[1468] (т. е. постоянного населения сельской местности). Однако разве это праздность, когда само государство предоставило человеку выходные дни или отпуск, которые он проводил на даче, специально для этого построенной.
Сюда же относилось порицание «педагогики счастья» — идеологи возмущались, что «некоторые родители видят свои обязанности лишь в удовлетворении материальных запросов детей», и в итоге «немало семей… воспитывают детей в иждивенческо-потребительском духе». Это явление было признано «весьма опасным»[1469].
Более «тяжелым» проявлением «частнособственнической психологии» закономерно считалось стремление извлечь «нетрудовые доходы» из «личных домов, дач и автомашин», и особенно — получить «левые» заработки на счет спекуляции, обмана покупателей и клиентов, незаконного выполнения частных заказов с помощью государственного оборудования, взяток и тому подобного. Такие действия закономерно переходили в разряд «нарушений социалистических законов»[1470].
Идеологи отмечали, что людям избавиться от «частнособственнических пережитков» непросто, так как, во-первых, они укоренились в сознании человека в течение столетий (на это было указано даже в Программе КПСС) и, во-вторых, рост уровня жизни происходит быстрее, чем «духовный рост» индивидуума. Следовательно, для регулирования этой проблемы нужно было применять меры воздействия. Предлагавшиеся методы борьбы с «частнособственнической психологией» включали «повышение идейно-нравственного и культурного уровня людей» путем пропаганды, которая должна была разоблачать «мелкобуржуазные идеалы «потребительского общества» и «индивидуализм». Сюда же относилось требование повысить ответственность родителей «за формирование моральных качеств их детей», чтобы тем самым «предотвратить воспроизводство людей с мещанской психологией»[1471].
В-четвертых, советские теоретики пытались решить противоречие между двумя идеологическими категориями — «личным интересом» и «общественным». Прежде всего, было провозглашено, что «общественный интерес» воплощен в «коллективной материальной заинтересованности», которая «выражает интересы производственного коллектива, а через них и заинтересованность каждого отдельного члена коллектива»[1472]. Введение такого термина имело под собой разумные основания, особенно в применении к коллективам, где был введен «бригадный подряд», когда личный доход каждого работника зависит от того, насколько хорошо будут работать все. П. Суизи отмечал, что вообще «более полезно говорить о «личном» и «коллективном» стимулировании», а не «моральном» и «материальном», так как «в системе коллективного стимулирования есть моральный элемент: поведение, направленное на улучшение положения каждого (включая самого себя), определенно более морально и предполагает более высокий уровень социальной сознательности, чем поведение, направленное на получение непосредственной личной выгоды»[1473]. Таким образом, концепция «коллективного стимулирования» была также направлена на решение коллизии материального поощрения и коммунистических идеалов.
Кроме того, было введено понятие «общественная материальная заинтересованность», представленное как новация социалистического общества. Предполагалось, что она присуща только этому строю и «находит свое конкретное проявление в систематическом возрастании уровня потребления, реальных доходов трудящихся по мере роста производительности общественного труда», т. е. совокупности труда всех граждан страны. На совещании в ЦК КПСС в феврале 1971 г. Г.А. Арбатов отметил, что принятый в СССР «потребительский подход» подразумевает «упор на производство. У нас поставлен вопрос о потреблении как вопрос о производстве»[1474], т. е. чем лучше развивается экономика страны, тем шире будут возможности потребления для людей, в чем и состоит их заинтересованность.
Понятие «общественной материальной заинтересованности» было апелляцией к «сознательности» — к тому, чтобы человек не требовал от государства больше, чем оно может дать (а дать в плане потребления оно могло не так много), но при этом работал как можно лучше. На пленуме ЦК КПСС в июле 1970 г. Л.И. Брежнев заявил, что трудящиеся несут «гражданскую ответственность» за «прибыльность производства»[1475].
Было провозглашено, что «общественный интерес» имеет в СССР первенство «во всех основных, коренных вопросах общественной жизни», но при этом должен «правильно, разумно сочетаться» с «личным интересом», который, если он остается в «разумных границах», тоже полезен для всего общества, ведь он «имеет своей целью развитие… сил и способностей» человека[1476].
В дополнение вводилось понятие «интерес личности», который включал в себя и ее «личные», и «общественные интересы»[1477], и был более «прогрессивным», чем схожий по звучанию «личный интерес»: указание на «личность» как бы «облагораживало» это понятие, ведь «личностью» может считаться только духовно развитый человек.
Высшей точкой этой концепции было утверждение, что «общественное» в социалистическом обществе — это и есть «личное» (как еще в 1965 г. писал П.Н. Федосеев: «То, что выгодно обществу, должно быть выгодно и… для отдельного человека»).
В январе 1971 г. Высшая партийная школа при ЦК КПСС выдвинула идею «отработать и поднять на уровень партийной программы правильное понимание соотношения «общественного» и «личного». Эксперты ВПШ предлагали «покончить с укоренившейся практикой противопоставления общественного и личного» и даже с применением вроде бы логичной с точки зрения советской идеологии формулы «сначала общественное, а потом личное». Они указывали, что «люди, применяя эту формулу, превращают общественное… в какое-то казенное, чуждое им, с тем, чтобы потом целиком отдать себя своему, «личному», собственному, самому дорогому». По мнению идеологов, «только в «общественном», а не в «личном», — действительная гарантия и полное обеспечение «личного» для всех и каждого, то есть для масс, а не для отдельных удачников, вырывающихся вперед, поднимающихся над всеми. Нехорошо, когда «личное» отвергается во имя какого-то «общественного»[1478].
Профессор Высшей партийной школы 3.А. Барбешкина считала важнейшим моментом, что в социалистическом обществе «с самого начала жизни маленького ребенка человек связывается с коллективом» (очевидно, имелось в виду помещение детей в ясли и детские сады). В.А. Мосолов писал, что «высшей чертой коммунистической нравственности в отличие от буржуазной морали является осознанная готовность общественному служению, ярко выраженное чувство коллективизма»[1479]. Так проявилась попытка «реанимации» угасшего в СССР духа коллективизма. Однако в условиях 1970-х и 1980-х гг. эта установка уже не могла быть действенной.
Проблематичным для советской идеологии было объяснение сущности понятия «общенародная», «социалистическая собственность», которая как бы принадлежит каждому человеку, но одновременно и всем остальным. Эта задача была трудновыполнимой, если реальной вообще. В феврале 1971 г. на совместном заседании АОН при ЦК КПСС и ИОН при ЦК СЕПГ профессор Е.П. Ситковский заявил, что в советском обществе «еще очень сильно распространено» отсутствие понимания, «что… даже тогда, когда я не могу с предприятия унести к себе домой те часы, которые я сделал, и если эти часы идут в продажу в магазине, то это тоже мое… Воспитание этого — дело трудное». На симпозиуме, организованном АОН при ЦК КПСС в ноябре 1971 г., в число характеристик «психологии социалистического общества», которых в СССР «очень сильно не хватает», были включены «подлинно социалистическое отношение к социалистической собственности, ликвидация отчужденного сознания человека по отношению к… своей фабрике, качеству продукции, сохранности техники»[1480]. Действительно, в стране наблюдалось отчуждение людей от «общественной собственности» (это проявлялось и у селян по отношению к колхозной собственности — хотя она должна была быть для них даже более «близкой», чем государственная)[1481], что являлось препятствием для распространения «социалистической сознательности» и коллективизма.
Тем не менее власти наигранно провозглашали, что наличие в советском обществе «сознательности» — это реальность. Пропаганда на протяжении всего брежневского периода утверждала, что «сознание людьми того, что они работают не на эксплуататоров, а на себя, на свое общество… порождает трудовой энтузиазм, творческую активность и инициативу народа», что «большинство трудящихся рассматривает свою работу как выполнение общественного долга, а не просто как средство к жизни». На заседании ученого совета АОН при ЦК КПСС в 1966 г. было объявлено, что «каждый знает, что работать в нашем обществе — дело чести, славы, доблести и геройства». В 1970 г. при обсуждении «Материалов по вопросам идейно-воспитательной работы к XXIV съезду КПСС» сотрудник Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС Л.А. Вознесенский обозначил, что «главным стимулом» труда советских людей «постепенно становится сам труд, высококвалифицированный, творческий, осмысленный, который становится главным делом жизни все большей и большей массы людей», а также есть еще один стимул — «участие реальных людей в управлении общественным производством и общественными делами». П.Н. Демичев в январе 1971 г. заявил, что «сейчас именно на сознании строится и демократия, все наши политические мероприятия, все меры, направленные на выполнение экономической программы». Власти считали, что текучесть кадров в СССР происходит по причине поиска людьми лучшего применения своих знаний, а не ради возможности получить жилплощадь и более высокую зарплату