[1038]. В апреле 1979 г. вышло постановление «О дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы». Было объявлено, что от ее успехов «все больше зависит ход экономического, социально-политического и культурного развития страны»[1039]. В очередной раз прозвучала критика пропаганды за «сглаживание», «замалчивание», формализм, «склонность к словесной трескотне», были повторены призывы «усилить», «развить» и т. д. Это постановление обсуждалось на низовом партийном уровне, в Советах народных депутатов, творческих союзах, профсоюзных и комсомольских организациях[1040], после чего был реализован каскад «показушных» реорганизаций, что привело систему пропаганды к еще большей бюрократизации[1041].
Ход выполнения постановления был рассмотрен в октябре 1979 г. на Всесоюзном совещании идеологических работников, где с докладом «Дело всей партии» выступил М.А. Суслов, не сказав практически ничего о каких-либо реальных сдвигах в системе пропаганды. Его речь состояла из привычных призывов («усилить деловитость, конкретность и эффективность пропаганды и агитации, ее связь с жизнью, с решением хозяйственных и политических задач», «развивать боевой наступательный характер, партийную страстность пропаганды и агитации» и пр.). «Переливание из пустого в порожнее» по вопросу о пропаганде содержалось и в речи Л.И. Брежнева на XXVI съезде КПСС (февраль — март 1981 г.)[1042].
Повторялись разного рода указания в постановлении ЦК КПСС «Об очередных задачах по дальнейшему улучшению идейно-воспитательной и организационно-партийной работы в современных условиях», принятом в октябре 1981 г. Реализация этой работы была вновь раскритикована за «недостаточную связь с жизнью, с актуальными проблемами, волнующими людей, проявления формализма и словесной трескотни». Была поставлена задача «добиваться глубины, реалистичности и взвешенности партийной пропаганды», «активнее разоблачать идеологические диверсии империализма»[1043].
Однако улучшить пропаганду так и не удалось. Мало того, советские идеологи даже не выработали единого подхода к ее концепции, что выяснилось во время обсуждения учебного пособия «Основы политической пропаганды» в 1980 г., когда сотрудник Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС Н.Б. Биккенин выявил, что, в то время как «одни товарищи считают, что в пропаганде надо делать упор на рациональность, рационалистические аспекты», «другие товарищи… подчеркивают, что в пропаганде должен быть высокий эмоциональный накал»[1044].
Реакция властей на недостатки системы «политического образования» также была пустословной и, в основном, ограничивалась принятием разного рода постановлений и указаний[1045], исполнение которых «повисало в воздухе». В этой системе продолжали царить формализм и начетничество. Несмотря на призывы с мест предотвратить «непомерное расширение сети партийного просвещения»[1046], она, наоборот, еще больше расширилась — численность ее слушателей за время правления Л.И. Брежнева выросла почти в три раза. При этом их интерес к «политучебе» все более утрачивался[1047].
В 1978 г. ЦК КПСС издал постановления о мерах по совершенствованию подготовки партийных и советских кадров в высших партийных учебных заведениях, республиканских и межобластных высших партийных школах. В мае 1981 г. вышло постановление «О дальнейшем совершенствовании партийной учебы в свете решений XXVI съезда КПСС», в котором было указано, что «не до конца изжиты проявления формализма и начетничества», «на занятиях нередко отсутствуют живой обмен мнениями, творческие дискуссии», идет «механическое повторение известных положений» (в этом не было ничего удивительного, принимая во внимание низкий уровень образования значительной части слушателей). Кроме того, выяснилось, что 119 тыс. работавших в этой системе пропагандистов не имели высшего образования[1048].
Показательны критические выводы о системе «политического образования», сделанные «по горячим следам», в период перестройки. И.В. Ильина писала, что «жизнь выдвигала все новые проблемы, однако… политучеба продолжала топтаться на месте», и «нигде не было столько формализма, сколько» в этой системе. Как отмечали Ю.А. Левада, Т.А. Ноткина и В.Л. Шейнис, «главное, чем были озабочены идеологи и пропагандисты, — это подтвердить пошатнувшееся было представление о единственно правильном пути и благотворном характере его результатов… Эти слова произносились тем громче, чем меньше вкладывалось в них смысла»[1049].
Одновременно нарастал поток «альтернативной» информации, направленной на граждан СССР. Советские идеологи осознавали эту проблему, называя ее «информационным взрывом». Г.Л. Смирнов еще в 1969 г. в своей статье «Некоторые актуальные вопросы идейно-политического воспитания» писал о об этом «взрыве» так: «Современная техника делает возможным сообщать всему миру практически обо всех более или менее существенных событиях, фактах, явлениях, научных открытиях и т. п. Это гигантски увеличивает объем информации, находящейся в руках общества». Он отмечал, что в связи с этим нарастает «проблема отбора информации, определения критериев ее полезности». Интерес к «информационному взрыву» выражали и граждане страны[1050]. Однако власти справиться с этим «взрывом» не смогли.
Зарубежная пропаганда по-прежнему оказывала на советских людей сильное воздействие. В 1971 г. Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС сообщал, что к тому времени, когда начинает поступать информация о том или ином событии от властей СССР, «часть населения уже имеет сложившееся мнение, которое не просто изменить» — и мнение это было сформировано зарубежными СМИ. В том же году Л.И. Брежнев возмущался действенностью «альтернативной» информации (если «каждый день тебе будут шептать, в конце концов поверишь»). В постановлении ЦК КПСС «О дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы», принятом в апреле 1979 г., было объявлено, что «империалистическая пропаганда непрерывно ведет яростное наступление на умы советских людей». Участники обсуждения учебного пособия «Основы политической пропаганды», организованного в Отделе пропаганды и агитации ЦК партии в 1980 г., отмечали, что политическая «сфера является сегодня одной из самых доходчивых, одной из самых восприимчивых, и… голоса, направленные на нас, в значительно меньшей мере занимаются проблемами теоретическими, нежели проблемами ежедневного политического… подстрекательства и всякого рода политического безобразия»[1051], т. е. именно предоставлением актуальной информации, что и было нужно людям.
Попутно с сохранением проблем в системе пропаганды и «политического образования» все более эфемерным становился контакт между властью и народом. Функции средств массовой информации как канала выражения общественного мнения, вопреки изначальным намерениям руководства СССР, были ослаблены[1052]. В 1970-х гг., по сравнению с серединой предыдущего десятилетия, снизилось количество писем, поступавших от граждан в органы власти и СМИ, в которых содержалась постановка общественно значимых проблем[1053].
Приметой времени и второй натурой поколения 1970— 1980-х гг. была «самоцензура»[1054] (чего и добивались власти) — многие люди «автоматически» понимали, что «можно» и что «нельзя» писать или говорить. В стране распространялось «политическое двуязычие» — симуляция предписанного образа мысли с помощью клише и стереотипов «официального политического кода»[1055] (оно же было и проявлением «псевдолояльности»), либо царило молчание — советские социологи во время проведения опросов слышали такие высказывания: «За правду карают, поэтому говорить ничего не буду»[1056]. (Власти же уверяли, что это не так. В марте 1977 г. в письме в адрес ЦК Французской компартии руководство КПСС заявило, что критика в СССР «повсюду… осуществляется свободно, на всех уровнях. И партия это всемерно поддерживает и поощряет… Каждое из таких критических выступлений… обязательно рассматривается, по нему принимаются меры», и таким образом идет учет общественного мнения. В начале 1980-х гг. советский идеолог Р.А. Сафаров объявил, что критический характер общественного мнения присущ «зрелой политической культуре народа»[1057], каковая, по его мнению, имелась в наличии в СССР.)
Власть не смогла или не захотела воплотить на практике заявленную «открытость» к критике. Наоборот, происходило либо ее заглушение, либо она подменялась «обязательным», «аккуратным» указанием на «отдельные недостатки», в рамках чего реальные процессы в обществе примитивизировались[1058]. Еще в 1969 г. В.И. Степаков отмечал, что «в некоторых газетах хватает храбрости остро покритиковать буфетчицу, продавца, управдома, парикмахера, а если приходится затронуть кого-нибудь повыше, то критика становится весьма и весьма обтекаемой». Однако не только СМИ боялись публиковать критику — сама власть проявляла острое ее неприятие. В феврале 1975 г. первый секретарь Бауманского райкома КПСС В.Н. Макеев отнес «критиканство» к явлениям, несущим «социальный вред и разлагающее влияние»