.
В-третьих, научно-техническая революция соответствовала принятому упору на развитие экономики как основе концепции «развитого социализма». В ноябре 1967 г. Л.И. Брежнев в обращении, посвященном 50-летию Октябрьской революции, подчеркнул важность «развития всего народного хозяйства на современном техническом уровне».
Учение о научно-технической революции получило статус «идеологической» дисциплины. В системе политического образования были введены курсы «Основные направления научнотехнического прогресса» и «Научные основы управленческого труда»[735], а в постановлении ЦК КПСС о Высшей партийной школе, принятом в 1972 г., было «признано целесообразным ввести… курс «Основы научного управления социалистической экономикой», усилить внимание к изучению… научных основ партийной пропаганды»[736].
НТР рассматривалась как инструмент идеологической борьбы на мировой арене. В плане научно-исследовательских работ Института философии АН СССР на 1971–1975 гг. было указано на приоритет исследовательской работы в сфере «философских проблем научно-технической революции»[737].
С другой стороны, в концепции НТР был проблемный момент — ученые стран «соцлагеря» сознавали, что аполитичная по своей сущности научно-техническая революция может «подмять» под себя идеологию. Однако эта опасность была признана малореальной, так как, по мнению идеологов, НТР не противоречила социальной революции, а, наоборот, способствовала ей, «толкая общественное развитие… в направлении к социализму», а социальная революция, в свою очередь, «ставила прогресс науки и техники на службу общественному прогрессу». Считалось, что НТР полностью подчинена идеологии[738].
Ответ новой концепции идеологии на «негативные», с точки зрения властей, проявления в социуме состоял в провозглашении итогом этапа «развитого социализма» формирования «нового человека», который будет иметь более высокий уровень «сознательности», необходимой каждому члену коммунистического общества. Ожидалось «утверждение духа коллективизма, подлинного товарищества и социалистической морали в отношениях между людьми», а также повышение «дисциплины и организованности всех советских людей». Эта цель считалась достижимой — в своей книге, опубликованной в 1972 г., Г.Л. Смирнов утверждал, что «доказана возможность формирования характера человека с коллективистскими мотивами, который избирает в качестве цели своей жизни служение общественным интересам, общему благу людей»[739].
Разумеется, любые идеологические колебания в советском обществе считались неприемлемыми, даже под лозунгами гражданственности и демократии, и тем более аполитичности. На совещании по вопросу подготовки отчетного доклада ЦК КПСС XXIV съезду партии в феврале 1971 г. председатель Госкомитета по телевидению и радиовещанию С.Г. Лапин отметил, что народу надо объявить, «что гражданственность… мы понимаем, как партийность», и лучше всего сделать это словами В.И. Ленина, который сказал, что «идеология может быть либо социалистическая, либо буржуазная»[740].
Национальная политика в СССР получила новое идеологическое наполнение. Концепция «советского народа» была отражена в выступлениях Л.И. Брежнева на XXIV и XXV съездах КПСС. Конституция СССР 1977 г. провозгласила юридическое и фактическое равенство всех наций и народностей, а также то, что в стране «сложилась новая историческая общность людей — советский народ». Это было признанием реальности формирования в СССР политической нации, что должно было сгладить межэтнические противоречия.