еменных вождей и их приближенных противопоставлялся основной массе производителей. Устои первобытно-общинного строя были подорваны. Вместе с тем «накопление богатств скотоводческими племенами, приводившее к обогащению целых родовых групп, еще не нарушало в достаточной степени коллективный характер производства и родо-общинный характер собственности; патриархальные связи между верхушкой богатых родов и массой их родичей были слишком сильны, и имущественное расслоение внутри племени еще не выкристаллизовалось в классовое расслоение» (Дьяконов И.М., 1968, с. 34).
Проблема границ прижизненной власти вождей — одна из наиболее сложных. Была предпринята попытка очертить эти границы, используя наблюдения в среде восточногрузинских горцев, сохранивших реликтовые элементы первобытно-общинного строя на разных его этапах (Киквидзе Я.А., 1980, с. 57). Исходя из того, что их древние святилища (груз, хати, джвари) служили объединяющими центрами различных, в том числе и племенных, социальных группировок (Бардавелидзе В.В., 1949, с. 92) и управляли не только духовными, но и светскими делами, можно предположить, что вожди, могилы которых отмечены варварским великолепием, были наделены при жизни как светской, так и духовной властью. Последнее повсеместно подчеркивается обрядом положения в могилы различных культовых предметов (кубки для возлияний, украшенные драгоценными камнями и ритуальными сценами, золотые «штандарты» и чаши с геральдическими животными, золотая фигурка льва — олицетворение Солнца, небесных светил и др.).
Наряду с этим в «царских» погребениях бросается в глаза сравнительная редкость предметов вооружения (исключение пока составляет лишь гробница в Кировакане). Попытки объяснить это явление сводятся к тому, что в политической жизни страны существовала относительная стабильность (Джапаридзе О.М., 1969, с. 262; Киквидзе Я.А., 1980). Однако этой точке зрения противоречит наличие на поселениях мощных укреплений (Арич, Лори Берд, Узерликтепе, Гаракепектепе, Кюльтепе II, Огланкала и др.) следов пожара (Узерликтепе, Илто, Кюльтепе II и др.), а также вооружение, находимое в могилах представителей менее богатой прослойки общества (Нули, Квасатали, Самтавро, Лило). Значит, военные столкновения между группами населения уже являлись нормой жизни. В таком случае парадное оружие, сопровождавшее умерших вождей, можно трактовать как символ их военной власти, а оружие в названных могильниках — как признак начала формирования военной прослойки (дружины вождей), принадлежность к которой закреплялась определенным погребальным обрядом. В дальнейшем, в конце II — начале I тысячелетия до н. э. этот процесс развивается и материализуется в так называемых могилах воинов, встречающихся фактически по всему Кавказу. Наконец, на существование военных формирований прямо указывает уникальная композиция на бронзовом поясе из Степанавана, где изображена вооруженная дружина (боевые колесницы, лучники, копейщики) во главе со своим предводителем (Мартиросян А.А., 1964, рис. 65).
Скудные данные о планировке жилищ почти ничего не дают для реконструкции социальных основ общества того времени. Здесь в какой-то мере могут быть использованы данные об общественном строе хеттов и хурритов (Дьяконов И.М., 1968, с. 45); последние обитатели на значительной части Армянского нагорья, окраины которого входили в границы Хеттского и Митаннийского царств. Здесь сохранялись пережиточные явления, которые в глубине нагорий Закавказья должны были составлять основу социальной жизни. В этих областях еще не сложились государственные образования, а существовали племенные союзы, вождей которых, как мы показали выше, хоронили с поистине царскими почестями. «Общество Армянского нагорья этого периода стояло, по-видимому, на уровне, близком к состоянию общества Малой Азии того времени, когда началось проникновение туда ассирийских купцов-колонистов и подготовлялся процесс образования первых городов-государств» (Дьяконов И.М., 1968, с. 45). Имущественное и социальное расслоение первобытной общины продвинулось уже далеко. Развитие скотоводства, металлургии и рост богатств приводили к постоянным военным столкновениям.
При сохранении еще крепких родовых связей основная масса свободных производителей жила большесемейными общинами, объединяющими малые семьи. Большесемейными усадьбами, состоящими из небольших помещений- «джаргвали» (где обитали малые семьи), являлись, скорее всего, колхидские поселения хуторского типа. Большесемейная община могла занимать также крупную жилую постройку лорибердского комплекса (Деведжян С.Г., 1981, рис. 1), тогда отдельные ее помещения можно трактовать как жилища малых семей. Наконец, местом обитания большесемейных родовых общин были, скорее всего, жилые комплексы стандартной планировки доурартского поселения Тейшебаини (Мартиросян А.А., 1961; 1964, с. 160).
При интерпретации социальных систем древних обществ в какой-то мере следует опираться и на данные этнографии; последние показывают, что иерархическая структура первобытных обществ не означает существования в них классовых отношений (Массон В.М., 1970; Становление классов и государства, 1976). Родовые связи в первобытных обществах этой ступени развития были еще достаточно сильными, что закреплялось, в частности, в сфере погребальных обрядов. У папуасов, находящихся еще на раннеземледельческой стадии развития, уже имелись вожди, знахари, общинники и «слуги» (очевидно, из числа военнопленных). Любопытно их количественное соотношение у племени могеа — 100 вождей, около 3000 рядовых общинников и 250 «слуг» (Кабо В.Р., 1966, с. 60). В Меланезии существовала следующая иерархия вождей — мелкие главари родовых групп, военные вожди с личными слугами, крупные вожди-ростовщики (Народы Африки и Океании, 1956, с. 450). На различных островах Полинезии иерархические отношения были неодинаковыми, однако повсюду были вожди нескольких рангов, жрецы, главы больших семей, сельские общинники и рабы — «люди войны» (Кунов Г., 1929, с. 363). Во главе суданского племени нуэро стоял «владыка земли» или «лекарь земли», распределявший землю между отдельными родами. Второй фигурой являлся «владыка скота», в обязанности которого входили распределение скота между семьями, наблюдение за его передвижением на кочевья и водопой, организация инициаций и связанных со скотом обрядов; видное место занимал и военный предводитель. Все эти лица со своими семьями и родичами пользовались наибольшим влиянием в племени (Народы Африки, 1954, с. 245).
Деление на социальные ранги наблюдается и в других обществах, стоящих на разных стадиях разложения первобытно-общинных отношений — в древней Индии, у кельтов, майя (Крюков М.В., 1968, с. 198). Весьма выразительна в этом плане система членения общества в Чжоуском Китае (IX–III вв. до н. э.), где письменные источники дублировались археологическими данными. Китайское общество было разделено не только на «благородных», «напрягающих свой ум» и «низких», «напрягающих свою силу», но членилось на десять более мелких социальных рангов, состоящих в многоступенчатой зависимости друг от друга. Сословия различались правами и обязанностями по отношению к вышестоящим и нижестоящим; их также отличали определенные установления в материальной и духовной жизни. Так, согласно трактату «Гуаньдзы», «одежда распределяется в зависимости от ранга, богатства используются, соизмеряясь с жалованием, питье и еда имеют меру, одежда — установление, жилища — правила. При жизни люди соблюдают различия в шапках, одежде, жалованье, полях и усадьбах, а после смерти есть установления относительно их внутреннего и внешнего гроба, савана, головной накидки, могильной ямы и надмогильного холма» (Крюков М.В., 1968, с. 21).
Так письменные и этнографические данные из истории других народов в какой-то мере способствуют приближенному пониманию сложной и почти не восстановимой по археологическим данным структуры общества Кавказа II тысячелетия до н. э.
Литература к части I
Абесадзе Ц.Н., Бахтадзе Р.А., Двали Т.Н., Джапаридзе О.М., 1958. К истории медно-бронзовой металлургии Грузии. Тбилиси. На груз. яз.
Абесадзе Ц.Н., 1969. Производство металла в Закавказье в III тысячелетии до н. э. (Куро-аракская культура). Тбилиси. На груз. яз. с рус. рез.
Абесадзе Ц.Н., 1974а. К истории медно-бронзовой металлургии триалетской культуры // РКТМЭ. Тбилиси. I. На груз. яз. с рус. рез.
Абесадзе Ц.Н., 1974б. Химическое изучение металлических предметов из курганов Квемо-Картли // РКТМЭ. Тбилиси. II. На груз. яз. с рус. рез.
Абесадзе Ц.Н., Бахтадзе Р.А., 1987. Из истории древнейшей металлургии Грузии // Кавказ в системе палеометаллических культур Евразии. Тбилиси.
Абибуллаев О.А., 1953. Раскопки холма Кюльтепе // КСИИМК. Вып. 51.
Абибуллаев О.А., 1959а. Раскопки холма Кюльтепе близ Нахичевани в 1955 г. // МИА. № 67.
Абибуллаев О.А., 1959б. Археологические раскопки в Кюльтепе. Баку. На азерб. яз.
Абибуллаев О.А., 1961а. Энеолитическая культура Азербайджана: (По материалам Кюльтепе) // МАД, т. 2.
Абибуллаев О.А., 1961б. Материалы Шахтахтинского погребения // ИАН АзССР. 5.
Абибуллаев О.А., 1963. Некоторые итоги изучения холма Кюльтепе в Азербайджане // СА. № 3.
Абибуллаев О.А., 1965а. Остатки жилищ во втором слое поселения Кюльтепе около Нахичевани // МИА. № 125.
Абибуллаев О.А., 1965б. К вопросу о древней металлургии Азербайджана: (По материалам поселения Кюльтепе) // МИА. № 125.
Абибуллаев О.А., 1965в. Погребальные памятники из поселения Кюльтепе // АИА.
Абибуллаев О.А., Алиев В.Г., 1970. Памятники эпохи бронзы Нахичеванской АССР // МВСПИАЭИ, 1969 г.
Абибуллаев О.А., 1982. Энеолит и бронза на территории Нахичеванской АССР. Баку.
Абрамишвили Р.М., Микеладзе Т.К., 1965. Археологические раскопки на строительных площадках Ингур-ГЭС в 1964 г. // Объединенная науч. сес. Зугдидского ист.-этногр. музея и Ин-та истории, археологии и этнографии АН ГССР. Зугдиди.