Эпоха бронзы Кавказа и Средней Азии — страница 60 из 116

Чайлд Г., 1956. Древнейший Восток в свете новых раскопок. М.

Чартолани Ш.Г., 1984. К вопросу хозяйственно-торгового и стратегического значения первоначальных путей Северо-Западной Грузии // Душетская науч. конф., посвящ. пробл. взаимоотношений между горными и равнинными регионами. Тбилиси.

Чартолани Ш.Г., 1989. К истории нагорья Западной Грузии доклассовой эпохи. Тбилиси.

Чиковани Г.Ч., 1987. Исследования на городище Хидари // АО 1985 г.

Чилашвили Л.А., 1964. Городище Урбниси. Тбилиси. На груз. яз. с рус. рез.

Чубинишвили Т.Н., 1948. Самтаврское курганное погребение 243 // МАГК. 1.

Чубинишвили Т.Н., 1957. Древнейшие археологические памятники Мцхета. Тбилиси. На груз. яз.

Чубинишвили Т.Н., 1963. Амиранис-гора: Материалы к древнейшей истории Месхет-Джавахетаи. Тбилиси. На груз. яз.

Чубинишвили Т.Н., 1964. О взаимоотношениях кавказской («куро-аракской») культуры с переднеазиатской культурой в III тысячелетии до н. э. // VII МКАЭН. Тбилиси.

Чубинишвили Т.Н., 1965. Древнейшая культура в двуречье Куры и Аракса. Тбилиси. На груз. яз. с рус. рез.

Чубинишвили Т.Н., 1966. Куро-аракская культура в Закавказье в III тысячелетии до н. э. // VII МКДП: Докл. и сообщ. археологов СССР. М.

Чубинишвили Т.Н., 1971. К древней истории Южного Кавказа. Тбилиси.

Чубинишвили Т.Н., 1973. Некоторые особенности древних культур Южного Кавказа и их взаимоотношения с переднеазиатскими культурами в IV–III тысячелетиях до н. э. // ВДИ (Кавказско-ближневосточный сборник. IV). Тбилиси.

Чубинишвили Т.Н., 1980. Отражение земледельческого календаря на памятниках Южного Кавказа III тысячелетия до н. э. // Конф. «Идеологические представления древнейших обществ»: ТД. М.

Чубинишвили Т.Н., Татишвили Т.Н., Гамбашидзе О.С., 1954. Археологические разведки в южных районах Грузии // СА. № 4.

Шамба Г.К., 1974. Эшерские кромлехи. Сухуми.

Шамиладзе В.М., 1977. Хозяйственно-культурные и социально-экономические проблемы скотоводства Грузии. Тбилиси.

Шаншашвили Н.Э., 1990. Знаки и символы куро-аракской культуры: Автореф. дис. … канд. ист. наук. Тбилиси.

Энгельс Ф., 1949. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М.

Amiran R., 1952. Connection between Anatolia and Palestine in the Early bronze age // JEJ. V. 2, 2.

Amiran R., 1965. Ianik-Tepe, Shengavi tand Khirbet Kerak ware // AS. 15.

ArnaudD., Cavlet J., Huot l., 1979. Ilsu-ibnisu ofrevre de l’E.Babbur de Larsa // Syria. P. LVI.

Azzaroli A., 1985. An early history of horsemanship. Leiden.

Biscione R., Pecorella P.E., 1984. II III millenio. Tra Lo Zagros El’Urmia. Roma.

Blegen C.W., 1937. Procemna. 2. Cambridge.

Braidwood R., Bradiwood L., 1960. Excavations in the plain of Antioch. Chicago. 1.

Branigan K., 1974. Aegean metalwork of the Early and Middle bronze age. Oxford.

Buhholz H.G., Karageorgis V., 1973. Prehistoric Greece and Cyprus. L.; N.Y.; Phaedon.

Burney C.A., 1958. Eastern Anatolian in the chalcolithic and bronze age // AS. L. VIII.

Burney C.A., 1961a. Excavations at lanictepe, North-West Iran // Iraq. L. XXIII, 2.

Burney C.A., 1961b. Circular building, found at lanictepe in North-West Iran // Antiquity. L. XXV, 139.

Burney C.A., 1963. The excavations at lanictepe, Azerbaijan, 1961 // Iraq. L. XXIV, 2.

Burney C.A., 1964. The excavations at lanictepe, Azerbaijan, 1962 // Iraq. L. XXVI, 1.

Burney C.A., 1975. The excavations at Haftavan-Tepe // Iraq. XI.

Burney C.A., 1980. Aspects of the excavations in the Altinova, Elazig // AS.L. XXX.

Burney C.A., Lang D.M., 1971. The people of hills: Ancient Ararat and Caucasus. L.

Burton-Brown T., 1951. Excavations in Azerbaijan, 1948. L.

Cilingizoglu А., 1984. The second Millenium painted pottery tradition of the Van Lake Bassin // AS. XXXIV.

Duru R., 1979. Keban project: Degirmentepe excavations, 1973 // Keban project publications. Ankara. Ser. III. N 2.

Dyson R.H., 1965. Problems of relative chronology of Iran 6000–2000 B.C. // Chronology in the Old world archaeology. Chicago.

Edwards M., 1983. Excavations in Azerbaijan (North-West Iran), 1. Haftavan, period IV // BAR. Intern, ser. 182.

Esin U., 1969. Kauntatif spektral analis yardimiyla anadoluda Baslanigisendar Asur Kolonieri cagina Kadar barik Vetune Madenciligi. Istambul.

Esin U., 1970. Tepecik excavations 1968 campaign // Keban project publications. Ankara. Ser. 1. N 1.

Esin U., 1972. Tepecik excavations, 1970 // Keban project 1970 activities. Ankara. Ser. 1. N 3.

Esin U., 1974. Tepecik excavations, 1971 // Keban project 1971 activities. Ankara. Ser. 1. N 4.

Esin U., 1979. Tepecik excavations, 1973 // Keban project 1973 activities. Ankara. Ser. 1. N 6.

Forbes R., 1950. Mettallurgy in antiquity. Leiden.

Frangipane M., Palmieri A., 1983. The settlements of period VI В // Perspective on protourbanization in Eastern Anatolia: Arclantepe (Malatya): An interim report on 1975–1983 campaigns. Rome.

Gimbutas M., 1965. Bronze age culture in Central and Eastern Europe. P.

Godard A., 1931. Les bronzes du Luristan // Archaeology. 20.

Hamlin C., 1971. The Habur Ware ceramic Assemblage of Northern Mesopotamia. Ann Arbor.

Hamlin C., 1974. The Early second millenium ceramic assemblage of Dinka Tepe // Iran. 12.

Hauptmann H., 1972. Die Grabungen auf dem Norsuntepe, 1970 // Keban project 1970 activities. Ankara. Ser. 1. N 4.

Hauptmann H., 1982. Die Grabungen auf dem Norsuntepe, 1974 // Keban project 1974–1975 activities. Ankara. Ser, 1. N 7.

Hennessi J.B., 1969. The foreign relations of Palestine during the bronze age. L.

Huot J.-L., 1982. Les céramiques monochromes lissees en Anatolia a l’epoque du bronze ancien. P. 1–2.

Jesus P.S., 1980. The development of prehistoric mining and metallurgy in Anatolia. Oxfrod.

Koligz N., 1968. Die Frühbronszeit in Nord-Ost-Ungarn (Abris der Geschichte des 19. — 6. Jahrhunderts v.u. Z.). Bp.

Kosay H.Z., 1948. Karaz sondaji // Turk Tarih Kongresi. Ankara. III.

Kosay H.Z., 1969. Pulur in the Keban region // Archaeology. 22, 4.

Kosay H.Z., 1971. Pulur (Sakyol) kazisi, 1969 // Keban project 1969. Galismalari. Ankara.

Kosay H.Z., 1972. Pulur (Sakoyl) excavations, 1971 // Keban project 1970 activities. Ankara.

Kosay H.Z., 1976. Keban project. Pulur kazisi, 1968–1970. Ankara.

Kosay H.Z., Turfan K., 1959. Erzerum-Karaz kazisi raporu // Belleten Turk Tarih kurumu. Ankara. XXIII.

Kosay H.Z., Vary H., 1964. Pulur kazisi, 1960 // Mevsimi galismalari raporu. Ankara.

Kosay H.Z., Vary H., 1967. Guzelova kazisi. Ankara.

Kuftin B.A., Field H., 1946. Prehistoric culture sequence in Transcaucasia // Southwestern Journal of Anthropology. 2.

Linick A., 1966. La Jolla radiocarbon meassurements VII. Radiocarbon. Philadelphia.

Medvedskaya I., 1982. Iran: Iron age // BAR. Intern, ser. Oxford, 126.

Mellaart J., 1966. The chalcolithic and Early bronze ages in the Near East and Anatolia. Beirut.

Minns E.H., 1943. Review of archaeological excavations in Trialety / By B.A. Kuftin // Antiquity. 17.

Morgan J., 1927. La préhistoire Orientale. P.

Ozqüc T., Akok M., 1958. Horoztepe: An Early bronze age settlement and cemetery. Ankara.

Piggott S., 1978. The earliest wheeled vehicles and Caucasian evidence // PPS. 34.

Piotrovski B., 1962. The aeneolithic culture of Transcaucasia in the third millen. B.C. // VI International congress of prehistoric and protohistoric sciences reports and communications by archaeologists of the USSR. Moscow.

Ralf E.K. et al., 1973. Radiocarbon dates and reality // MASCA. Newsteller 9, N 1.

Renfrew C., Dixon J., Cann J., 1966. Obsidian and early cultural contact in Near East // PPS. N. S. V. 32.

Rubincon K., 1977. The chronology of Middle bronze age kurgans at Trialeti // Biblioteca Mesopotamia. Malibu. 7.

Säflünd G., 1939. Le terramare delle pravincie di Modena, Reggio Emilia, Parma, Piacenza. Leipzig.

Sagona A.G., 1984. The Caucasian region in the Early bronze age Part I–III // BAR. Intern, ser. 214 (1,2, 3).

Schaeffer C.F., 1943. La date des Kurgan de Trialeti // Antiquity.17.

Schaeffer C.F., 1948. Stratigraphie Comparée et chronology de l’Asia Occidentale. L.

Stubbings F., 1973. The rise of Mycenaean civilization // The Cambridge Ancient History. II, pt 1.

Vermeule E., 1972. Greece in Bronze Age. Chicago; L.

Whallon R., 1979. An archaeological survey of the Keban reservoir area of East-Central Turkey. Ann Arbor.

Yakar J., 1985. The later prehistory of Anatolia: The late chalcolithic and Early Bronze Age. Pt I, II // BAR. Intern, ser. 268 (1, 2).

Young T.C., 1969. Excavationsat Godin Tepe. Ontario.

Часть IIЭпоха бронзы Северного Кавказа

Глава 1Майкопская культура(Р.М. Мунчаев)

Майкопская культура — это культура раннебронзового века значительной части Северного Кавказа. Ее возникновение, формирование и развитие — результат сложных и разносторонних (прежде всего, кавказско-ближневосточных) культурных взаимодействий. Активность последних была вызвана, как представляется многим исследователям, не просто и не столько межплеменными взаимосвязями с близкими и далекими соседями, а проникновением на Северный Кавказ в эпоху раннего металла инородных этнических и культурных элементов. В результате здесь сложилась весьма оригинальная культура, представляющая собой один из ярчайших феноменов бронзового века Европы и всего евразийского пограничья.

История изучения.

Изучение памятников майкопской культуры началось более 100 лет назад[29]. В 1869 г. в Прикубанье, у ст-цы Царская (ныне ст-ца Новосвободная), был раскопан первый памятник этой культуры — подкурганная гробница оригинальной конструкции (Каменев Н., 1870). В 70-е и 80-е годы на Северо-Западном Кавказе исследованы еще два кургана раннебронзового века — близ ст. Варениковской (ОАК за 1878/1879 г., с. VI, VII; Сизов В.И., 1889, с. 94–97).

Особенно важными открытиями в области изучения памятников раннебронзового века Северного Кавказа ознаменовались последние годы XIX в. Они связаны с именем Н.И. Веселовского. Начиная с 1894 г. в течение 20 лет Н.И. Веселовский провел в Прикубанье обширные раскопки разновременных курганов. В частности, в 1897 г. он раскопал в г. Майкопе огромный курган (Ошад) с богатейшим погребением родо-племенного вождя. Именно этот памятник дал наименование культуре Северного Кавказа эпохи ранней бронзы. Но майкопской эта культура стала называться значительно позже, когда были осмыслены и интерпретированы в культурно-хронологическом отношении характеризующие ее памятники.

Особо следует отметить также раскопанные Н.И. Веселовским в 1898 г. курганы с дольменами у ст-цы Новосвободной (ОАК за 1898 г., с. 33–35). В эти и последующие годы Н.И. Веселовский раскопал в Прикубанье ряд погребальных памятников эпохи ранней бронзы. Это курганы у станиц Псебайской (ОАК за 1895 г., с. 134), Андрюковской (ОАК за 1896 г., с. 54), Костромской (ОАК за 1897 г., с. 15, 16), в Ульском ауле (ОАК за 1899 г., с. 41, 42) и у станиц Воздвиженской и Новолабинской (ОАК за 1899 г., с. 43–47), на «участке Зиссермана» (ОАК за 1900 г., с. 42), близ ст. Казанской (ОАК за 1901 г., с. 67), в Армавире и станицах Тифлисской (ОАК за 1902 г., с. 88, 89), Келермесской (ОАК за 1904 г., с. 95), Белореченской (ОАК за 1907 г., с. 86).

В конце XIX — начале XX в. в Прикубанье были открыты и другие памятники, связанные с отмеченными курганами. К ним относится, прежде всего, обнаруженный в 1897 г. у ст. Старомышастовской клад с золотыми предметами и различными украшениями (ОАК за 1897 г., с. 64, 65). Интересны также комплекс металлических вещей, найденный в 1910 г. в ст. Апшеронской (Иессен А.А., 1950, с. 163), и курганные погребения в с. Летницком (ОАК за 1898 г., с. 53, 54), станицах Махошевской (Иессен А.А., 1935, с. 83, 84) и Ярославской (ИАК. Прибавление к вып. 37, с. 154, 155).

Исследования отмеченных памятников были проведены методически слабо и не сопровождались по существу какой-либо документацией. Н.И. Веселовский ограничился лишь публикацией кратких отчетов о раскопках этих курганов, не дав научной публикации ни одного комплекса, включая Майкопский курган и дольмены у ст-цы Новосвободной. Несмотря на эти и другие недостатки в деятельности Н.И. Веселовского (Формозов А.А., 1965, с. 4), значение проведенных им раскопок в Прикубанье следует признать огромным. В результате его активной работы оказалось исследованным значительное число погребальных памятников, представляющих культуру раннебронзового века Северного Кавказа.

Еще до Октябрьской революции раскопанные Н.И. Веселовским курганы, прежде всего, Майкопский и Новосвободненские, стали привлекать к себе внимание как в России, так и за рубежом. В ряде крупных трудов публикуются весь комплекс золотых и серебряных сосудов Майкопского кургана (Смирнов Я.И., 1909, табл. 1, 2, 130) и Старомышастовской клад (Ростовцев М.И., 1910, табл. IV, 1–4). Но важно не столько это, как то, что ученые делают попытку культурно-хронологического осмысления кубанских курганов и определения их места в ряду древностей юга России (Самоквасов Д.Я., 1908, с. 66, 67; Городцов В.А., 1910, с. 259, 260; Фармаковский Б.В., 1914, с. 50–76; и др.).

Впервые в 1911 г. памятники Северо-Западного Кавказа, включающие курганы в Майкопе, Новосвободной и Костромской, были объединены А.М. Тальгреном в группу «больших кубанских курганов» (Tallgren А.М., 1911, p. 88–90, 200–204). С тех пор это название, а затем и понятие «культура больших кубанских курганов» вошли в специальную литературу и сохранялись вплоть до 50-х годов. Тогда стало окончательно ясно, что эти курганы отражают не локальную культуру раннебронзового века Северо-Западного Кавказа, а почти всего Предкавказья, и сама культура стала именоваться майкопской.

Исследования памятников эпохи ранней бронзы на Северном Кавказе в дореволюционный период ограничились по существу территорией Прикубанья. Раскопкам были подвергнуты только погребальные памятники, ни одно поселение данной эпохи не было изучено. Несмотря на предпринятые попытки, авторам не удалось дать правильную культурно-хронологическую и историческую интерпретацию исследованным памятникам.

После Октябрьской революции научные и музейные учреждения приступили постепенно к археологическому изучению многих областей нашей страны, в том числе Северного Кавказа. В 1922 г. был раскопан первый памятник майкопской культуры в Кабардино-Балкарии — один из курганов в Садках на территории г. Нальчика (Иессен А.А., 1941, с. 12–18). В 20-е годы здесь, в центральной части Северного Кавказа, исследуются и другие памятники эпохи ранней бронзы: Долинское поселение, Соломенский курган (Иессен А.А., 1941, с. 17–18) и еще одно курганное погребение в Садках (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 193–196). Широким раскопкам, в частности, было подвергнуто Долинское поселение в 1930, 1932–1933 гг. (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941).

Накопление новых материалов сопровождалось попытками их периодизации и исторического осмысления. Уже в 1926 г. А.М. Тальгрен отнес курганы майкопской культуры к ранней группе памятников медно-бронзового века Северного Кавказа (Tallgren А.М., 1926, p. 80–85). В периодизации северокавказских памятников предскифского времени, разработанной А.В. Шмидтом, Майкопский, Новосвободненские и другие известные тогда курганы раннебронзового века края были вслед за А.М. Тальгреном выделены в начальный период эпохи металла, точнее, «в первую раннекубанскую группу памятников» (Schmidt A.V., 1929, s. 9-21).

Особо отметим также созданную А.А. Миллером схему о трех стадиях в культурно-историческом развитии древнего населения Северного Кавказа (Миллер А.А., 1933, с. 49–51). Несмотря на схематизм, периодизация А.А. Миллера имела для того времени положительное значение. Неудивительно поэтому, что она легла в основу ряда работ по археологии и древней истории Северного Кавказа, опубликованных в последующие годы.

Одной из важных страниц в истории изучения древнего Кавказа является, несомненно, получивший широкую известность и признание труд А.А. Иессена о древнейшей металлургии Кавказа (Иессен А.А., 1935). Первый из выделенных им трех этапов древнейшей металлургии меди на Кавказе охватывал и период развития майкопской культуры. Он был тогда датирован А.А. Иессеном концом III — началом II тысячелетия до н. э.

Трудно переоценить значение трудов А.А. Иессена в изучении раннебронзового века Северного Кавказа. Его привлекали, прежде всего, такие существенные проблемы, как хронологизация и периодизация «больших кубанских курганов» и других связанных с ними памятников Северного Кавказа.

В истории изучения рассматриваемой культуры особое место всегда занимал вопрос датировки Майкопского кургана. Этот памятник, как известно, датировался в широком хронологическом диапазоне, от IV до I тысячелетия до н. э.[30] Едва ли целесообразно здесь рассматривать историографию этого вопроса. Остановлюсь лишь на отдельных моментах. Они отражают в известной степени переломный период в истории изучения раннебронзового века Северного Кавказа, завершившийся, можно сказать, утверждением выводов А.А. Иессена о датировке и периодизации памятников майкопской культуры.

Казалось бы, после выхода в свет труда А.А. Иессена вопрос об относительном хронологическом положении памятников майкопской культуры в общем ряду древностей Северного Кавказа бронзового века окончательно стал ясен. Однако буквально через несколько лет Б.Е. Деген-Ковалевский предпринял попытку пересмотреть хронологию Майкопского кургана и связанных с ним других памятников Прикубанья. Он написал специальную работу «Майкоп и скифы», в которой отнес «большие кубанские курганы» к скифскому или предскифскому времени. Эта работа не была издана[31]. Но Б.Е. Деген-Ковалевский опубликовал тезисы своего доклада «Проблема датировки „больших кубанских курганов“», в котором памятники Прикубанья эпохи ранней бронзы датировал рубежом II–I тысячелетий до н. э. (Деген-Ковалевский Б.Е., 1939, с. 14–17). Это его заключение, вызвавшее уже тогда справедливую критику (Киселев С.В., 1940, с. 136), получило поддержку и дополнительную аргументацию со стороны М.И. Артамонова. Исследовав древнейшее погребение Третьего Разменного кургана, относящееся к майкопской культуре, он датировал его VIII–VII вв. до н. э. Поскольку же Разменный курган связан в культурном отношении с Майкопским курганом, то его общий вывод сводился к тому, что оба они так же, как и остальные «большие кубанские курганы», относятся к предскифской эпохе на Северном Кавказе, которую, по его мнению, уместно было бы назвать «киммерийской» (Артамонов М.И., 1948, с. 176, 177).

Заключения Б.Е. Деген-Ковалевского и М.И. Артамонова были направлены на пересмотр всей периодизации культурно-исторического развития Кавказа в бронзовом веке. Против этого выступил А.А. Иессен в своем известном труде, посвященном хронологии «больших кубанских курганов» (Иессен А.А., 1950). Показав смешанный характер комплекса Третьего Разменного кургана, он, в частности, доказал ошибочность и полную несостоятельность выводов Б.Е. Деген-Ковалевского и М.И. Артамонова. Значение работы А.А. Иессена, однако, заключается не только и даже не столько в этом.

А.А. Иессен дал первую сводку памятников майкопской культуры, расчленив их на две подгруппы: раннюю — майкопскую, и позднюю — новосвободненскую. Он показал, что «большие кубанские курганы» и другие рассмотренные им памятники характеризуют ранний этап эпохи металла на Северном Кавказе и относятся ко второй половине III — началу II тысячелетия до н. э. Тем самым был положен конец продолжавшимся около 50 лет спорам о культурно-хронологическом месте «больших кубанских курганов». Бесспорно поэтому, что работа А.А. Иессена знаменует собой важный рубеж в истории изучения раннебронзового века Северного Кавказа.

В данном труде, кстати, А.А. Иессен отметил, что культуру, представленную «большими кубанскими курганами» и другими связанными с ними памятниками, можно было бы назвать раннекубанской культурой (Иессен А.А., 1950, с. 197). Однако это название, также как и понятие «культура „больших кубанских курганов“», не утвердилось за культурой раннебронзового века Северного Кавказа.

Развернувшиеся в послевоенные годы археологические работы привели к исследованию в различных областях Северного Кавказа многочисленных погребальных и, что принципиально важно, бытовых памятников эпохи ранней бронзы. В начале 50-х годов Е.И. Крупновым был поставлен вопрос о том, что эту культуру следует именовать майкопской (Крупнов Е.И., 1954, с. 45–70) и с тех пор она действительно стала так называться.

Говоря о полевых исследованиях послевоенных лет, следует, прежде всего, отметить работы Е.И. Крупнова. В 1947–1948 гг. им были раскопаны в Кабардино-Балкарии погребения майкопской культуры, позволившие сделать важные стратиграфические наблюдения и содержавшие ценные материалы (Крупнов Е.И., 1948б, с. 281–321; 1949в, с. 85–100; 1950а, с. 195).

Совершенно неожиданные результаты были получены в юго-восточных районах Северного Кавказа, в частности при раскопках Лугового поселения в Ингушетии, проведенных в 1952–1957 гг. (Крупнов Е.И., 1954; 1957). Они показали, что майкопская культура была распространена и в данной области Кавказа. Более того, это поселение оказалось уникальным памятником в том смысле, что органически сочетало в себе элементы как куро-аракской культуры, так и майкопской (Мунчаев Р.М., 1961). Стало очевидным, что на данной территории эти культуры раннебронзового века Кавказа пришли в активное взаимодействие и привели в результате к сложению такого синкретического комплекса, как Луговое поселение. Это и позволило поставить в широком аспекте проблему связей и взаимовлияний культур эпохи ранней бронзы Закавказья и Северного Кавказа (Крупнов Е.И., 1964б; Мунчаев Р.М., 1961; 1975).

В последующие годы экспедиция под руководством Е.И. Крупнова исследовала в Чечне и Ингушетии большую группу памятников эпохи ранней бронзы. Среди них погребения на Тереке (Крупнов Е.И., Мерперт Н.Я., 1963) и у сел. Бачи-Юрт (Марковин В.И., 1963), поселения I и II (нижние слои) у сел. Сержень-Юрт (Мунчаев Р.М., 1962; Мерперт Н.Я., 1962; Иерусалимская А.А., Козенкова В.И., Крупнов Е.И., 1963; Козенкова В.И., Крупнов Е.И., 1964; 1966; Мунчаев Р.М., 1975), Бамутский курганный могильник эпохи бронзы (Мунчаев Р.М., 1961а, б; 1962; 1968; 1986: и др.). Материалы отмеченных памятников вошли в научный оборот. Укажем, что уже изданы полностью материалы Лугового поселения (Мунчаев Р.М., 1961) и ранних слоев серженьюртовских поселений (Мунчаев Р.М., 1975) и все комплексы майкопской культуры Бамутского могильника (Мунчаев Р.М., 1975, с. 286–307). Кстати, в последующем близ с. Бамут и других пунктах Чечни и Ингушетии раскопан еще ряд майкопских погребений (Виноградов В.Б. и др., 1988, с. 114–116; Бурков С.Б., 1991, с. 61–63).

Исключительно важные данные для изучения майкопской культуры были получены начиная с 50-х годов и в других областях Северного Кавказа вплоть до Таманского полуострова. В результате была значительно обогащена и расширена источниковая база по исследованию раннебронзового века Предкавказья.

В различных районах Северо-Западного Кавказа открыта и исследована большая группа памятников эпохи ранней бронзы. Это, в частности, погребения на п-ове Фонтан (Кубланов М.М., 1959, с. 219, 220), у пос. Сенная на Тамани (Сокольский Н.И., 1965, с. 115), в Анапском районе (Крушкол Ю.С., 1963, с. 83–85), гробница Псыбе на Черноморском побережье (Тешев М.К., 1986, с. 52–56; Марковин В.И., 1991, с. 51, 52), курганы в зоне Закубанской оросительной системы (Мельник В.И. и др., 1987, с. 145, 146), подкурганные захоронения у ст-цы Михайловской Курганинского района (Каминский В.Н., 1987, с. 139) и южнее ст-цы Отрадной на Урупе (Каминская И.В., 1984, с. 39, 40). Отметим работы экспедиции ГМИНВ в 1981–1984 гг. близ с. Уляп (Ульский аул) Красногвардейского района Адыгеи, где раскопано более десяти погребений майкопской культуры, в том числе раннего этапа (Лесков А.М., 1984, с. 11, 12; 1985, с. 49; Днепровский К.А., 1984, с. 36, 37; Бианки А.М., Днепровский К.А., 1988, с. 71–85). Не менее результативными оказались исследования памятников раннебронзового века в соседнем Шовгеновском районе (Нехаев А.А., 1985, с. 59, 60; 1988, с. 23, 24; Днепровский К.А., 1991, с. 69–71; и др.), в частности в с. Красногвардейское, где раскопан курган с раннемайкопскими погребениями (Нехаев А.А., 1986, с. 244–248). Отметим и два бескурганных погребения, раскопанных в 1981–1988 гг. в устье р. Псекупса на южном берегу Краснодарского водохранилища (Ловпаче Н.Г., 1985, с. 17).

Особо выделим исследования известного курганного могильника в урочище Клады у ст-цы Новосвободная в Прикубанье. В 1950 г. А.А. Иессен провел его обследование и снял план курганной группы (Иессен А.А., 1955; Попова Т.В., 1963, рис. 2; табл. 43, 5). Раскопки могильника были возобновлены в 1979 г. Кубанской экспедицией ЛОИА АН СССР и продолжаются поныне[32]. В результате изучена значительная серия комплексов, включая дольменообразные гробницы (в курганах 31 и 35), стены одной из которых были расписаны красной и черной красками (Бочкарев В.С., Резепкин А.Д., 1980; Бочкарев В.С. и др., 1983а, б; 1987; Резепкин А.Д., 1981; 1983; 1986; 1987а, б; 1989; 1990; 1991б; Кондрашов А.В., Резепкин А.Д., 1988). Добытые здесь новые материалы, включающие в себя оригинальные изделия из камня, бронзы, серебра и золота, заметно превосходят по количеству и разнообразию находки из курганов, раскопанных Н.И. Веселовским. Они уже обобщены в специальном, диссертационном исследовании (Резепкин А.Д., 1989).

Исключительно важное значение имели раскопки в Прикубанье группы поселений майкопской культуры. Ведь до этого знания о бытовых памятниках этой культуры ограничивалось Долинским поселением в г. Нальчике и исследованными в 50-е годы в районе Адлера стоянками Воронцовской пещеры (Соловьев Л.Н., 1958). В 1957–1964 гг. экспедиция под руководством А.Д. Столяра и А.А. Формозова обследовала в бассейнах притоков Кубани, особенно р. Белой, более десяти поселений майкопской культуры (Формозов А.А., Столяр А.Д., 1960; Столяр А.Д., 1961; Формозов А.А., 1962; 1965; 1972; Формозов А.А., Черных Е.Н., 1964; и др.). Это Скала, Хаджох, Даховская пещера, Мешоко и другие, включая поселение Ясенова Поляна в бассейне Фарса, раскопанное в 1962–1966 гг. П.А. Дитлером (Нехаев А.А., 1990, с. 14). Изучение их позволило поставить вопросы о хозяйстве населения Прикубанья в эпоху раннего металла (Формозов А.А., 1962а), о периодизации майкопских поселений (Формозов А.А., 1962б) и т. д.

Обобщив материалы из указанных поселений Прикубанья, А.А. Формозов показал «двуприродность» майкопской культуры и выделил последовательные этапы в ее развитии (Формозов А.А., 1965). Он охарактеризовал ее как единую культуру эпохи раннего металла Северного Кавказа. Мы специально подчеркиваем данное обстоятельство, ибо в 60-е годы были предприняты попытки установить наличие в Прикубанье и Предкавказье в целом вместо единой майкопской культуры двух самостоятельных культур раннебронзового века Северного Кавказа (Столяр А.Д., 1964, с. 31, 32; Артамонов М.И., 1967, с. 3; Латынин Б.А., 1967, с. 95; и др.). Но эти попытки не были достаточно аргументированы (Мунчаев Р.М., 1975, с. 50).

Следует отметить, что ряд поселений эпохи раннего металла раскопан в Краснодарском крае и в последующие годы. К ним, в частности, относятся поселения Свободное в Красногвардейском р-не, исследовавшееся с 1981 г. (Нехаев А.А., 1981–1983; 1987; 1990; 1993)[33], Большетегинское южнее ст-цы Отрадная, открытое в 1983 г. (Динков А.Б., 1987), Гуамский грот в Апшеронском р-не (Трифонов В.А., 1987; 1988; 1990), у пос. Каменномостский (Ловпаче Н.Г., 1981), Унакозовская пещера в Майкопском р-не (Ловпаче Н.Г., 1987; 1992), поселение на Серегинском поле в Шовгеновском р-не (Днепровский К.А., 1991; Днепровский К.А., Яковлев А.А., 1988) и др. Отдельно выделим пос. Мысхако в Новороссийске — первое майкопское поселение на Черноморском побережье. Оно было открыто в 1969 г. (Онайко Н.А., 1974). В 1979 г. здесь А.В. Дмитриевым были проведены новые раскопки, а с 1990 г. экспедицией ИА АН СССР начаты широкие исследования поселения Мысхако (Гей А.Н., 1991, с. 66–68). Укажем, кстати, что в районе Новороссийска зафиксировано уже не менее семи пунктов с находками предметов майкопской культуры (Дмитриев А.В., 1984, с. 33).

Весьма плодотворными оказались и результаты раскопок майкопских памятников в Центральном Предкавказье. Отметим, прежде всего, проведенные в 1964–1965 гг. А.Л. Нечитайло раскопки большой группы курганов у ст. Усть-Джегутинская (ныне г. Усть-Джегута), ряд которых содержал погребения с характерной раннемайкопской керамикой (Мунчаев Р.М., Нечитайло А.Л., 1966, с. 133–151; Мунчаев Р.М., 1975, с. 228–241). Там же обследовано и майкопское поселение (Нечитайло А.Л., 1988; 1989а). Богатый бронзовый инвентарь, включая котел и псалии, обнаружен в 1976 г. Х.Х. Биджиевым в кургане 4, близ аула Кубина, недалеко от Усть-Джегуты (Биджиев Х.Х., 1980, с. 33–43). Им же раскопаны курганы у ст-цы Кардоникская Зеленчукского р-на (Биджиев Х.Х., 1988, с. 113).

Благодаря работам экспедиции ИА АН СССР исследована целая серия майкопских комплексов в центральной и восточной части Ставропольского края; курганы у хут. Жуковского Новоселицкого р-на (Державин В.Л., Тихонов Б.Г., 1980, с. 76–79; Державин В.Л., 1991, с. 9), близ селений Грушевское и Калиновское Александровского р-на (Мишина Т.Н., 1989, с. 233–256) и у с. Ореховка в Петровском р-не, а также поселения в Моздокской степи — у ст. Галюгаевской Курского р-на (Андреева М.В., Кореневский С.Н., 1987, с. 123; Кореневский С.Н., 1988б; 1989а; 1990б; 1991; 1993). Отметим и раскопки поселения близ р. Ташла в г. Ставрополе, проведенные в 1981 и 1986–1988 гг. (Кореневский С.Н. и др., 1991, с. 63, 64), и кургана 9 с раннемайкопским погребением у ст-цы Воровсколесской Андроповского р-на, на границе Прикубанья и Ставропольского плато, исследованного в 1982 г. (Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1989, с. 195–232).

Одним из центров концентрации памятников эпохи ранней бронзы оказался район Кавказских Минеральных Вод. Здесь, в частности, у пос. Иноземцово Железноводского р-на в 1976 г. был раскопан большой курган с богатым и разнообразным комплексом майкопской культуры (Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1982, с. 96–112). Но более всего исследовано памятников в г. Кисловодске и близ него (Рунич А.П., 1967; Рунич А.П., Формозов А.А., 1972; Березин Я.Б., 1982; Кореневский С.Н., 1985; 1986; 1988а; 1990а, б).

Довольно широкие исследования памятников раннебронзового века осуществлены в Кабардино-Балкарии. В 1968–1969 гг. в г. Нальчике была раскопана крупная насыпь с большой гробницей, сложенной из каменных плит и содержавшей богатый комплекс находок, в том числе бронзовый котел, золотые украшения и т. д. (Мунчаев Р.М., Чеченов И.М., 1969; Чеченов И.М., 1970; 1973; Формозов А.А., 1973). Рядом с этим курганом, кстати, зафиксировано тогда и поселение майкопской культуры (Чеченов И.М., 1970, с. 90; Бетрозов Р.Ж., 1970). Другое поселение ранней бронзы открыто на р. Урух (Нечаева Л.Г., Мизиев И.М., 1969). Но наиболее обширные исследования были проведены в бассейнах Чегема и Баксана. Начиная с 1972 г. экспедиции Кабардино-Балкарского НИИ раскопали здесь огромные курганные могильники бронзового века, содержавшие значительное число майкопских погребений с разнообразным и интересным инвентарем (Мизиев И.М. и др., 1973; Мизиев И.М., 1974; Чеченов И.М., Батчаев В.М., 1975а, б; 1976; Батчаев В.М., Чеченов И.М., 1976а, б; Батчаев В.М., Кореневский С.Н., 1980; Кореневский С.Н., 1980а; Чеченов И.М., 1980; 1992; Чеченов И.М., Керефов Б.М., 1984; и др.).

Территория же Северной Осетии, как и соседней Чечни и Ингушетии, — это область стыка майкопской и куро-аракской культур. Здесь исследованы отдельные бытовые (пещера Шау-Легет) и погребальные комплексы, связываемые с куро-аракской культурой (Любин В.П., 1966; Ростунов В.Л., 1988; 1991). Обследованы также и другие памятники III тысячелетия до н. э. (Тменов В.Х., 1975; 1980; Гиджрати Н.И., 1986; Сосранов Р.С., Черджиев Э.Л., 1990; и др.). Среди них выделим могильник у с. Сунжа Пригородного р-на, в котором в 1989–1990 гг. раскопано пять курганов майкопской культуры (Козаев П.К., 1991; 1992; Кореневский С.Н., 1993, с. 10, рис. 27–33). Следует указать и на курганы у сел. Дзуарикау, содержавшие интересные постмайкопские комплексы с сосудами на ножках, необоснованно отнесенные к куро-аракской культуре (Николаева Н.А., Сафронов В.А., 1980).

Особо следует сказать о Дагестане. Эта область Кавказа входит в ареал куро-аракской культуры. Но в последнее время сделана попытка интерпретировать некоторые памятники эпохи ранней бронзы, исследованные здесь в разные годы, как относящиеся к майкопской культуре (Магомедов Р.Г., 1991б). Поскольку ни один из них не представляет типично майкопский комплекс как по важнейшим атрибутам погребального обряда, так и с точки зрения присутствия в них характерных образцов керамики и металла, мы не можем согласиться с подобной их интерпретацией. Перед нами, скорее всего, факты, указывающие на взаимодействие и взаимовлияния культур раннебронзового века Кавказа.

Укажем на то, что отдельные находки, характерные для майкопской культуры, сделаны и на территории Северо-Западного Прикаспия (Крупнов Е.И., 1954; 1957б; Марковин В.И., 1980а; Шилов В.П., 1982; 1984).

Наконец, отметим тот факт, что в 60-80-е годы характерные образцы керамики и других категорий инвентаря, а также особенности погребального обряда, близкого майкопской культуре, выявлены в смежных регионах, в частности на нижнем Дону (Кияшко В.Я., 1968; 1969; 1979а), в Крыму (Щепинский А.А., 1965) и отдельных районах степной Украины (Збенович В.Г., 1974; Нечитайло А.Л., 1984; 1991).

Полевые работы, развернувшиеся в послевоенные годы, привели к открытию и исследованию на территории Северного Кавказа разнообразных погребальных и бытовых памятников раннебронзового века, а также ряда комплексов домайкопской культуры (Нехаев А.А., 1991; 1992; Джанхот И., 1992; и др.). Изучение их, сопровождавшееся введением в научный оборот новых материалов, позволило установить существенные факты, более глубоко освещающие культурно-исторический процесс в рассматриваемую эпоху и, в частности, более убедительно документирующие особенности и общий высокий уровень развития майкопской культуры. Отметим, например, что новейшие исследования показали наличие у племен майкопской культуры гончарного круга (Бобринский А.А., Мунчаев Р.М., 1966) и дали серьезные основания поставить вопрос о времени возникновения коневодства на Кавказе (Мунчаев Р.М., 1973).

Особо укажем на широкое изучение металла майкопской культуры. В результате проведенных спектральных исследований бронзовых предметов из майкопских комплексов было установлено, что они являются не медными, как предполагалось раньше, а изготовлены из сплава меди с мышьяком и что в их составе присутствует группа изделий с высоким содержанием никеля (Черных Е.Н., 1966). На основании же геохимических характеристик представилась возможность говорить о том, на каком сырье базировалась металлообработка майкопской культуры.

Работы по изучению металла из памятников эпохи бронзы Северного Кавказа, в частности майкопской культуры, начатые И.Р. Селимхановым и особенно Е.Н. Черных, были продолжены и в дальнейшем (Кореневский С.Н., 1974; 1975; 1978а; 1979; 1980а; Галибин В.А., 1990; 1991; и др.). В данном аспекте несомненный интерес вызывает сделанное на основании определенных данных предположение о местном производстве металлических предметов из самого Майкопского кургана (Кореневский С.Н., 1988, с. 93–95).

Полученные новые материалы дали возможность, кроме того, обратиться к рассмотрению вопросов древнейшей этнокультурной истории края (Крупнов Е.И., 1964; Дьяконов И.М., 1968; Федоров Я.А., 1975; Мунчаев Р.М., 1975; Марковин В.И., 1978; и др.), заняться дальнейшей разработкой проблем периодизации и хронологизации, связей майкопской культуры и др. (Дьяконов И.М., 1966; Массон В.М., 1973; Чеченов И.М., 1974; Кавтарадзе Г.Л., 1975; 1983; Андреева М.В., 1977; 1978; Бетрозов Р.Ж., 1978; 1991; Яковенко Э.В., 1980; Нехаев А.А., 1981; 1989; 1990; Ростунов В.Л., 1984; 1991; Трифонов В.А., 1985; 1987а; 1991а, б; Нечитайло А.Л., 1986; 1988б; 1989а, б; 1991а, б; Кореневский С.Н., 1988в; 1991; 1993; Пиотровский Ю.Ю., 1990; 1991; Ващук П.М., Шилов Ю.А., 1991; Кияшко А.В., 1991; Меллинк М.Д., 1991; Рассамакин Ю.Я., 1991; Мунчаев Р.М., 1991; Munchaev R.M., 1991а, б; и др.), а также создать обобщающие труды по раннебронзовому веку Северного Кавказа (Формозов А.А., 1967; Мунчаев Р.М., 1975; Бетрозов Р.Ж., 1982; Трифонов В.А., 1983; 1991б; Николаева Н.А., 1987; Резепкин А.Д., 1989; Munchaev R.M., 1991а, б; и др.).

В данной связи необходимо, прежде всего, обратить внимание на четко обозначившуюся в последнее время точку зрения о том, что на Северном Кавказе в эпоху ранней бронзы существовала не одна единая (майкопская) культура, а были две отдельные культуры: майкопская и новосвободненская. Впервые это попытался доказать еще в 60-е годы А.Д. Столяр (Столяр А.Д., 1964, с. 31, 32), которого затем поддержал М.И. Артамонов (Латынин Б.А., 1967, Предисловие, с. 3). В опубликованной в 1974 г. работе Н.А. Николаева и В.А. Сафронов не только выделили памятники новосвободненского типа в самостоятельный комплекс, но и связали его происхождение с миграцией культур шаровидных амфор из Европы (Сафронов В.А., 1974, Приложение 1, с. 174–198). Последние и в дальнейшем развивали данную точку зрения, не дав при этом развернутой научной аргументации, за что их выводы подверглись серьезной критике (Марковин В.И., 1988а; 1990а; Дергачев В.А., Манзура И.В., 1991). Можно сказать, что законченную форму их концепция нашла в одной из последних работ В.А. Сафронова, в которой с целью связать ареал культур шаровидных амфор и Северный Кавказ выделена новая, в общем надуманная, так называемая кубано-днепровская культура, вместе с которой Новосвободная объединяется в одну культурно-историческую общность (Сафронов В.А., 1989, с. 205–241). В данном контексте следует отметить и точку зрения А.Д. Резепкина. Хотя новосвободненская группа памятников, по его мнению, входит в майкопскую культуру, она неместного происхождения и связана с кругом памятников ранних этапов культур воронковидных кубков Центральной и Северной Европы (Резепкин А.Д., 1989, с. 18; 1991б, с. 189). Но это заключение, лишенное должной аргументации, также вызывает возражение и поэтому не может быть принято (Марковин В.И., 1990а, с. 108, 109). Приведенные А.Д. Резепкиным аргументы в пользу неместного происхождения новосвободненской группы памятников могут указывать лишь на связи населения Северного Кавказа с племенами Центральной и Северной Европы. Основным аргументом для него при этом служит чернолощеная керамика. Но ведь хорошо известно, что чернолощеные сосуды нехарактерны для майкопской культуры, хотя и представлены в ее отдельных комплексах. Что же касается мегалитических гробниц, то данный тип погребального сооружения также нельзя признать характерным для майкопской культуры. Как показал сам А.Д. Резепкин, их известно сейчас менее десяти (Резепкин А.Д., 1989, с. 4). Наконец, в могильнике Клады (курган 28) открыта гробница с росписью на стенах. Имеющиеся там изображения лука и колчана аналогичны, как считает А.Д. Резепкин, подобным, но гравированным рисункам, затертым краской, на стене гробницы близ г. Галле в Германии (Резепкин А.Д., 1987б, с. 26–29; 1991б, с. 189–191). Разве этот единичный случай, как и остальные, может свидетельствовать о чем-нибудь ином, кроме указания на наличие связей между Кавказом и Западной Европой в III тысячелетии до н. э.? И это при том, что прямых аналогий всему сюжету росписи стен гробницы в Кладах обнаружить нигде не удается (Резепкин А.Д., 1987б, с. 29) и сами эти гробницы хронологически между собой не соотносятся.

В последнее время, исходя из возможной генетической неоднородности майкопской культуры, стали говорить о ее многокомпонентности и выделять предмайкопскую стадию ее развития, появились понятия «майкопская культурно-историческая общность» (Нечитайло А.Л., 1989а) и «майкопско-новосвободненская общность» (Кореневский С.Н., 1989; 1991; Пиотровский Ю.Ю., 1990; Резепкин А.Д., 1991а; Козаев П.К., 1992). Коснусь в данной связи доклада А.Д. Резепкина на прошедшем весной 1991 г. симпозиуме «Майкопский феномен в древней истории Кавказа и Восточной Европы». Говоря о майкопской культуре как многокомпонентном образовании, он выделил южную и северную группы компонентов этой культуры. В северную он объединил ранненовосвободненские комплексы и памятники среднестоговско-хвалынской общности (Резепкин А.Д., 1991а, с. 20). Целиком разделяя точку зрения на майкопскую культуру как культуру, сложившуюся под непосредственным влиянием части переднеазиатского населения, проникшего на Северный Кавказ, А.Д. Резепкин считает вместе с тем, что вклад степных энеолитических племен в ее формирование был не менее значительным. Майкопская культура, по его мнению, является продуктом всестороннего взаимодействия степных и передневосточных элементов (Резепкин А.Д., 1991б, с. 189).

Население Северного Кавказа, безусловно, поддерживало связи со степными племенами. Но значение этих связей на формирование майкопской культуры едва ли было столь существенным, как это представляется А.Д. Резепкину. Он, на наш взгляд, преувеличивает значение степного компонента и тем самым недооценивает в должной мере переднеазиатский вклад в развитие Майкопа. В данном вопросе, мне думается, более прав А.А. Нехаев, считающий, что формирование майкопской культуры «происходило на основе местных позднеэнеолитических племен с участием мощного восточного компонента, особенно северомесопотамского» (Нехаев А.А., 1990, с. 20). С этими позднеэнеолитическими племенами Северного Кавказа А.А. Нехаев связывает такие памятники, как поселения Свободное, Мешоко (нижний слой) и др.

Другой круг вопросов касается проблемы хронологизации майкопской культуры. Здесь следует подчеркнуть, что предложенное М.В. Андреевой на основании сравнительного анализа северокавказских и ряда ближневосточных древностей удревнение раннего Майкопа (конец IV тысячелетия до н. э.) оказалось правомерным (Андреева М.В., 1977). Так, в одной из последних обобщающих работ по ранней бронзе Северного Кавказа майкопская культура датирована временем от последней трети IV тысячелетия до н. э. до XXV в. до н. э. (Резепкин А.Д., 1989, с. 17). Правда, с этой датировкой резко контрастирует хронология, предложенная для Майкопа и Новосвободной В.А. Сафроновым — от XXV до XXIII в. до н. э. (Сафронов В.А., 1989, с. 235). Поразительна по своей неубедительности система обоснования отмеченных дат. Использовав археологические данные (материалы поселения Телль Хуэйра в Сирии), с одной стороны, и библейские сюжеты и персонажи — с другой, В.А. Сафронов пришел к «оригинальному» выводу: после разгрома Телль Хуйэры часть обитавших там арамейских племен мигрировала на Северный Кавказ и создала майкопскую культуру, и происходило это как раз в указанное время. Полная несостоятельность всех этих построений была убедительно показана В.И. Марковиным в его докладе на XV Крупновских чтениях (Марковин В.И., 1988), и особенно в недавней дискуссии по этнической принадлежности и другим вопросам майкопской культуры, развернувшейся на страницах журнала «Советская археология» (Марковин В.И., 1990а, с. 106–120), в которой принял участие также ряд авторов (Андреева М.В., 1990, с. 122–125; Кореневский С.Н., 1990в, с. 125–131; Сафронов В.А., 1990, с. 137–144; Чеченов И.М., 1990, с. 144–153; Марковин В.И., 1990б, с. 153–157)[34].

Наконец, последнюю группу вопросов составляет как раз проблема этнической интерпретации майкопской культуры. Около 20 лет назад, касаясь последней, мы констатировали, что вопрос о том, на каких языках говорили народы, жившие на Кавказе в III тысячелетии до н. э. и более раннее время, крайне сложен и остается нерешенным (Мунчаев Р.М., 1975, с. 412). Говоря об этнической принадлежности племен майкопской культуры, мы подчеркнули тогда же, что не располагаем сколько-нибудь надежными данными для ответа на вопрос, можно ли их связывать с хеттскими племенами, в частности с кашками, обитавшими в конце III или начале II тысячелетия до н. э. на северо-востоке Понта (Мунчаев Р.М., 1975, с. 413).

Правда, в то же самое время была опубликована работа Я.А. Федорова, посвященная определению места «майкопцев» в этнической истории Северного Кавказа (Федоров Я.А., 1975). По его мнению, не подкрепленному какими-либо убедительными данными, носители майкопской культуры являются предками адыгов[35].

С тех пор, к сожалению, никаких новых данных для решения этого вопроса не получено. Факт налицо — мы не имеем до сих пор на Кавказе ни одного памятника, в котором зафиксирован язык (или языки), на котором, возможно, говорило население Предкавказья в эпоху ранней бронзы. И тем не менее, по этому именно вопросу возникла целая дискуссия. Она была вызвана опубликованными заключениями по этнической атрибуции майкопской культуры, главным образом В.А. Сафронова и И.М. Мизиева.

И.М. Мизиев, основываясь на шумеро-балкаро-карачаевских языковых параллелях, полагает, что они могли зародиться в эпоху майкопской культуры, когда на Северном Кавказе жили мигрировавшие сюда переднеазиатские племена (Мизиев И.М., 1986, с. 16–34; 1990, с. 131–137). Получается, следовательно, что в III тысячелетии до н. э. на Северном Кавказе обитали тюркоязычные племена (предки балкарцев и карачаевцев) и носители шумерского языка — выходцы с Ближнего Востока. На самом деле, если шумеро-тюркские языковые соответствия действительно представляют реальный факт, то время, место и обстоятельства или процесс их возникновения требуют объяснения. И.М. Мизиев, будучи уверен в бесспорности шумеро-тюркских языковых параллелей, пытается таким образом объяснить их происхождение и приходит в конечном итоге к выводу о глубокой древности тюркского этноса на Северном Кавказе. Для подлинного доказательства того и другого, по моему убеждению, требуются новые дополнительные данные и более строгая и развернутая аргументация, чего у И.М. Мизиева пока нет.

Иную картину этнокультурного развития Северного Кавказа в эпоху ранней бронзы демонстрирует В.А. Сафронов, нередко в соавторстве с Н.А. Николаевой. Как указывалось выше, они считают Майкоп и Новосвободную разнокультурными комплексами, связанными своим происхождением с разными областями Старого Света. Если Майкоп, как им представляется, создан племенами, мигрировавшими на Северный Кавказ в XXIV–XXIII вв. до н. э. из района Телль Хуэйры в Сирии, то этническая принадлежность их как носителей майкопской культуры совершенно очевидна — это семиты, причем не вообще семиты, а западные семиты. Но в свете новой хронологии майкопской культуры, которой придерживаются сейчас многие исследователи, начало Майкопа определяется концом IV тысячелетия до н. э. В таком случае о семитах говорить не приходится. Речь может идти, прежде всего, о племенах урукской культуры, т. е., скорее всего, о шумерах. Но это никак не согласуется со схемой Николаевой-Сафронова. Определив без какого-либо серьезного обоснования дату Майкопа XXIV–XXIII вв. до н. э., указанные авторы сделали другое, ничем не аргументированное и потому ошибочное в своей основе заключение об этнической принадлежности майкопской культуры.

Культура же Новосвободной связана, по мнению Н.А. Николаевой и В.А. Сафронова, с культурами северо-западных областей, ее носители — индо-арийцы. Более того, сходство новосвободной и кубано-днепровской культур позволяет им сделать вывод о хеттско-палайской атрибуции Новосвободной (Сафронов В.А., 1989, с. 214). И далее мы узнаем, что в Прикубанье праиндийцы столкнулись с западносемитскими племенами майкопской культуры, от которых переняли «некоторые технические усовершенствования колесного транспорта» (Сафронов В.А., 1986, с. 216). Все, казалось бы, просто и ясно, если, конечно, не учитывать того, что вывод этот не подкреплен какими-либо археологическими материалами и прочими данными. При этом не стоит даже подчеркивать, что до сих пор в памятниках Майкопа (за одним исключением) свидетельств использования колесного транспорта не зафиксировано.

Следует отметить, что близкое к выводу В.А. Сафронова и Н.А. Николаевой предположение было высказано в 1989 г. и А.Д. Резепкиным. По его гипотезе, «новосвободненцы» являются крайне юго-восточной группой индоевропейцев, которые встретились на Северном Кавказе с носителями ближневосточной цивилизации (Резепкин А.Д., 1989, с. 22).

Таким образом, если резюмировать отмеченное, получается, что в эпоху ранней бронзы на Северном Кавказе обитали и тюрки, и семиты, и индоевропейцы, т. е. представители всех крупных языковых семей, кроме кавказской (Мунчаев Р.М., 1991в). Действительно, где же жили в это время коренные народы Северного Кавказа, в частности абхазо-адыгские племена? Или они тогда вообще не существовали? В таком случае, когда они появились на Кавказе и откуда? Если даже не принимать во внимание остальное, только постановка данных вопросов заставляет скептически относиться к выводам и гипотезам отмеченных выше авторов.

Майкопская культура, безусловно, феноменальное явление в древнейшей истории Кавказа. И феномен этот требует еще своей глубокой источниковедческой разработки и разностороннего анализа. В настоящее время совершенно очевидно, что это оригинальная, высокоразвитая культура характеризует раннебронзовый век не только Прикубанья, но и значительной части Северного Кавказа. Ее формирование и развитие являются результатом сложного взаимодействия местных культурных традиций и определенных, иногда инородных, прежде всего, и более всего переднеазиатских; майкопские племена имели связи с Ближним Востоком, Закавказьем, Северо-Западным Прикаспием, Северным Причерноморьем и Подоньем. Мы видим, что комплексы, группирующиеся, с одной стороны, вокруг Майкопского кургана, а с другой — вокруг дольменов Новосвободной, отличны друг от друга. Они не едины и в хронологическом отношении. При тщательном их изучении между ними обнаруживаются и определенные связи, и черты преемственности. Эти комплексы складывались и развивались на одной территории и в одну эпоху — в раннебронзовом веке. Для того чтобы «отсечь» их один от другого и рассматривать как разнокультурные комплексы, необходимо, разумеется, провести скрупулезный анализ всех их компонентов, и не только каждого погребального, но и бытового памятника. Пока же это не сделано, выводы и гипотезы обосновываются главным образом на погребальных комплексах, а поселения и материалы из них остаются слабо исследованными. Поэтому мы продолжаем рассматривать майкопскую культуру как единую культуру раннебронзового века Северного Кавказа с двумя основными этапами в его развитии: ранним (майкопским) и поздним (новосвободненским). В близком к этому аспекте, видимо, употребляется иногда в литературе последнего времени понятие «майкопско-новосвободненская общность».

Ареал, хронология и периодизация майкопской культуры.

Памятники майкопской культуры представлены на значительной территории Северного Кавказа (карта 3). Они тянутся как бы широкой полосой от Таманского полуострова на северо-западе и почти до самого Дагестана на юго-востоке, располагаясь на равнине и в предгорной полосе, в бассейнах притоков Кубани, Баксана и других рек. Майкопские курганы и поселения подходят иногда к отрогам Главного Кавказского хребта, но вглубь, в ущелья гор они, как правило, не заходят. До сих пор, насколько нам известно, ни один памятник рассматриваемой культуры в высокогорных районах Северного Кавказа не исследован. Были ли вообще заселены эти районы Северного Кавказа в эпоху развития майкопской культуры, не ясно (при этом не имеется в виду Дагестан, который в раннебронзовом веке входил в ареал куро-аракской культуры). В отличие от племен куро-аракской культуры майкопские племена в горных районах, видимо, не обитали. Характерно в этой связи, то, что когда мы встречаемся в горной зоне Северного Кавказа с памятниками эпохи ранней бронзы, то последние носят либо синкретический характер (куро-аракско-майкопский), как, например, Луговое поселение в Чечено-Ингушетии (Мунчаев Р.М., 1961а), либо тяготеют почти целиком к куро-аракской культуре, подобно комплексу пещеры Шаулегет в Северной Осетии (Любин В.П., 1966). Следует в данном случае указать и на следующее: буквально в 30 км от Лугового поселения находится синхронный ему Бамутский курганный могильник, но расположен он на равнине, близ склонов гор, и представляет характерный памятник майкопской культуры. Можно считать таким образом, что северные склоны Кавказского хребта служили как бы естественной границей майкопской культуры на юге.

Карта 3. Памятники майкопской культуры. Составил Р.М. Мунчаев.

1 — погребение на п-ове Фонтан; 2 — курган у пос. Сенная; 3 — курган у ст-цы Варенниковской; 4 — курган у пос. Адагум; 5 — курганы у хут. Рассвет; 6 — курган у ст-цы Раевской; 7 — поселение Мысхако; 8 — могильники Общественно I, II и Мингрельский II; 9 — гробница Псыбе; 10 — Воронцовская пещера; 11 — Ахштырская пещера; 12 — курган у ст. Тимашевская; 13 — клад у ст-цы Старомышастовской; 14 — поселение Свободное; 15 — курганы у сел. Красногвардейское, Уляп и др. в Красногвардейском р-не; 16 — курганы на «участке Зиссермана» и близ ст-цы Тифлисской; 17 — курган у ст-цы Казанской; 18 — курган у ст-цы Новолабинской; 19 — курган у ст-цы Воздвиженской; 20 — курган близ Ульского аула; 21 — Серегинское поселение и курганы в Шовгеновском р-не; 22 — курган у ст-цы Келермесской; 23 — курган у ст-цы Белореческой; 24 — курган у ст-цы Саратовской; 25 — Псекупские поселение и могильник; 26 — курганы в Майкопе и в 3 км к северу от него; 27 — курган 12 между ст-цей Михайловской и хут. «Красное Знамя»; 28 — курган в районе Армавира; 29 — курган у ст-цы Ярославской; 30 — Унакозовская пещера; 31 — поселение Ясенова Поляна; 32 — курган у ст-цы Махошевской; 33 — курган у ст-цы Тульской; 34 — курганы у ст-цы Новосвободной; 35 — курган у ст-цы Костромской; 36 — поселение Скала; 37 — грот Матузка; 38 — Гуамский грот; 39 — поселение Хаджох; 40 — поселение Мешоко; 41 — Даховская пещера; 42 — Каменномостская пещера; 43 — поселение и курган у хут. Веселый; 44 — курган у ст-цы Андрюковской; 45 — курган у ст-цы Псебайской; 46 — Большетегинское поселение; 47 — Ташлянское поселение; 48 — курганы у хут. Жуковского; 49 — курганы у сел Грушевское и Калиновское; 50 — поселение и курганы у г. Усть-Джегута и хут. Валуйского; 51 — курган у аула Кубина; 52 — курган у ст-цы Кардоникской; 53 — поселения и курганы в районе г. Кисловодска; 54 — курган у пос. Иноземцево; 55 — курган у г. Пятигорска; 56 — курган у ст-цы Воровсколесской; 57 — курган у сел. Кишпек; 58 — курганы у сел. Чегем II; 59 — курганы у сел. Лечинкай; 60 — курганы у сел. Чегем I; 61 — Долинское поселение; 62 — Нальчикское поселение; 63 — курганы в Садках; 64 — Нальчикская гробница; 65 — курган у сел. Соломенна; 66 — курган у ст-цы Старокорсунской; 67 — курган у сел. Лескен; 68 — поселение у сел. Старый Урух; 69 — курган у сел. Старый Урух; 70 — курган у сел. Верхний Акбаш; 71 — поселения Галюгай I–III; 72 — курганы у ст-цы Мекенской; 73 — Луговое поселение; 74 — Бамутский могильник; 75 — курганы между селами Ахчой Мартан и Бамут; 76 — курган у сел. Бачиюрт; 77 — курганы у сел. Дзуарикау; 78 — курганы у сел. Сунжа.

В ареал майкопской культуры входили многие районы нынешнего Краснодарского края. Памятники этой культуры открыты здесь в его северо-западной части. Это погребение на п-ове Фонтан (Кубланов М.М., 1959, с. 203–226) и курган у пос. Сенная (Сокольский Н.И., 1965, с. 115). Они раскопаны в Анапском районе, в частности у ст. Раевской (Сизов В.И., 1899, с. 94, 95) и у хут. Рассвет (Крушкол Ю.С., 1963, с. 83–85), а у г. Новороссийска на берегу моря находится поселение Мысхако (Онайко Н.А., 1970; 1974; Гей А.Н., 1991б). Отметим здесь же и стоянки Воронцовской пещеры, расположенной к северу от г. Адлера (Соловьев Л.Н., 1958).

Прикубанье — один из крупных очагов развития майкопской культуры. Наибольшая концентрация памятников наблюдается в бассейнах притоков Кубани, особенно Белой и Фарса (Формозов А.А., 1965, с. 67, рис. 29). Здесь, в частности, исследованы знаменитые Майкопский и Новосвободненские курганы и остальные памятники, составившие группу «больших кубанских курганов», а также ряд поселений данной культуры.

В степном Прикубанье также обследованы майкопские памятники (Трифонов В.А., 1991б, рис. 7, 8). К востоку от Прикубанской низменности — в Тимашевском и Кропоткинском районах — представлены, насколько нам известно, единичные комплексы. К северу же от Кубани майкопская культура не была распространена. Эти и другие районы предкавказских степей были заняты в III тысячелетии до н. э. племенами новотитаровской и ямной культур. Таким образом, границы майкопской культуры на севере можно проводить условно по правобережью Кубани (Трифонов В.А., 1991б, рис. 7, 8).

От Прикубанья цепь майкопских памятников тянется в юго-восточном направлении, охватывая отдельные восточные и главным образом южные районы Ставропольского края (Карачаево-Черкесия; зона Кавказских Минеральных Вод), Кабардино-Балкарию, равнинную часть Северной Осетии и предгорную полосу Чечено-Ингушетии, точнее, собственно Ингушетии. На территории последней имеются как типично майкопские памятники (Бамутский могильник), так и отличающиеся синкретизмом культуры (Луговое поселение). Что же касается территории собственно Чечни, то до сих пор мы по существу не знаем здесь «чистого» майкопского комплекса, подобного, например, Бамутскому могильнику. Правда, в Чечне, близ с. Бачи-Юрт Курчалоевского района, недалеко от границы с Дагестаном раскопан один курган, по ряду признаков связываемый с майкопской культурой и потому рассматриваемый как крайний юго-восточный пункт распространения ее памятников (Марковин В.И., 1963, с. 63–65; Мунчаев Р.М., 1975, с. 286). Расположенные же несколько к западу от этого кургана поселения у с. Серженьюрт Шалинского района, несмотря на очевидную близость их керамики к майкопской, тяготеют в целом к куро-аракской культуре. Майкопского типа керамика обнаружена и на других памятниках Чечни, а также Ингушетии (Мунчаев Р.М., 1975, с. 336). Но какова подлинная культурная принадлежность этих памятников, сказать с уверенностью мы не можем. Они могут относиться к майкопской культуре или быть аналогичными Луговому поселению или же поселениям у с. Серженьюрт.

Таким образом, территория Чечено-Ингушетии представляет юго-восточную часть ареала майкопской культуры[36] и, вместе с тем, является областью стыка и взаимодействия майкопской и куро-аракской культур. В эту «стыковую» область входили, полагаем, и отдельные районы Северной Осетии. Видимо, некоторые ее равнинные и предгорные районы входили в зону майкопской культуры, а горные относились к ареалу куро-аракской культуры или составляли область активного влияния последней.

Необходимо отметить, что в ряде районов Северной Осетии, и особенно Чечено-Ингушетии, входящих в степную зону Восточного Предкавказья, встречены также и памятники ямной культуры. Например, у ст. Мекенская на Тереке раскопаны курганы с погребениями как ямного, так и майкопского типа (Крупнов Е.И., Мерперт Н.Я., 1963).

В данной связи особый интерес вызывает сделанное в последние годы открытие группы из шести майкопских поселений близ ст-цы Галюгаевской в районе Моздока, одно из которых (Галюгаевское I) подверглось широким раскопкам (Кореневский С.Н., 1989а; и др.). Эти памятники заставляют по-новому взглянуть на проблему генезиса майкопской культуры и расширяют границы последней к востоку от Кабардино-Балкарии, захватывая бассейн среднего Терека (Кореневский С.Н., 1991; 1993).

В 1982 г. близ сел Грушевское и Калиновское Александровского р-на Ставропольского края раскопаны три кургана (6–8) с позднемайкопскими погребениями (Мишина Т.Н., 1989, с. 233–239). Они отмечают как бы северо-восточную границу распространения майкопской культуры.

Вопрос о культурной атрибуции древнейших памятников восточно-предкавказских (ногайско-калмыцких) степей стал проясняться в последнее время. В отдельных районах этого обширного края, охватывающего Северный Дагестан, восточную часть Ставропольского края и в основном Калмыкию, собраны археологические данные, указывающие на наличие в них памятников раннебронзового века. Начиная с 50-х годов здесь были обнаружены отдельные характерные для майкопской культуры материалы, включая керамику и другие предметы (Крупнов Е.И., 1954, рис. 42, 3, 4; Марковин В.И., 1980а, с. 117).

Особо отметим исследованные в данном регионе комплексы с инвентарем майкопской культуры. Это, прежде всего, раскопанные в 1982 г. в курганном могильнике Цаган-нур в Калмыкии три погребения, совершенные по степному обряду, но содержавшие типичные для комплексов Новосвободной предметы, такие, как глиняный сосуд, медный котел, украшенный жемчужным орнаментом, бронзовые вилообразное орудие и тесло (Шилов В.П., 1984, с. 186).

Близкая картина прослежена и в курганах у хут. Жуковского Новоселицкого р-на Ставропольского края. В захоронениях, совершенных по степному обряду погребения, обнаружены характерные для позднего этапа майкопской культуры предметы инвентаря. Последние и послужили основанием для исследователей отнести данные погребения к майкопской культуре (Державин В.Л., Тихонов Б.Г., 1980, с. 76–79).

Наличие подобных комплексов на таких пограничных территориях вполне объяснимо[37]. Обширная степная и полупустынная область Восточного Предкавказья и Северо-Западного Прикаспия в целом входила в раннебронзовом веке в иной культурный ареал. Как известно, в южной части Калмыкии исследовано свыше 550 погребений ямной культуры (Эрдниев У.Э., 1979). Племена данной культуры, скорее всего, и обитали на этой территории, поддерживая связи со своими соседями на западе — племенами майкопской культуры. Наличие же отдельных погребений с инвентарем майкопской культуры не может служить основанием расширять ареал рассматриваемой культуры столь далеко на восток (Шишлина Н.И., 1992, с. 30).

В очерченном ареале майкопской культуры выделяются, пожалуй, два наиболее крупных очага развития этой культуры. Один из них — прикубанский. Второй находится в центральной части Северного Кавказа, в частности в Кабардино-Пятигорье, где также исследовано значительное количество майкопских памятников, как ранних, так и сравнительно поздних. Можно говорить еще об одном очаге развития изучаемой культуры, локализуемой на территории Ингушетии и смежных районов Северной Осетии. Единственным памятником, широко исследованным здесь, является Бамутский курганный могильник, относящийся к позднему этапу майкопской культуры. Более ранние комплексы данной культуры здесь пока неизвестны. По всей вероятности, майкопская культура не была распространена на этой территории в начальный период своего развития.

Ареал майкопской культуры в тех границах, которые очерчены выше, сложился, разумеется, не сразу. Учитывая значительную концентрацию майкопских памятников в Прикубанье, можно было бы считать, что эта культура сложилась именно в данном регионе и отсюда начала распространяться в центральные и юго-восточные районы Северного Кавказа. Но в настоящее время раннемайкопские памятники известны не только в Кабардино-Пятигорье, но и восточнее — на Тереке (I поселение Галюгаевское). Как считает исследователь последнего, этот памятник не уступает по древности Майкопскому кургану (Кореневский С.Н., 1988б, с. 14). Поэтому вопрос, где сформировалась и откуда начала распространяться по Северному Кавказу майкопская культура, остается пока открытым. По всей вероятности, определенный свет на решение данного вопроса может пролить установление хронологии и четкой периодизации майкопской культуры в целом и отдельных групп ее памятников, в частности.

Известно, как остро стояли и как по-разному решались вопросы хронологизации Майкопского кургана и связанных с ним других памятников Северного Кавказа. Амплитуда колебания дат Майкопского кургана была весьма значительной — от IV до начала I тысячелетия до н. э. Собственно, все споры сводились в основном к тому, к какому времени — началу эпохи металла или предскифскому периоду — относятся этот и близкие ему в культурно-историческом отношении другие памятники Северного Кавказа. Убедительно доказав, что «большие кубанские курганы» во главе с Майкопским курганом характеризуют ранний этап эпохи металла, А.А. Иессен расчленил их на две хронологические группы, отражающие два последовательных этапа развития представленной ими культуры. Последняя, названная А.А. Иессеном раннекубанской культурой, была датирована им в пределах 2300–1700 лет до н. э. (Иессен А.А., 1950, с. 198). В дальнейшем А.А. Иессен несколько удревнил хронологию изучаемой культуры, установив ее в рамках 2500–2000 лет до н. э. Этой датировки майкопской культуры придерживались до недавнего времени многие исследователи бронзового века Северного Кавказа (Пиотровский Ю.Ю., 1991, с. 17).

Хронология майкопской культуры, к сожалению, остается до сих пор неразработанной. Для решения этой важной проблемы нам явно не хватает широко раскопанных и тщательно изученных погребальных, и особенно поселенческих комплексов, представленных со всего ареала майкопской культуры. До сих пор монографически не изданы ни сам Майкопский курган, ни такой широко обследованный бытовой памятник, как Мешоко. Среди исследованных в последнее время памятников большой интерес вызывает, несомненно, поселение Галюгаевское I на среднем Тереке, но небольшая часть его материалов введена в научный оборот лишь в самое последнее время (Кореневский С.Н., 1993).

Одной из существенных причин, затрудняющих решение проблемы хронологии раннебронзового века Северного Кавказа и отдельных групп его памятников, является отсутствие до сих пор сколько-нибудь значительной серии радиокарбонных дат для майкопской культуры. Поэтому в ряде случаев исследователи для хронологизации этой культуры были вынуждены привлекать С₁₄ даты, полученные, например, для раннего подкурганного погребения в Мильской степи в Закавказье (2530±120 лет до н. э.) или для погребений Устьджегутинского могильника (2090±60 лет до н. э.; 2160±60 лет до н. э.; 1950±60 лет до н. э.), которым непосредственно предшествуют там майкопские захоронения (Мунчаев Р.М., 1975, с. 335).

Считаю в данной связи необходимым отметить также следующее. При сопоставлении северокавказских материалов с ближневосточными, особенно когда это касается определения датировки памятников, следует помнить, что до сих пор не существует прочно установленной абсолютной хронологии для таких известных комплексов конца IV–III тысячелетия до н. э. Месопотамии, как поздний Урук, Джемджет Наср, Ниневия 5 и др. Оживленные споры между специалистами идут как по вопросам хронологизации, так и о том, представляют ли эти комплексы определенные культурно-исторические периоды или они отражают региональные особенности, выражающиеся, прежде всего, в керамике и ее орнаментации.

Несмотря на отмеченное, поиски надежных данных, позволяющих приблизить решение проблемы хронологии раннебронзового века Северного Кавказа в целом и отдельных его комплексов, в частности, постоянно велись и продолжаются. Об этом свидетельствует и прошедшая в 1990 г. дискуссия в журнале «Советская археология», и состоявшийся в 1991 г. в Новороссийске симпозиум по майкопской культуре. Хотя в известной степени прав и Ю.Ю. Пиотровский, считающий, что в настоящее время представляется невозможным определенно говорить о хронологических рамках майкопской культуры (Пиотровский Ю.Ю., 1991, с. 20), тем не менее, некоторые результаты в разработке этой важной проблемы имеются сейчас. Они касаются, прежде всего, датировки раннемайкопских комплексов.

Сравнительный анализ металла (с точки зрения состава), и особенно керамики раннемайкопских памятников, с одной стороны, и комплексов фазы Амук F в Сирии и соответствующих им в Анатолии и Ираке (Тепе Гавра XII–IX) — с другой, позволил наметить несомненную связь их между собой и тем самым значительно углубить нижние хронологические рамки майкопской культуры, по меньшей мере до конца IV тысячелетия до н. э. (Андреева М.В., 1977, с. 50–55).

Керамика, точнее глиняные сосуды из ранних погребений майкопской культуры, в сравнительном плане изучена слабо. Было ясно, что она не связана с местной керамикой предшествующей эпохи (Иессен А.А., 1950, с. 175, 177). Учитывая близость ее форм к соответствующим образцам из памятников Северной Месопотамии, высказывалось мнение о месопотамском происхождении раннемайкопской керамики (Мунчаев Р.М., 1975, с. 329). Выясняется, что раннемайкопскую форму глиняной посуды содержат и памятники, расположенные к западу — в Сирии — и объединяемые в фазу Амук F (Braidwood R.I., Braidwood L.S., 1960, p. 513–516). Причем совершенно идентичны не только форма и размеры горшков раннемайкопских и сирийских памятников, но и цвет и характер обработки их поверхности. Совпадают и такие детали, как почти полное отсутствие у тех и других ручек и орнамента. А в случаях, когда на сосудах имеются ручки или орнамент, близость между ними просто поразительна (Андреева М.В., 1977, с. 52).

Для исследователей остается неясным, правда, происхождение данного керамического комплекса в Сирии, они склонны выводить его из Гавры в Месопотамии (Braidwood R.I., Braidwood L.S., 1960). В данной связи, кстати, следует обратить внимание и на довольно типичные залощенные горшки раннемайкопского типа, представленные в коллекции урукской керамики из Дарашина в Докане в Иракском Курдистане (Behnam Abu Al Soof, 1979, pl. II). Но независимо от этого в свете отмеченных данных становится совершенно очевидным, откуда и в какое приблизительно время началось проникновение на Северный Кавказ отдельных культурных и, вероятно, этнических элементов, которое положило начало развитию здесь новой, оригинальной, в основе своей двуприродной (северокавказско-переднеазиатской) культуры эпохи ранней бронзы[38]. Это время — не позднее рубежа IV–III тысячелетий до н. э.

В пользу отмеченного свидетельствуют и другие факты. В 1984 г. в раннемайкопском погребении близ с. Красногвардейское (Адыгея) была обнаружена гагатовая цилиндрическая бусина с гравированными изображениями оленя и, видимо, древа жизни (Нехаев А.А., 1986, с. 246, 247, рис. 3, 1). Она имеет близкие аналогии среди подобных предметов из переднеазиатских комплексов, прежде всего, Тепе Гавры, датируемых IV — началом III тысячелетия до н. э. Недавно каменная печать прямоугольной формы с аналогичными же гравированными изображениями найдена в халколитическом слое Дегирментепе в Восточной Анатолии (Ufuk Esin, 1984, fig. 37). Именно с учетом ближневосточных находок А.А. Нехаев датировал исследованное им погребение началом III тысячелетия до н. э.

Значительно больший интерес в данной связи вызывают материалы из другого восточноанатолийского поселения — Арслантепе. В соответствующем комплексе его, относящемся к позднему Уруку — Джемджет Насру (конец IV — начало III тысячелетия до н. э.) представлена керамика, близкая к майкопской по формам и другим признакам (Frangipane М., Palmieri А., 1983, fig. 52, 55). Обращает внимание и находка здесь костяной булавки с треугольной головкой (Frangipane М., Palmieri А., 1983, fig. 63,1). Подобная булавка в единственном числе известна на Северном Кавказе из раннемайкопского погребения в Устьджегутинском могильнике (Мунчаев Р.М., Нечитайло А.Л., 1966, рис. 8, 2).

Укажем особо на керамический комплекс поселения Галюгай I. В 1993 г. опубликована сравнительно небольшая его часть. Но я имел возможность непосредственно ознакомиться со значительно большей частью керамики Галюгая. Первое же знакомство с ней заставляет искать параллели отдельным ее формам в керамике позднего Урука и раннединастических периодов Месопотамии. Отмечу в данной связи, что в материалах из слоев конца IV — первой половины III тысячелетия до н. э. на поселении Телль Хазна I в Северо-Восточной Сирии, исследуемой экспедицией Института археологии РАН, представлены сосуды, близкие по формам галюгаевским и украшенные аналогичными резными знаками (Кореневский С.Н., 1993, рис. 13, 4). Обращает на себя внимание также присутствие в керамических комплексах Телль Хазны I и Галюгая одинаковых очажных подставок.

Наконец, обратим внимание и на такой факт: в Майкопском кургане и под полами урукского храма найдены микролитические орудия одинаковых форм[39]. Мы уверены, что такое совпадение не является случайным. Как известно, в Месопотамии рано (не позднее VI тысячелетия до н. э.) сложился обычай (ставший в дальнейшем традицией) закладывать под полы и стены культовых, прежде всего, сооружений различные, точнее, особые предметы. Укажем для примера, что под полами культовой постройки на халафском поселении Ярымтепе II в Ираке (V тысячелетие до н. э.) обнаружены уникальные медная печать и другие предметы, в том числе три обсидиановых микролитических орудия в виде трапеций (Мунчаев Р.М., Мерперт Н.Я., 1981, рис. 51, 1, 2). Известно ведь, что использование подобных орудий на Ближнем Востоке прекратилось еще в эпоху раннего неолита и микролиты практически не встречаются в раннеземледельческих памятниках. В поселениях же Северного Кавказа IV–III тысячелетий до н. э. их продолжали использовать. Но ни в одном погребальном комплексе раннебронзового века, кроме Майкопского кургана, они не встречены здесь до сих пор. Поэтому, учитывая и высокий социальный статус погребенного в кургане Ошад (жрец — родо-племенной вождь), мы рассматриваем присутствие в составе инвентаря этой могилы давно вышедших из употребления орудий как одно из проявлений месопотамской традиции.

Приведенные данные убедительно указывают на связь представленного раннемайкопскими памятниками культурного комплекса с Ближним Востоком и определяют время и ту возможную область, откуда шли влияния и произошла вероятная миграция определенных этнокультурных групп на Северный Кавказ. Это время, конечно, не XXIV–XXIII вв. до н. э., как считает В.А. Сафронов, а значительно раньше. Что же касается исходной территории миграции, то речь может идти не об одном узколокальном регионе, как, например, район Телль Хуэйры в Сирии, по мнению того же В.А. Сафронова, а о целой области, протянувшейся от Тигра (Тепе Гавра) на востоке до Северной Сирии и смежной части Восточной Анатолии на западе[40].

Учитывая отмеченные выше и некоторые новые данные, касающиеся как южных, так и северных связей носителей майкопской культуры, А.Д. Резепкин подкрепил наметившееся новое хронологическое положение этой культуры. Он пришел, в частности, к выводу о возможности отнести начало майкопской культуры ко времени последней трети IV тысячелетия до н. э. (Резепкин А.Д., 1991а, с. 16, 17). Датировка раннего Майкопа концом IV тысячелетия до н. э., можно сказать, установившееся в настоящее время мнение большинства специалистов.

Сложнее обстоит дело с определением датировки памятников новосвободненской группы, которых несравненно больше количественно, чем комплексов, группирующихся вокруг майкопского кургана, и которые территориально охватывают значительно большую территорию. Очевидно, что они относятся к одному большому хронологическому периоду и среди них имеются как относительно ранние, так и сравнительно поздние комплексы. Их периодизация совершенно не разработана. И в этом одна из главных причин отсутствия сегодня у нас тщательно обоснованной хронологии раннебронзового века Северного Кавказа, и новосвободненской группы его памятников в особенности. Предстоит тщательная работа по изучению соответствующих комплексов по каждому региону майкопского ареала и их глубокому сравнительному анализу. Такая работа ведется. Укажу для примера на последние из исследований в этом плане. Это, в частности, труд А. Резепкина, в котором погребения курганного могильника Клады у ст-цы Новосвободной расчленены, исходя из классификации обряда захоронения и инвентаря, на ряд стратиграфических горизонтов (Резепкин А.Д., 1989). К интересным результатам пришел и В.А. Трифонов, изучивший комплексы энеолита и бронзового века степного Прикубанья. Им устанавливается, что майкопские памятники исследованного региона имеют в целом поздний характер (Трифонов В.А., 1991б, с. 109). Но в то же время, однако, несмотря на достаточное разнообразие этих памятников, разделить их на хронологические группы на основании данных стратиграфии и типологии не представляется возможным (Трифонов В.А., 1991б, с. 107). То же самое в общем можно констатировать и в отношении многих других групп позднемайкопских памятников, отражающих так называемый новосвободненский этап раннебронзового века Северного Кавказа. Поэтому мы, как и другие исследователи, датируем этот этап обобщенно в пределах III тысячелетия до н. э. Но в отличие, допустим, от А.Д. Резепкина, датировавшего конец бытования майкопской культуры XXV в. до н. э. (Резепкин А.Д., 1989, с. 17), нам представляется возможным говорить и о третьей четверти III тысячелетия до н. э.

В данной связи не будет, возможно, излишним обратить внимание на тот факт, что происходящий из позднемайкопских погребений большой и значительный металлический инвентарь, включающий бронзовые орудия труда, оружие, посуду и другие изделия, несмотря на специфичность отдельных категорий предметов, обнаруживает определенную близость к продукции переднеазиатской металлообработки, особенно раннединастических периодов (Кореневский С.Н., 1979, с. 14, 15).

Таким образом, майкопская культура может быть датирована в настоящее время от конца IV до третьей четверти III тысячелетия до н. э. Говоря о хронологии Майкопа для терской зоны Предкавказья, С.Н. Кореневский определяет ее в абсолютных цифрах, как 31/29 — 24/23 вв. до н. э. (Кореневский С.Н., 1991, с. 39)[41]. Расцвет изучаемой культуры падает, видимо, на самую середину III тысячелетия до н. э., когда она занимала обширную территорию от Таманского полуострова до Дагестана (карта 3).

Остановимся отдельно и на вопросе относительной периодизации майкопской культуры. Последняя устанавливается с большей определенностью, несмотря на то, что пока не исследован памятник, в котором стратиграфически четко были бы зафиксированы слои или погребальные комплексы, отражающие последовательно, все возможные этапы рассматриваемой культуры. Правда, как отмечалось уже выше, важные стратиграфические и иные наблюдения с точки зрения изучения периодизации отдельных комплексов сделаны на ряде майкопских памятников, в частности в курганах у ст-цы Новосвободной. Они позволяют установить относительное хронологическое положение отдельных групп погребений внутри самого этого крупного могильника, но не культуры в целом.

Как известно, детально рассмотрев все известные до 50-х годов комплексы майкопской культуры, в основном погребальные, А.А. Иессен расчленил их на две хронологические группы. Первая группа, представленная сравнительно ограниченным числом памятников во главе с Майкопским курганом, характеризует, по его периодизации, ранний, или майкопский этап, а вторая — соответственно поздний, или новосвободненский этап рассматриваемой культуры (Иессен А.А., 1950, с. 198). В раннюю группу им были включены 11 памятников, в том числе Майкопский курган, курганы у станиц Тифлисской (№ 3 и 4), Казанской (№ 1) и Белореченской, в Армавире (№ 4) и Нальчике (курганы в «садках»), а также клад из ст-цы Старомышастовской (Иессен А.А., 1950, с. 162, 163). К позднему этапу А.А. Иессен отнес более 20 комплексов, выразив, правда, сомнение в принадлежности отдельных из них к данной группе. В частности, в нее были включены такие памятники, как новосвободненские дольмены, курганы у станиц Махошевская, Ярославская, Андрюковская, Псебайская, Воздвиженская, Тимашевская и другие комплексы (Иессен А.А., 1950, с. 163, 164).

За период, истекший со времени публикации труда А.А. Иессена, исследовано большое число новых памятников раннебронзового века Северного Кавказа, относящихся как к раннему, так и позднему этапу майкопской культуры. Весьма существенно то, что среди них немало бытовых памятников. Целая группа майкопских поселений обследована, в частности, в Прикубанье. Их изучение подтвердило периодизацию А.А. Иессена[42]. Более того, стратиграфические наблюдения и сравнительный анализ основных категорий представленного в поселениях материала позволил А.А. Формозову выделить несколько памятников, занимающих промежуточное положение между отмеченными двумя группами памятников и характеризующих еще один — средний этап майкопской культуры. К ранней группе поселений относится лишь один памятник — Мешоко (нижние горизонты); к средней — верхние горизонты Мешоко, поселения у хут. Веселого, Скала и Ясенова Поляна, а в других районах — Очажный грот Воронцовской пещеры; к поздней — Хаджох и Каменномостская пещера, а также (вне Прикубанья) ряд стоянок Воронцовской пещеры и Долинское поселение (Формозов А.А., 1965, с. 83, табл. 2).

Подтвердят ли исследуемые ныне новые майкопские поселения выводы А.А. Формозова или внесут в них существенные коррективы, трудно сказать.

Ясно, однако, что полученные в результате раскопок новых поселений данные помогут более полно изучить генезис майкопской культуры.

Но возвратимся к вопросу о периодизации майкопской культуры. По нашему мнению, в настоящее время выделяется и ряд погребальных комплексов, занимающих промежуточное положение между ранними и поздними памятниками по периодизации А.А. Иессена (Мунчаев Р.М., 1975, с. 313–315). Таким образом, представляется возможным сейчас говорить о двух основных этапах и промежуточном между ними периоде в развитии майкопской культуры. При этом мы ясно сознаем условность данной периодизации. Она объясняется, прежде всего, тем, что между отмеченными группами майкопских памятников не прослеживаются пока достаточно четкие по всем «звеньям» (компонентам) связи. Различия же между ранними и поздними комплексами по некоторым признакам прослеживаются довольно отчетливо. Казалось бы, это естественно: между начальной и заключительной фазами развития культуры в их важнейших атрибутах должны быть определенные и даже порой значительные различия. Это тем более закономерно в данном случае, поскольку между ранними и поздними памятниками майкопской культуры имеются и несомненные связи, выражающиеся в единстве отдельных черт погребального обряда, технологических особенностей керамики и химического состава металла. О тесной, вероятнее всего, генетической связи между ранним и поздним этапами развития майкопской культуры достаточно убедительно свидетельствует сравнительный анализ погребальных памятников и обряда захоронения майкопских племен. Это четко, на мой взгляд, прослеживается на основании изучения данных новосвободненских курганов, проведенного с использованием соответствующих данных по другим погребальным памятникам майкопской культуры. Выделяемые там пять типов погребений, несмотря на некоторые различия между ними, могут быть уверенно связаны между собой (Резепкин А.Д., 1989, с. 3–5). А специальное изучение одной группы погребальных сооружений майкопской культуры привело к выводу о зарождении новосвободненского обряда захоронения на раннем этапе Майкопа, что, по мнению исследователя, подтверждают точку зрения о генетической связи майкопских и новосвободненских памятников (Днепровский К.А., 1986, с. 33).

Однако, несмотря на это, исходя именно из тех различий, которые прослеживаются между майкопскими и новосвободненскими комплексами, отдельные исследователи рассматривают их как самостоятельные культуры, связанные своим происхождением с совершенно различными культурными областями. Отметим, что пока нет каких-либо данных, которые позволяли бы хронологически сомкнуть ранние и поздние майкопские комплексы. Нам не известно ни одного случая, когда погребение новосвободненского типа оказалось бы перекрыто погребением майкопского типа. Неизвестны и свидетельства синхронности погребений того и другого типа. Во всех случаях погребения новосвободненского типа моложе захоронений, открытых в Майкопском и других, связанных с ним, курганах.

Различия между ранней и поздней группами памятников майкопской культуры действительно имеют место. Необходимо установить, вызваны ли они внутренними причинами, обусловившими общий прогресс развития культуры, или являются результатом каких-то внешних воздействий, или, наконец, порождены совсем иными причинами. Объявлять же эти относительно разновременные группы памятников, характеризующие раннебронзовый век Северного Кавказа на разных этапах его развития, как самостоятельные, не связанные между собой культуры, — это самый легкий и мало убедительный путь решения проблемы. Полагаю, что между ними имеется определенный хронологический разрыв, который заполняется, возможно, той небольшой и не во всех случаях достаточно выразительной группой комплексов, относимых к промежуточному периоду развития майкопской культуры.

Памятников первой (ранней) группы в количественном отношении известно пока немного. Это поселение Мешоко (ранний слой) и Галюгаевское I, Майкопский курган. Устьджегутинский могильник и др.[43] Памятники данной группы представлены в основном в центральной (Ставропольский край, Кабардино-Балкария) и преимущественно в западной части Северного Кавказа. На этой же территории представлены и памятники второй — промежуточной группы. Наиболее полно и широко изучены памятники третьей — поздней группы. В количественном отношении они заметно преобладают над памятниками первых двух групп, вместе взятых. И распространены они на значительно большей территории, охватывая весь ареал майкопской культуры. Бесспорно, что именно эта (так называемая новосвободненская) группа характеризует период наибольшего расцвета культуры Северного Кавказа эпохи ранней бронзы, когда границы ее расширяются на юг и юго-восток, захватывая отдельные районы Северной Осетии и Чечено-Ингушетии. Там, в юго-восточной части Северного Кавказа майкопская культура «сталкивается» и приходит в активное взаимодействие с куро-аракской культурой. Этот период следует, как выше отмечено, датировать серединой — третьей четвертью III тысячелетия до н. э.

Как в настоящее время может или должен решаться вопрос о том, в какой части Северного Кавказа начала формироваться (или сложилась) майкопская культура и откуда она распространилась на другие ее области? Первоначально представлялось, что областью сложения данной культуры является Прикубанье, где сосредоточено огромное число ее памятников (как ранних, так и поздних), среди которых такие уникальные, как Майкопский курган и дольмены у ст-цы Новосвободной. Открытие в районе Нальчика в Кабардино-Пятигорье единичных раннемайкопских комплексов не поколебало данной точки зрения, но заставило усомниться в ее абсолютной правоте. Сейчас, когда исследованы раннемайкопские курганы у г. Усть-Джегута и в районе Кавказских Минеральных Вод, а также Галюгаевское I поселение на Тереке, необходимо пересмотреть установившееся мнение. Совершенно очевидно, что мы не можем в настоящее время считать безоговорочно исконной территорией формирования майкопской культуры Прикубанья. Очаг (или очаги) ее начального развития и сложения следует искать на более широкой территории Северного Кавказа, охватывающей и Прикубанье, и центральную часть Предкавказья. Еще недавно трудно было предположить, что в районе ст-цы Галюгаевской, столь далеко на юго-восток от Прикубанья, может оказаться раннемайкопский памятник. А там, на среднем Тереке, как устанавливается сейчас, находится не одно Галюгаевское поселение, а целая группа майкопских памятников (Кореневский С.Н., 1993). Не будем предрешать, как результаты их исследования отразятся на разработке данного вопроса, да и всей проблемы Майкопа в целом. Во всяком случае, мне представляется несомненным, что изучение этих и других раннемайкопских памятников будет способствовать в значительной степени решению и рассматриваемого вопроса, и некоторых других ключевых вопросов раннебронзового века Северного Кавказа[44].

Характеристика бытовых памятников. Поселения майкопской культуры.

В настоящее время известно более 30 поселений майкопской культуры. Они открыты главным образом на Северо-Западном Кавказе, в том числе в Закубанье и приморских районах (стоянки Воронцовской пещеры к северу от Адлера, поселение Мысхако и др.), а также в Кабардино-Пятигорье (Долинское и Нальчикское поселения, стоянки в районе Кисловодска и др.). На территории Северной Осетии и Чечено-Ингушетии майкопские поселения до сих пор не обследованы. Крайним юго-восточным пунктом, где они открыты, является ст-ца Галюгаевская Курского р-на Ставропольского края, на левобережье Терека. По сравнению с погребальными памятниками поселения майкопской культуры изучены слабо.

Наибольшее количество поселений обследовано в бассейне притока Кубани — Белой (карта 3; Формозов А.А., 1965, рис. 31). Среди них — Мешоко, Скала, Хаджох, Каменномостская пещера, стоянка у хут. Веселого и др. (в бассейне Фарса расположено поселение Ясенова Поляна). Из них более всего изучено поселение Мешоко. Широким исследованиям подверглись также поселения Свободное у с. Красногвардейское на левом берегу Кубани и особенно Галюгаевское I, где уже вскрыта площадь более 2000 кв. м (Кореневский С.Н., 1993, с. 15). Важные результаты получены и при раскопках стоянок Воронцовской пещеры (Соловьев Л.Н., 1958), Долинского поселения (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941) и др.

Учитывая слабую в целом изученность поселений майкопской культуры, мы вынуждены ограничиться их обобщенной характеристикой. Начнем с топографии поселений (табл. 43, 1–4). Большинство их расположено не в долинах рек, а на труднодоступных возвышенностях, мысах и скальных уступах плато или высоких речных террасах. Площадь поселений невелика — в основном в пределах 1–2 га. Наиболее крупным являлось поселение Ясенова Поляна, достигавшее 10 га. Майкопские племена селились в предгорных районах на плато, а в степных — на возвышенностях, позднее использованных под городища (Формозов А.А., 1965, с. 94). К пойменным поселениям относятся Галюгаевское и Ташлянское (Кореневский С.Н. и др., 1991, с. 64). Поселения на естественных холмах, за исключением Мысхако, Мешоко и Ясеневой Поляны, или зольные тепе, подобные южнокавказским, здесь неизвестны. Отметим отдельно поселение Галюгай I, располагавшееся на холмообразной возвышенности высотой до 1,5 м, длиной более 1 км и шириной до 300 м. Культурный слой здесь прослежен вдоль вершины гребня на протяжении 600 м (Кореневский С.Н., 1993, с. 16).

Таблица 43. Майкопская культура. Планы поселений (1–4) и курганной группы у ст-цы Новосвободной, (урочище Клады), по А.А. Иессену (5).

а — раскопы; б — выходы скал; в — ямы; г — обрывы; д — край площадки; е — границы Псекупского поселения; ж — кладбище; з — деревья; и — кустарник.

1 — Долинское поселение; 2 — Скала; 3 — Мешоко; 4 — Псекупское поселение.

Укажем и на то, что открыты также пещерные стоянки майкопской культуры: Хаджох, Каменномостская пещера, навес Мешоко, гроты Воронцовской пещеры и др.

Наиболее полно исследовано поселение Мешоко. Оно расположено на невысоком естественном холме на мысу плато при слиянии ручья Мешоко и р. Белой (Столяр А.Д., 1961, с. 73–98; Формозов А.А., 1965, с. 70). Площадь Мешоко составляет 1,5 га. С напольной стороны поселение было укреплено мощной каменной оборонительной стеной длиной 150 м и шириной местами до 4 м (Формозов А.А., 1965, рис. 46). Максимальная высота кладок 2 м. Размеры некоторых крупных блоков камня, входивших в конструкцию стен, достигали 1,5×0,8×0,25 м (Столяр А.Д., 1961, с. 82–87).

Мощность культурного слоя на Мешоко неравномерна: от 2 м у каменной оборонительной стены до 50–20 см в центре. Это объясняется, по мнению исследователей памятника, тем, что жилища на поселении располагались главным образом у оборонительной стены.

Мешоко был долговременным укрепленным поселком. Укреплены были и некоторые другие майкопские поселения. Так, остатки каменной оборонительной стены значительной протяженности выявлены по одному, наиболее пологому склону холма, на котором находится поселение Ясенова Поляна. Другие же участки склона ввиду своей крутизны, как полагают, не нуждались, видимо, в специальных укреплениях (Формозов А.А., 1965, с. 96). А на поселении у хут. Веселого прослежена канава шириной до 2 м и глубиной 50 см, отделяющая поселение от напольной части мыса. Предполагается, что и это остатки укрепления, хотя оно совершенно иной конструкции и не отличается такой массивностью, как каменная стена Мешоко (Формозов А.А., 1965, с. 96). Укреплено было, вероятно, и поселение у пос. Каменномостский в междуречье Большого и Малого Руфабго. С западной, напольной стороны его сохранились каменные стены высотой до 1,5 м (Ловпаче Н.Г., 1981, с. 108). Отдельно выделим поселение Свободное, расположенное на левой надпойменной террасе р. Кубань. Там, с напольной стороны, прослежен ров глубиной до 5 м и шириной до 6 м (Нехаев А.А., 1990, с. 7; 1992, рис. 2).

Укрепленные поселения, как устанавливается в настоящее время, были довольно широко распространены в эпоху ранней бронзы. Оборонительные сооружения, например, открыты в ряде поселений куро-аракской культуры в Закавказье и Дагестане, в памятниках III тысячелетия до н. э. Северного Причерноморья, Балканского полуострова и Малой Азии (Мерперт Н.Я., 1972, с. 46–55; Формозов А.А., 1965, с. 98; и др.).

Об оседлом характере майкопских поселений свидетельствует, в частности, мощность культурного слоя на них. Толщина слоя Мешоко отмечена выше. Примерно такой же мощности слой достигает и на поселениях Ясенова Поляна (от 0,4–0,8 до 1,6 м). Причем на этих поселениях, как в Мешоко, культурный слой толще всего по краям и тоньше в центре поселения (Формозов А.А., Черных Е.Н., 1964, с. 107, 108). Укажем толщину культурного слоя и на некоторых других поселениях: у хут. Веселого — 0,55 м (Формозов А.А., Черных Е.Н., 1964, с. 104), на Скале — максимальная 0,7 м, в навесе Мешоко — 0,2 м, в навесах Хаджох I и III — местами 1,2 м (Формозов А.А., 1965, с. 70–72), в поселении на Серегинском поле — 0,5–0,6 м (Днепровский К.А., Яковлев А.А., 1988, с. 89), в Нальчикском поселении — 0,5 м (Чеченов И.М., 1973, с. 7, 8), в Галюгаевском — 0,4–0,6 м (Кореневский С.Н., 1989а, с. 31). Незначителен по мощности слой (до 1 м) и на поселении Мысхако, располагавшемся на берегу моря, в устье р. Мысхако, на высоком холме площадью 200×500 м (Гей А.Н., 1991б, с. 66). Что же касается Долинского поселения, то там культурный слой не был сплошным. Здесь открыты скопления древних культурных остатков. Последние находились также в раскопанных на поселениях ямах. И дерновый слой (слой I) и нижележащие слои II и III, содержавшие культурные остатки, довольно тонкие, в среднем толщина их 10–15 см (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 164–166). Можно сделать вывод, таким образом, что мощность культурного слоя на поселениях майкопской культуры невелика. Только на двух поселениях, да и то на отдельных их участках она превышает 1,5 м и ни в одном случае не превышает 2 м. Майкопские поселения, как видим, не идут ни в какое сравнение по мощности культурных отложений с поселениями куро-аракской культуры. В Закавказье нет по существу поселений III тысячелетия до н. э., в которых культурный слой не достигал бы толщины 2 м. Там поселения, подобно переднеазиатским теллям, отличаются мощными напластованиями, достигающими иногда толщины до 10 м и более. Если даже принять во внимание то, что какие-то определенные причины способствовали более быстрому накоплению слоя в куро-аракских поселениях, то все равно они представляются значительно более долговременными, чем поселения майкопской культуры[45].

К сожалению, данных для суждения о планировке майкопских поселений, характере и формах домостроительства, особенностях хозяйственных сооружений и, наконец, строительном деле крайне недостаточно. Судя по раскопкам Мешоко и Ясеновой Поляны, планировка этих поселений восстанавливается «как круг или овал из жилищ, пристроенных к оборонительной стене, с площадью-загоном для скота в центре» (Формозов А.А., Черных Е.Н., 1973, с. 108). На Долинском же поселении, видимо, никакой системы в расположении жилых и хозяйственных построек не было. Как полагают исследователи, жилища были не скучены на ограниченном участке, а отделены одно от другого широкими площадями, использовавшимися для посевов или посадок культурных растений (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 170).

Жилища на поселениях Мешоко и Ясеновая Поляна представляли собой легкие каркасные постройки, обмазанные глиной. Они опирались на деревянные столбы, укрепленные в специально вырытых или выдолбленных в скальном основании плато ямах. Дома были прямоугольные, площадью примерно 12×4 м, как в Ясеновой Поляне (Формозов А.А., Черных Е.Н., 1973, с. 108). Любопытно, что в Мешоко прослежен ряд столбовых ям от одной лишь стены. Предполагают, что второй стеной дома служила каменная оборонительная стена, к которой и были пристроены жилища. В таком случае ширина этого дома в Мешоко достигала 6 м (Формозов А.А., Черных Е.Н., 1973, с. 108).

Форма жилища на Долинском поселении не установлена. Здесь в одном случае прослежено направление стены (с востока на запад). Пол этой постройки представлял хорошо утрамбованную поверхность (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 170). На поселении обнаружены в большом количестве куски глиняной обожженной обмазки, часто со следами жердей и прутьев. Выяснено, что глиной обмазывали как плетеное сооружение, так и постройки, основу стен которых составляли параллельно расположенные прутья. Иногда прутья были расположены в несколько рядов (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 171).

Остатки жилища в виде прямоугольной глинобитной обожженной площадки пола и прямоугольной же столбовой конструкции открыты в Мысхако. Жилище размером 5×10 м было ориентировано вдоль обрыва (З-В). Три группы столбов поддерживали центральную часть перекрытия дома. На площади жилища найдены развалы сосудов, различные орудия и глиняная статуэтка (Гей А.Н., 1991б, с. 66, 67).

Остатки пола жилища в виде обожженной глиняной площадки прямоугольной формы (4,7×3,6 м) с лунками от столбовых конструкций по краю открыты и в поселении Свободное (Нехаев А.А., 1990, с. 7).

Остатки глинобитных жилых построек раскопаны также на поселениях Галюгаевское I (Кореневский С.Н., 1988б, с. 13) и Серегинское (Днепровский К.А., Яковлев А.А., 1988, с. 89–91)[46]. Но они в обоих случаях имели в плане форму, близкую к округлой. Так, постройка I на Серегинском поселении представляла собой округлое в плане сооружение, слегка вытянутое с востока на запад, диаметром 6–7 м (Днепровский К.А., Яковлев А.А., 1988, рис. 1, 2). Местами на высоту до 15 см сохранились основания стен постройки, толщина их до 30 см. В них прослежены отпечатки вертикально стоявших жердей в два ряда, в 10–15 см друг от друга. С восточной стороны в стене отмечен проход шириной 1,2 м. Поверхность стены с восточной стороны была хорошо заглажена. Зафиксированы остатки глинобитного пола толщиной 5 см.

В постройке открыты развалы двух печей и две глиняные обожженные площадки округлой формы (1,25×0,8 и 1,20×1,30 м) с небольшими очагами. Завал одной из печей находился на глинобитном основании полукруглой формы (55×70 см). Стены печи толщиной 3–4 см. Предполагается, что она имела свод полусферической формы и полукруглое устье (Днепровский К.А., Яковлев А.А., 1988, рис. 3).

Раскопанные на Галюгаевском поселении сооружения представляли собой остатки таких же примерно по форме и размерам жилых глинобитных построек на каркасной основе. Вскрыты остатки четырех жилищ. Они находились в 20–30 м друг от друга и имели подквадратно-овальную или округлую форму. Размеры их 42, 72 и 25 кв. м (Кореневский С.Н., 1993, с. 16). И в них у стен и в центре открыты остатки очажных сооружений.

Таким образом, на поселениях майкопской культуры зафиксированы остатки жилых построек как прямоугольной, так и округлой формы. Известно, что круглоплановая архитектура характерна для куро-аракской культуры на значительной чисти ее ареала. Она же была широко распространена в Закавказье, а также в Дагестане и в предшествующую эпоху. Вполне вероятно, что обычай сооружения однокомнатных жилых построек округлой формы возник на Северном Кавказе под влиянием многовековых архитектурных традиций Закавказья и Северо-Восточного Кавказа.

Представляют интерес остатки сооружений типа землянок, открытые на поселении у с. Урух в Кабардино-Балкарии. Здесь в нижнем — майкопском слое прослежено около десяти больших (длиной 8–9 м, глубиной до 1,4 м) ям, в заполнении которых отмечены кусочки глиняной обмазки, угольки и обломки керамики. Ни одно из них не исследовано, и потому их подлинное назначение неясно. Предполагается, однако, что это остатки землянок (Нечаева Л.Г., Мизиев И.М., 1969, с. 104, 105). Укажем в данной связи, что жилые постройки в виде землянок и полуземлянок выявлены и на отдельных поселениях эпохи ранней бронзы в Закавказье и Дагестане.

В майкопских поселениях открыто значительное количество различных по форме, размерам и назначению ям. В частности, на Долинском поселении часть ям имела округлые в плане очертания и суживалась книзу, а остальные, отличавшиеся крупными размерами имели форму усеченного конуса. Отличительным признаком последних является наличие в их основании плоских валунов или большого числа мелких камней со следами сильного действия огня. Безусловно, это ямы представляют собой остатки очажных сооружений — печей. Другие же могли служить местом хранения каких-либо запасов.

Значительное количество ям расчищено в Галюгае I. Они были вырыты близ стен жилищ и представляли собой обычные мусорные ямы, заполненные костями животных, обломками керамики и каменных орудий и другими отходами. Размеры их: диаметр 0,5 м, глубина 0,4–0,5 м (Кореневский С.Н., 1993, с. 17).

Приведенные данные, которыми в общем исчерпываются в настоящее время наши знания о топографии, планировке и формах жилищ поселений эпохи ранней бронзы Северного Кавказа, настолько ограниченны, что по ним трудно составить сколько-нибудь полное представление о майкопском поселении, особенностях его архитектуры и т. п. По ним невозможно установить с должной убедительностью и то, претерпевали какие-либо заметные изменения планировка поселений, формы хозяйственно-бытовых сооружений и техника домостроительства на протяжении развития майкопской культуры. Поэтому имеющиеся на сегодня данные крайне недостаточны для решения таких важных вопросов, как происхождение, генезис и хронология культуры Северного Кавказа раннебронзового века.

Анализ погребального обряда племен майкопской культуры.

Погребальные памятники майкопской культуры изучены в значительном количестве и на всей территории ее распространения. Они представляют собой почти исключительно курганы.

Опубликована почти полная сводка погребальных комплексов майкопской культуры, известных по литературе до 1974 г. (Мунчаев Р.М., 1975, с. 212–304). Большое число погребений данной культуры исследовано и в 70-80-е годы. К ним относятся ряд комплексов, раскопанных в Кабардино-Балкарии (Чеченов И.М., Батчаев В.М., 1976; Батчаев В.М., Чеченов И.М., 1976а, б; Чеченов И.М., 1980; Бетрозов Р.Ж., Нагоев А.Х., 1980; 1984; Кореневский С.Н., 1980а; Батчаев В.М., 1984; Мизиев И.М., 1984; Чеченов И.М., 1984; Чеченов И.М., Керефов Б.М., 1984; и др.), курганы у аула Кубина в Карачаево-Черкесии (Биджиев Х.Х., 1980), Новоселицком р-не Ставрополья (Державин В.Л., Тихонов Б.Г., 1980), у ст-цы Воровсколесской на границе Прикубанья и Ставропольского края (Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1989), в Кисловодске, близ пос. Иноземцево и в других пунктах Кавминвод (Петренко В.Г. и др., 1977; Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1982; Березин Я.Б., 1982; Кореневский С.Н., 1986; 1988а; 1990а; и др.) и, наконец, в различных районах Краснодарского края, особенно в Адыгее (Бочкарев В.С., Резепкин А.Д., 1980; Резепкин А.Д., 1981; 1983; 1986; 1989; 1991б; Бестужев Г.Н., Резепкин А.Д., 1983; Трифонов В.А., 1983; 1991б; Лесков А.М., 1984; 1985; Ловпаче Н.Г., 1985; Каминская И.В., 1984; Днепровский К.А., 1984; 1991; Нехаев А.А., 1986; 1988; Каминский В.Н., 1987; Кондрашов А.В., Резепкин А.Д., 1988; и др.).

Полагаю, что здесь нет необходимости давать описание какого-либо отдельного погребального комплекса, включая даже такие, как Майкопский курган, Новосвободненские дольмены, Нальчикская гробница и др. Они неоднократно и подробно рассмотрены в различных изданиях и хорошо известны. Самыми исследованными памятниками являются могильник Клады близ ст. Новосвободной, курганные группы у г. Усть-Джегута и хут. Валуйского Прикубанского р-на Ставропольского края и в бассейнах Чегема и Баксана в Кабардино-Балкарии, а также у с. Бамут Ачхой-Мартановского р-на Чечено-Ингушетии, где обследовано более 20 комплексов майкопской культуры (Мунчаев Р.М., 1975, с. 286–307). Наибольшее же количество изученных погребальных памятников рассматриваемой культуры происходит с территории Северо-Западного Кавказа и Центрального Предкавказья. Только в бассейне Чегема, у селений Чегем I, Чегем II и Кишпек Чегемского и Баксанского р-нов Кабардино-Балкарии раскопано, видимо, не менее 50 майкопских погребений (Мизиев И.М., Бетрозов Р.Ж., Нагоев А.Х., 1973, с. 3, 5; Бетрозов Р.Ж., 1975, с. 98; и др.). До 20 примерно майкопских погребений раскопано на Кавминводах и пять — в Северной Осетии (Кореневский С.Н., 1988в, с. 8; 1993, рис. 27).

Общее же количество известных погребений майкопской культуры, включая условно относимые к ней, приближается в настоящее время к 150 (в последней сводке по погребальному обряду майкопской культуры учтено 116 комплексов; Резепкин А.Д., 1989, с. 3–5). При этом следует отметить, что многие из исследованных майкопских погребений, особенно раннего этапа, оказались ограбленными, т. е. представляют собой разрушенные комплексы. Так, например, около 20 из более чем 50 раскопанных в Кабардино-Балкарии погребений майкопской культуры были разграблены еще в древности, а на Кавминводах — восемь из десяти (Кореневский С.Н., 1988в, с. 8). Оказалась ограбленной и значительная часть погребений в Усть-Джегутинском могильнике. Но несмотря на это, погребальные комплексы Центрального Предкавказья по сравнению с прикубанскими отличаются большей документированностью (Кореневский С.Н., 1988в, с. 8).

Значительное большинство выявленных погребений относится к позднему этапу майкопской культуры. Прежде чем перейти к характеристике отдельных групп погребальных памятников, отметим следующее. Для майкопской культуры повсеместно и для всех этапов характерен курганный обряд захоронения. Известно всего несколько майкопских погребений, над которыми не были насыпаны курганы. Это погребение в каменном ящике на стоянке Скала (Формозов А.А., 1965, с. 65, 66) и ряд захоронений в районе Кисловодска, которые были совершены в естественных холмах (Кореневский С.Н., 1986, с. 37; 1988а, с. 90). Не прослежены насыпи и на Псекупском могильнике (Ловпаче Н.Г., 1985, с. 17), но они, возможно, там размыты (Кореневский С.Н., 1988а, с. 90). Наконец, не была сооружена насыпь, как считают исследователи, над майкопским погребением в кургане 3 у ст-цы Воровсколесской до появления там захоронений эпохи средней бронзы (Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1989, с. 211).

Еще относительно недавно на Северном Кавказе не были известны курганы домайкопского времени (Мунчаев Р.М., 1975, с. 309). К настоящему же времени только в Центральном Предкавказье выявлено не менее восьми подкурганных захоронений энеолитической эпохи (Кореневский С.Н., 1988в, с. 6). В тех случаях, когда четко документирована курганная стратиграфия, установлено, что эти погребения старше майкопских, что они является, по сравнению с последними, древнейшими погребениями в курганах. Энеолитические погребения были совершены на спине, в скорченном положении, головой на восток и густо засыпаны охрой (Кореневский С.Н., 1988в, с. 6, 7). Курганные погребения домайкопского времени (мариупольского облика) открыты также на Кубани, в частности у ст-цы Старо-Нижнестеблиевской (Нехаев А.А., 1990, с. 20).

Следовательно, курганный обряд захоронения практиковался на Северном Кавказе еще в предшествующую, энеолитическую эпоху. В эту же эпоху, а возможно, и раньше, хоронили своих сородичей под курганной насыпью в Закавказье и в степях Северного Причерноморья. Возник ли данный обычай самостоятельно или был привнесен сюда с Южного Кавказа или Северного Причерноморья, сказать сейчас затруднительно.

Курганы майкопской культуры имели почти всегда округлую форму и достигали иногда больших размеров. Четкой планировки в их расположении не прослеживается. Они часто расположены в ряд по направлению северо-запад — юго-восток или юго-запад — северо-восток (Мунчаев Р.М., 1975, с. 228, 287).

Изучение некоторых конструктивных особенностей курганных сооружений и деталей обряда захоронения позволяет, как отмечалось, выделить среди погребальных памятников две основные группы курганов — раннюю и позднюю. Еще одну — промежуточную между ними группу составляет ряд курганов.

Раннюю группу составляют курганы в Майкопе, на «участке Зиссермана» у ст-цы Тифлисской (3 и 4), у ст-цы Казанской, в г. Армавире, у с. Красногвардейское, у г. Усть-Джегута (7-13) и хут. Валуйского (43–46), у селений Старый Урух и Нартан, у г. Кисловодска и др. Особенностью этих курганов является то, что все они земляные, и погребения в них совершены в больших глубоких прямоугольных ямах, иногда с округленными углами. Наиболее полное представление о курганах этой группы дают насыпи Устьджегутинского могильника, в частности курганы 7-13.

Последние были расположены в один ряд по направлению северо-запад — юго-восток. Они почти аналогичны по устройству, хотя и не отличаются одинаковыми размерами. Самый большой из них (курган 7) достигал в диаметре 42 м при высоте 3,3 м, а наименьший (курган 9) — соответственно 23,5 и 0,8 м. В основании большинства из этих курганов находились кромлехи в виде кольца из речных булыжников, а иногда и из известняковых плит, в диаметре от 21 до 31,6 м. Кроме того, все эти курганы имели ближе к краям наброски из известняка в виде широкого замкнутого круга. Эти известняковые пояса лежали в большинстве случаев наклонно по склону насыпи, поэтому предполагается, что ими специально укреплены края первоначальной насыпи курганов.

В центре всех курганов открыты могилы в виде больших прямоугольных ям, ориентированных по линии северо-восток — юго-запад (курганы 7, 10,13) или восток-запад (курганы 8, 9). В кургане 7 могила имела округленные углы. Размеры самой крупной могилы — длина 5 м, ширина 3,5 м, глубина 1,2 м (курган 13), а наименьшей — 3×2×0,6 м (курган 10). В курганах 12 и 13 стены могилы были укреплены сложенной насухо каменной кладкой шириной 0,5–0,6 м. Почти все могилы были перекрыты дубовыми плахами и засыпаны сверху известняком.

К сожалению, затруднительно судить о способе захоронения, ориентировке погребенных и т. д., так как все погребения оказались разрушены. Судя по положению костей в погребении кургана 11, захоронение было совершено в скорченном состоянии и головой на запад. В другом же случае (курган 10) установлено, что в могиле было погребено до пяти умерших. По два покойника было погребено, по-видимому, в курганах 43 и 45 у хут. Валуйского. В большинстве погребений ранней группы Устьджегутинских курганов на дне могилы или на костях отмечена красная охра. Густая же засыпка погребений ярко-красной охрой прослежена также в курганах 43, 45, 46 у хут. Валуйского. В некоторых курганах на дне могилы отмечена камышовая подстилка.

Майкопский курган, как и ряд других, отличался теми же особенностями. Под насыпью этого большого земляного кургана находился кромлех в виде каменного кольца. В центре его была устроена огромная могила (5,33×3,73×1,42 м) с закругленными углами и несколько вогнутыми стенками, ориентированная по оси северо-восток — юго-запад. Она разделена деревянными перегородками на три части и покрыта сверху деревянным настилом. На дне могилы, выложенной речным булыжником, лежали три скорченных костяка, густо посыпанные красной охрой.

Опубликовано одно из семи майкопских погребений, раскопанных в кургане у с. Красногвардейское в Адыгее. Оно интересно, прежде всего, находкой в нем каменной цилиндрической печати месопотамского типа. Курган был высотой около 3,5 м. Погребение 4 находилось в юго-западной части кургана. Могильная яма прямоугольной формы (СВ-ЮЗ) с округленными углами (табл. 44, 7). Размеры ее 2,44×1,60 м при глубине 0,45 м. Захоронение было совершено в скорченном положении, на правом боку, головой на юго-запад, кисти рук находились, видимо, перед лицом (Нехаев А.А., 1986, с. 244, 245). В могиле обнаружены отмеченная выше печать и шесть глиняных сосудов, положенные перед погребенным.

Таблица 44. Майкопская культура. Планы погребений.

1, 8 — Бамутский могильник; 2 — гробница в Нальчике; 3 — курган 2 у ст-цы Старокорсунской, погребение 18; 4 — Скала; 5 — курган 8 у сел Грушевское и Калиновское; 6 — погребение 4 в кургане 1 у хут. Чернышев; 7 — курган у с. Красногвардейское.

К сожалению, не изданы все курганы, поэтому мы не знаем, какое из семи погребений было древнейшим, что оно из себя представляло и как стратиграфически соотносятся между собой остальные майкопские погребения этого кургана.

Отметим также курган у с. Нартан в Кабардино-Балкарии, достигавший в диаметре 100 м при высоте 13 м. Под его насыпью открыта огромная могильная яма прямоугольной формы (7×4 м) глубиной 1,8 м, оказавшаяся полностью ограбленной. Стены могилы были тщательно обложены булыжником. Деревянные конструкции ее были преднамеренно сожжены (Чеченов И.М., Керефов Б.М., 1984, с. 16).

Разграбленным оказалось и основное погребение (13) в кургане 3 у ст-цы Воровсколесской Андроповского р-на Ставропольского края. На дне подпрямоугольной ямы (2,7–2,8×2 м) находились останки женского костяка в скорченном положении на левом боку головой на запад, а также небольшой залощенный горшок раннемайкопского типа и обломок бронзового ножа без черенка (Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1989, с. 208–211, 232, рис. 17, 1, 2).

Следует выделить, по нашему мнению, древнейшее погребение (2) Уляпского кургана 10. Оно было совершено в неглубокой (35 см) яме, дно которой было покрыто мелкой галькой, а стены выложены деревом (Днепровский К.А., 1986, с. 33). В нем найдены бесчеренковый бронзовый нож и аналогичный серебряному кубку из Майкопского кургана глиняный круглодонный сосуд с высокой шейкой (Бианки А.М, Днепровский К.А., 1988, рис. 2, 2; 3, 5). В данном случае обращает внимание не столько наличие деревянной обкладки стен могилы (как отмечалось, в курганах Усть-Джегуты и Нартана зафиксированы выкладки стен могил камнем), а сколько галечная вымостка дна могилы. Наличие последней характерно для погребальных сооружений новосвободненского этапа майкопской культуры во всем ее ареале. Эта особенность сооружения могил возникает на Северном Кавказе в эпоху ранней бронзы на майкопском этапе и получает широкое распространение на позднем этапе развития Майкопа. В Новосвободненских курганах, например, выкладка дна могил галькой характерна для второго типа выделяемых здесь погребальных сооружений. Последние же представлены в могильнике Клады во всех хронологических горизонтах, кроме нижнего (Резепкин А.Д., 1989, с. 4).

Можно констатировать таким образом, что по характеру насыпи и наличия под ней, как правило, каменного кромлеха, по форме и ориентировке могилы и некоторым другим признакам курганы рассмотренной группы объединяются между собой, отличаясь в то же время по ряду особенностей от остальных курганов майкопской культуры. Хотя погребения в этих курганах оказались во многих случаях разрушенными, способ захоронения в них едва ли может вызвать серьезные сомнения. Они были совершены в скорченном положении, на боку и ориентированы головой преимущественно в южный сектор. В отдельных могилах зафиксированы останки нескольких захоронений.

По классификации А.Д. Резепкина рассмотренная группа памятников составляет первый и второй типы погребальных сооружений майкопской культуры (Резепкин А.Д., 1989, с. 3, 4)[47]. Для первого типа им учтено 36 погребений. Могила в виде прямоугольной с закругленными углами ямы, длиной в среднем 1,7 м. Погребенные лежали скорчено, на правом или левом боку, кисти рук перед лицом, головой в южный сектор. Отмечены следы охры и угля. Погребений же второго типа учтено 49. Могильная яма длиной от 2 до 5 м. Дно могил выложено галькой, а стены — камнями или деревом в 1–3 венца. Положение и ориентировка погребенных, как и в первом случае. Во всех могилах отмечена охра, иногда в больших количествах; уголь редок (Резепкин А.Д., 1989, с. 4).

К глубокому сожалению, диссертация А.Д. Резепкина в целом или даже часть ее, посвященная классификации погребального обряда и инвентаря майкопской культуры, пока не издана. Поэтому мы не можем с уверенностью сказать, насколько правомерны все заключения А.Д. Резепкина. Стратиграфические наблюдения, сделанные на могильнике Клады, безусловно, заслуживают большого внимания. Однако, по нашему мнению, они недостаточны для общих заключений о периодизации и соотношения погребальных памятников майкопской культуры в целом. Для нас в данном случае важно, что первый тип погребений в Кладах встречен только в пределах нижнего горизонта могильника, тогда как второй распространен в остальных горизонтах, кроме нижнего (Резепкин А.Д., 1989, с. 4).

Следовательно, отнесение рассмотренных погребальных комплексов к относительно ранней группе памятников майкопской культуры является вполне обоснованным. В пределах ее должны быть и действительно имеются разновременные комплексы. Так, например, Майкопский курган и Устьджегутинские курганы относятся к одному — раннему — этапу майкопской культуры, но это не абсолютно синхронные памятники: мне представляется, что первый относительно моложе последних.

Следует подчеркнуть, что раннемайкопские погребения объединяются и единством представленного в них инвентаря, главным образом керамики. Это в основном небольшие горшки с шаровидным корпусом и невысоким венчиком. В центральном погребении Майкопского кургана, например, находилось девять глиняных сосудов (стояли у западной стенки могилы). В погребениях Устьджегутинских курганов обнаружено около 25 целых сосудов аналогичной формы, а также обломки еще 12–15 подобных горшков. Количество их в погребениях примерно от трех до шести. Лишь в кургане 13 их было 12. Они найдены в разных частях могилы. Такие же горшки представлены и в других комплексах. Интересный комплекс из шести сосудов содержало погребение 4 у с. Красногвардейское.

Что же касается других предметов инвентаря, то их совсем немного и найдены они лишь в отдельных погребениях. Так, в кургане 13 Устьджегутинского могильника обнаружены каменные брусок, оселок и тесловидное орудие, а также костяная игла (Мунчаев Р.М., 1975, рис. 44, 7, 8; 46, 9). В отдельных погребениях (курганы на уч. Зиссерманов, в Усть-Джегуте, у ст-цы Воровсколесской и др.) представлены бронзовые бесчеренковые ножи-кинжалы (Мунчаев Р.М., 1975, рис. 41). Мы здесь не рассматриваем, конечно, сам Майкопский курган, отличавшийся, как известно, исключительным богатством и разнообразием погребального инвентаря. Это связано с особым положением данного кургана, в котором был погребен, вероятно, родо-племенной вождь или жрец.

Курганов, занимающих промежуточное положение между ранними и поздними погребальными памятниками майкопской культуры, известно немного. Они не составляют четко выраженную группу, подобно курганам ранней и поздней групп, поэтому их выделение и детальная характеристика — дело будущего. В данную группу могут быть включены курганы в Кепах, у хут. Рассвет, у ст-цы Раевской и, возможно, еще несколько комплексов (в том числе из могильника Клады) на Северо-Западном Кавказе, а также, по всей видимости, ряд погребений в Кабардино-Балкарии — у с. Старый Урух, и особенно в бассейне Чегема (Мунчаев Р.М., 1975, с. 313–315; Попова Т.Б., 1963, с. 44).

Чем своеобразны эти курганы? Возьмем для примера курган в Кепах. Он содержал характерную для курганов первой группы форму глиняной посуды в виде небольшого округленного горшка (Сокольский Н.И., 1965, рис. 41, 2). Кроме того, здесь, под насыпью находилась могила глубиной 0,6 м, в которой лежал костяк скорчено, на боку и головой на юго-восток. В погребении отмечена и красная охра. В отличие от раннемайкопских курганов в этом кургане могила была засыпана камнями. Эта же конструктивная особенность, как будет показано ниже, характерна для следующей — поздней — группы курганов майкопской культуры. То же самое наблюдается в курганах у хут. Рассвет (Крушкол Ю.С., 1963). По инвентарю, включающему в себя керамику, бронзовый нож-кинжал и каменный сосудик, они стоят, несомненно, ближе к курганам первой группы, но по наличию в курганах каменных надмогильных сооружений, а также другим чертам, сближаются с курганами поздней группы. И в насыпях у ст-цы Раевской (Сизов В.И., 1899, с. 94, 95) и с. Старый Урух (Крупнов Е.И., 1950, с. 223, 224) прослеживается сочетание типичных признаков ранних и поздних курганов майкопской культуры[48]. Общие для обеих групп курганов признаки содержат и некоторые комплексы в бассейне Чегема, хотя в них, правда, преобладают материалы, имеющие аналогии в позднемайкопских памятниках (Мунчаев Р.М., 1975, с. 315).

Ко второму этапу майкопской культуры по А.А. Формозову (т. е. к промежуточной группе майкопских памятников) отнесены два погребения эпохи ранней бронзы в курганах 1 и 2 у хут. Жуковского Ставропольского края. Они находились в больших ямах подпрямоугольной и овальной формы. Костяки лежали на спине, головой на восток и северо-восток. Обращает на себя внимание и то, что в кургане 1 (погребение 9) покойник был положен на черноземную подсыпку, имевшую прямоугольную форму (1,45×0,65 м) и покрытую слоем охры толщиной 1 см. Весь костяк был покрыт корой. В могиле найдены баранья лопатка и другие кости животного (Державин В.Л., Тихонов Б.Г., 1980, с. 76, 77). Керамика в этих курганах раннемайкопского типа, а металлический инвентарь аналогичен соответствующим предметам из позднейших комплексов рассматриваемой культуры.

Вполне возможно, что ряд курганных комплексов, раскопанных в Красногвардейском и Шовгеновском районах Адыгеи, могут относиться к промежуточной группе майкопских погребальных памятников. Неслучайно, что здесь выделяется вариант погребального обряда, практиковавшийся как на майкопском, так и на новосвободненском этапах развития майкопской культуры (Бианки А.М., Днепровский К.А., 1988, с. 72).

Таким образом, отмеченные данные могут свидетельствовать о существовании среди погребальных комплексов майкопской культуры промежуточной между ранней и поздней группы курганов. Правомерность ее выделения становится еще более убедительной после анализа следующей — поздней — группы майкопских курганов.

Последняя довольно значительна и объединяется вокруг новосвободненских курганов с дольменами и нальчикского кургана с гробницей. Любопытно, что в ранней и поздней группах курганов «головные» памятники отличаются от остальных своеобразными погребальными сооружениями и исключительным богатством содержащегося в них инвентаря. Это своеобразие объясняется, конечно, тем, что в них погребены видные представители родо-племенной знати.

По форме и размерам позднемайкопские курганы не отличаются от ранних курганов. Однако существенное различие наблюдается в конструкции самой насыпи. Оно выражается в том, что насыпи подавляющего большинства курганов данной группы содержат каменные конструкции (табл. 45, 1–4). Так, в Бамутском могильнике из 18 курганов 14 имели каменные конструкции в виде надмогильных сооружений в центре курганов, сложенных из речных булыжников (табл. 45, 4). Каменные сооружения обычно округлой формы достигали в диаметре от 5–6 (курган 2) до 21 (курган 15) и 24 м (курган 14). В указанных курганах центральная часть насыпи от основания до верхушки была сооружена из камня (табл. 45, 4). Часто эти каменные курганы внутри насыпи оказываются окруженными одним или двумя рядами массивных колец-кромлехов. В Устьджегутинском могильнике, например, открыто по три кромлеха в одном кургане, причем весьма аккуратно сложенных: один ряд из круглых булыжников, второй — из песчаниковых плит и т. д. (Мунчаев Р.М., 1975, рис. 43).

Таблица 45. Майкопская культура. Планы и разрезы курганов.

а — гумус; б — суглинок; в — керамика; г — краска на камнях; д — глина; е — камни; ж — кости животных; з — материк.

1 — курган у аула Кубина; 2 — курган 7 близ сел Грушевское и Калиновское; 3 — курган 8, там же; 4 — курган 15 у с. Бамут.

Каменные конструкции открыты в насыпи курганов у станиц Новосвободной, Андрюковской, Псебайской, Келермесской, у сел Лескен, Докшукино, у селений Лечинкай, Чегем I и II, и Кишпек: близ аула Кубина (табл. 45, 1), у сел Грушевское и Калиновское (табл. 45, 2, 3), у г. Пятигорска и в районе г. Кисловодска, в Бачиюрте и других пунктах. Во многих из этих курганов имелись кромлехи. Таким образом, присутствие каменных конструкций является характерной чертой рассматриваемой группы курганов, хотя не все насыпи их содержат. Укажем для примера, что из раскопанных в 1974 г. 18 курганов эпохи бронзы у сел. Лечинкай в Кабардино-Балкарии пять (2, 7, 13, 16 и 17) содержали десять позднемайкопских погребений. Эти курганы (высотой от 2 до 4 м) были перекрыты каменным панцирем в виде одного-двух слоев булыжника. Во всех пяти насыпях открыты кромлехи, в том числе в курганах 2 и 17 в виде двойных концентрических кругов, сложенных из камня (Батчаев В.М., 1984, с. 132–134). Кромлехи выявлены также почти во всех (не менее 30) курганах, исследованных у селений Чегем I и II.

Другой особенностью этих курганов является то, что погребения в них совершены не в крупных могильных ямах, как в раннемайкопских курганах, а в большинстве случаев непосредственно под каменным сооружением — на уровне древнего горизонта[49]. Так, почти во всех бамутских курганах могилы устроены на древней поверхности. Они отличаются, как правило, прямоугольной формой и крупными размерами. К примеру, такие могилы, выложенные слоем мелкой гальки и укрепленные по краям речными булыжниками (табл. 44, 1) или деревом (табл. 44, 8), открыты здесь в курганах 4, 14 и 15 (Мунчаев Р.М., 1975, с. 300–305). В кургане 3 могила с галечной вымосткой была обложена по краям бревнами (Мунчаев Р.М., 1975, с. 288).

Обратимся в данной связи и к Устьджегутинскому могильнику. Курганы 7-13 (а также 43–46 у хут. Валуйского), относящиеся к раннемайкопской группе, были исключительно земляные, а погребения в них совершены в больших глубоких материковых ямах. В остальных же майкопских курганах могилы были устроены на уровне древнего горизонта, за одним исключением — кургана 3, где прослежена могила неправильной овальной формы, углубленная в материк. Во всех этих курганах имелись надмогильные сооружения в виде каменных курганчиков (Мунчаев Р.М., 1975, с. 316).

Устройство могилы на поверхности земли и засыпка ее булыжниками или сооружение над ней каменного курганчика можно считать типичными для курганов поздней группы. Об этом свидетельствуют убедительно и курганы в г. Нальчике, у станиц Новосвободной, Андрюковской, Псебайской, Келермесской, Воздвиженской и т. д. Во всех указанных курганах могилы имели галечную вымостку. Следовательно, и данный признак следует признать особенностью позднемайкопских курганов. В некоторых курганах этой группы (в Бамуте, у ст-цы Воздвиженской) погребения были совершены как бы на платформах, аккуратно выложенных галькой (Мунчаев Р.М., 1975, с. 317).

Что же касается могил, то в большинстве курганов поздней группы они представляли собой прямоугольную площадку обычно больших размеров (например, в бамутских курганах: 2,2×1,6; 4,1×3 м и т. д.), ориентированную чаще по оси северо-запад-юго-восток. В тех случаях, когда нет галечной вымостки, как, например, в Устьджегутинских курганах, установить форму могилы и определить ее ориентировку не удается.

В курганах у с. Лечинкай, где выявлена целая серия позднемайкопских погребений, могильные ямы были слегка углублены в материковый слой. Они отличались, как правило, значительными размерами (3,4×2; 3,5×2,8; 1,8×1,1 м; и т. д.). Раскопаны и две небольшие по размерам могильные ямы (0,98×1,2; 0,8×0,5 м). Одна могила (курган 13) была прямоугольной, с закругленными углами. Стенки ее, обложенные одним слоем камней, плавно сужались книзу (размеры вверху 3,4×2 м, внизу 2,2×1,2 м). А могильная яма в кургане 17 имела в плане округлую форму, диаметр ее 2,7 м (Батчаев В.М., 1984, с. 134). Это, пожалуй, единственное погребальное сооружение такой формы в майкопской культуре. В то же время, как известно, в могильниках Закавказья и Дагестана раннебронзового века открыты гробницы округлого плана.

Еще одной отличительной особенностью курганов поздней группы является то, что могилы в отдельных из них представляли собой разнообразные каменные гробницы. В могильнике Клады они занимают третий и четвертый горизонты. Гробницы составляют четвертый тип погребальных сооружений майкопской культуры. Их немного, учтено всего семь (Резепкин А.Д., 1989, с. 5). Наиболее известными среди них являются дольмены в новосвободненских курганах, а также нальчикская подкурганная гробница. Эти погребальные сооружения находились под насыпью кургана, как правило, на уровне древнего горизонта, некоторые из них были завалены булыжниками. В курганах у ст-цы Новосвободной открыто несколько дольменов и одна оригинальная гробница цилиндрической формы с конической крышей, сложенная из одиннадцати вертикально поставленных плит. Дольмены по существу не отличаются друг от друга. Они двухкамерные, только один имел двухскатную крышу, а остальные — горизонтальное перекрытие. Кроме того, в поперечной плите, разделявшей гробницу на две камеры, имелось отверстие округлой и реже — четырехугольной формы.

Обратим внимание на гробницу в кургане 28 в могильнике Клады, стены одной из двух камер которой (три с внутренней, одна с внешней стороны) были покрыты росписью охристо-красного и черного цветов по белому фону. Изданы две плиты с изображениями (Резепкин А.Д., 1987б, с. 26–33, рис. 1). На одной расположены в цепочку изображения бегущих «лошадей», центр плиты занимает фигура сидящего человека с раскинутыми ногами. На второй поперечной плите имеется крупное, на высоту до 82 см, схематическое изображение человека без головы, с вытянутой рукой над колчаном и луком. Сюжет росписи достаточно сложен. Сделана попытка интерпретации его в свете мировоззренческих представлений индоевропейцев (Резепкин А.Д., 1987б, с. 31).

Для майкопской культуры известны пока эти несколько мегалитических гробниц в виде дольменов. Они открыты к тому же в одном районе Прикубанья — у ст. Новосвободной. Монументальное погребальное сооружение из массивных плит раскопано в кургане 1 (во второй курганной группе) у сел. Кишпек Баксанского р-на Кабардино-Балкарии. Она рассматривается как дольменообразная гробница. Длина ее камеры 2,55 м, ширина 2 м, глубина 0,9 м. Пол гробницы выложен массивными плитами туфа (Чеченов И.М., 1984, рис. 6–8). Это обычная гробница, отличная от новосвободненских дольменов, как и от аналогичных сооружений эпохи бронзы Северо-Западного Кавказа и Абхазии. Как устанавливается, дольмены появляются в западной части Северного Кавказа на позднем этапе майкопской культуры (Мунчаев Р.М., 1975, с. 318), но обычай погребения в таких гробницах широко распространился здесь во II — начале I тысячелетия до н. э. (Марковин В.И., 1978).

Что же касается каменной одиннадцатигранной гробницы в Новосвободной и гробницы в Нальчике, сложенной из 24 вертикально поставленных плит, то они представляют собой уникальные могильные сооружения. Отметим, кстати, что на окраине г. Кисловодска был разрушен курган с могильным сооружением из крупных каменных блоков, близкий по конструкции нальчикской гробнице (Кореневский С.Н., 1988а, с. 88–90). Из этого погребения происходит, в частности, бронзовый котел, аналогичный обнаруженным в ряде позднемайкопских памятников.

Во всех случаях, когда мы встречается с необычной формой могильных сооружений, то обнаруживаем в последних богатый погребальный инвентарь. Так было в Майкопском кургане, такую же картину мы наблюдаем в курганах поздней группы. Поскольку инвентарь дольменов у ст-цы Новосвободной, раскопанных в 1898 г., и Нальчикской гробницы (табл. 44, 2), исследованной в 60-е годы (Чеченов И.М., 1970; 1973), достаточно известен, обратим здесь внимание на сравнительно недавно (в 1979–1980 гг.) вскрытую в могильнике Клады гробницу, уступающую по богатству инвентаря лишь Майкопскому кургану. Она открыта в кургане 31, занимавшем крайнее северное положение в ряду из восьми наиболее крупных насыпей могильника (Бочкарев В.С., Резепкин А.Д., 1980; Резепкин А.Д., 1991б).

Курган имел земляную насыпь и достигал в диаметре 61 м при высоте 4,1 м. В основании кургана расчищены три кромлеха. Пять из шести вскрытых погребений относятся к новосвободненской группе майкопской культуры. Погребение 4 находилось в центре под насыпью, на уровне древней дневной поверхности. Могила — в виде прямоугольной (1,25×1,6 м) подстилки из желтой глины, перемешанной с речной галькой и покрытой слоем органической массы со следами охры. Погребенный лежал в ее западной половине в скорченном положении, на правом боку, с руками перед лицом и головой на юго-восток. В могиле найдены два кремневых отщепа, два золотых кольца и чернолощеный сосуд (Резепкин А.Д., 1991б, с. 167, рис. 3, 1). Над ним находилось погребение 3. Прямоугольная (2,1×1,7 м) могила была обложена со всех сторон камнями на высоту до 0,6 м. На дне ее прослежены следы охры. Погребение разрушено. У восточной стены найден красноглиняный сосуд в обломках, а в центре — кремневый отщеп.

В насыпи кургана открыты также погребения 1 и 2. Первое из них представляло собой каменный ящик с галечной вымосткой дна, погребение 2 — галечную вымостку ромбовидной формы (1,65×1,5 м). Останки костяков в них не прослежены (Резепкин А.Д., 1991б, с. 174).

Наибольший интерес представляет погребение 5, располагавшееся под насыпью, в 11 м к ЮЮВ от центрального репера. Могила в виде двухкамерной гробницы, перекрытой двумя каменными плитами и ориентированной по линии север-юг. Длина первой камеры (северной) 136/137 см, ширина 122/127 см, высота 76 см, а второй — соответственно 106, 127 и 81 см. Полы камер покрыты плитами, лежащими на древней дневной поверхности. Гробница была окружена каменной наброской. В центре ее передней плиты было выбито круглое отверстие диаметром 42–43 см. В могиле открыты останки ребенка до 7 лет и взрослого, погребенного скорчено, на правом боку, головой на юго-юго-восток. Как отмечает автор раскопок, камеры заполняли десятки вещей, лежавших в два-три слоя (Резепкин А.Д., 1991б, с. 172). Там, в частности, найдены четыре бронзовые разнотипные и один каменный топоры, 14 бронзовых ножей-кинжалов, включая вотивные, и один кремневый, бронзовый меч длиной 63,5 см, кремневые асимметричные наконечники стрел, два бронзовых долота, серебряная и бронзовая стамески, бронзовые шилья (3) и игла, два бронзовых крюка, бронзовое колесо (штандарт), точильный и гладильный камни, бронзовый слиток (7×3×0,7 см), три деревянные палочки длиной от 8 до 11,8 см, бронзовая бляшка, игральные кости (6 экз.), бронзовые (блюдо, котел, две глубокие чаши и др.) и шесть глиняных орнаментированных сосудов, бронзовая и серебряная фигурки собак, две серебряные посоховидные булавки, золотые и серебряные бляшки и бусины, подвески из горного хрусталя, сердоликовые бусины (104 экз.), серебряная пронизка, золотые кольца, подвеска из зуба человека в золотой обойме, две золотые подвески с кинжальчиком, а также кремневая ноже видная пластина (Резепкин А.Д., 1991б, с. 172–188, рис. 4-12).

Ясно, что подобные богатые погребения принадлежали не рядовым членам общества, а представителям родо-племенной знати, включая вождей племен (Массон В.М., 1973, с. 103, 104)[50]. Ведь необычны только форма могильного сооружения и богатство самих этих могил, в остальном же эти курганы не отличаются от других. Укажем при этом на то, что и в богатых курганах, и в рядовых наблюдается единый способ погребения.

И последний (пятый по А.Д. Резепкину) тип погребальных сооружений майкопской культуры — это каменные ящики. Их исследовано около десяти. Захоронения в них совершены так же, как в гробницах (Резепкин А.Д., 1989, с. 5). Они открыты не только на Северо-Западном Кавказе — в Прикубанье (стоянка Скала (табл. 44, 4), могильник Клады) и, возможно, на Тамани (Трифонов В.А., 1991б, с. 106), но и в Центральном Предкавказье, в частности — в курганах 6 и 8 (табл. 44, 5) близ сел Грушевское и Калиновское (Мишина Т.Н., 1989, с. 235–239) и в окрестностях Кисловодска, где каменный ящик (1,6×1,4×0,9 м) был перекрыт плитой и завален слоем камней диаметром 3,4 м, толщиной 0,95 м. Погребение было совершено скорчено, на боку, головой в западный сектор. В нем найдены два глиняных сосуда, один из которых изготовлен с помощью гончарного круга (Кореневский С.Н., 1988а, с. 88). (Известно, что каменные ящики, как тип погребального сооружения, получают в последующую эпоху широкое распространение на Северном Кавказе, особенно в его горных районах.)

В подавляющем большинстве позднемайкопских курганов захоронения совершены в скорченном положении и главным образом на правом боку. Так, в 11 из тех 14 случаев, когда удалось определить положение погребенного в бамутских курганах, покойники лежали на правом боку. На правом же боку находились костяки во многих других курганах Северного Кавказа, в частности в многочисленных погребениях у сел. Чегем I, Чегем II и Кишпек (Мунчаев Р.М., 1975, с. 319; Чеченов И.М., 1976, с. 149; и др.). По сути дела, известно лишь одно позднемайкопское погребение (в кургане 2 в Бамуте), в котором костяк лежал на левом боку (Мунчаев Р.М., 1975, с. 288). Таково же, правда, было положение погребенного в курганах 4 и 6 у ст-цы Мекенской (Крупнов Е.И., Мерперт Н.Я., 1963, с. 21, 23), но твердой уверенности в принадлежности данных комплексов к майкопской культуре не имеется (Мунчаев Р.М., 1975, с. 285, 319).

Кроме того, в том же Бамуте открыто погребение на спине, с подогнутыми ногами и головой на юго-запад-запад (курган 3)[51], раскопана (курган 12) могила с захоронением отдельных частей тела от двух умерших и, наконец, выявлена (курган 6) могила-кенотаф (Мунчаев Р.М., 1975, с. 319, 320).

Что касается ориентировки погребенных в позднемайкопских курганах, то костяки в них лежат преимущественно головой в южном секторе. Например, в бамутских курганах преобладает южная ориентировка погребенных с отклонением как на запад, так и на восток.

Могилы в курганах, как отмечено, имеют значительные размеры. Покойники были положены в них, в частности в некоторых курганах Бамута (3, 10, 15) и Нальчикской гробнице, в юго-западной части могилы, а в двух курганах у ст-цы Новосвободной они лежали вдоль западной стенки большого отделения дольменов. В некоторых курганах поздней группы отмечено по два и более погребенных. Так, в курганах у ст-цы Келермесской и сел. Чегем II было по два костяка, останки взрослого и ребенка находились также в гробнице кургана 31 у ст-цы Новосвободной, а у ст-цы Воздвиженской — четыре костяка; все они лежали в скорченном положении, на боку, головой на юг.

Следует отметить еще, что в ряде курганов Устьджегутинского могильника под каменной насыпью или вокруг нее на уровне древнего горизонта прослежены зольные пятна, обломки битой посуды и кости животных. Вероятно, это остатки тризны. Остатки костей животных (а также угольки) зафиксированы и в ряде майкопских погребений в Кабардино-Балкарии.

Наконец, укажем, что большинство погребений в курганах поздней группы сопровождается инвентарем — глиняными сосудами, бронзовыми орудиями труда, оружием, иногда котлами, другими металлическими предметами, в том числе золотыми височными кольцами и т. д. Металл, по сравнению с раннемайкопским, разнообразен и отличается более развитыми формами. По содержанию инвентаря, прежде всего, металлического, С.Н. Кореневский разделяет майкопские погребения на два класса. Класс 1 — могилы с металлическими вещами и каменными орудиями, класс 2 — погребения без тех и других предметов. При этом он подразделяет погребения класса 1 на условные ранговые труппы в зависимости от видовых наборов изделий Кореневский С.Н., 1988в, с. 10, 11).

Говоря об особенностях погребального ритуала позднемайкопских племен, обратим внимание на одно из захоронений у ст-цы Новосвободной (курган 24, погребение 6), в котором найдены три крупных наконечника стрелы флажковидного типа с обломанными основаниями (последние также находились в погребении). Исследователи, на наш взгляд, справедливо предполагают, что наконечники стрел были сознательно обломаны при совершении захоронения (Кондрашов А.В., Резепкин А.Д., 1988, с. 95). Подобный ритуал, при котором разламывали предметы погребального инвентаря при захоронениях, неоднократно отмечен в Северной Месопотамии, начиная, по крайней мере, с V тысячелетия до н. э. (Мунчаев Р.М., Мерперт Н.Я., 1981, с. 198–210). Зафиксированный в погребении у ст-цы Новосвободной отмеченный факт является, по нашему мнению, отражением месопотамской традиции.

Завершая характеристику обряда погребения позднемайкопских племен, следует особо остановиться на погребении с повозкой, открытом в 1985 г. в кургане 2 у ст-цы Старокорсунской Динского р-на Краснодарского края (Кондрашов А.В., Резепкин А.Д., 1988, с. 91–97). Курган высотой около 5 м (диаметр и характер насыпи —?) содержал 28 погребений, из которых несколько относится к майкопской культуре. Среди последних наибольший интерес вызывает погребение 18, представлявшее собой прямоугольную (1,5×1 м) яму глубиной 0,7 м, ориентированную по оси восток-запад (табл. 44, 3). На дне ямы (4,16 м от вершины кургана) был погребен подросток в скорченном положении, на правом боку, с кистями рук перед лицом, головой на запад. Череп был окрашен охрой, у затылочных костей отмечены кусочки угля. В ногах погребенного были положены два чернолощеных кубка и обломок еще одного сосуда. В северо-восточном и юго-восточном углах ямы находились остатки двух деревянных колес плохой сохранности, диаметр одной из которых достигал 60 см (Кондрашов А.В., Резепкин А.Д., 1988, рис. I, II). Над ямой, поперек ее длинной оси прослежены куски дерева, являвшиеся, возможно, частями повозки. В заполнении погребения найдено бронзовое четырехгранное шило.

Трудно с уверенностью утверждать, действительно ли в могилу была положена целая повозка или только часть ее. Но в любом случае перед нами не ординарный факт — единственное пока в майкопской культуре погребение с повозкой или частью ее[52]. Данный комплекс относится, как считают исследователи, к раннему горизонту новосвободненской группы погребений. Следовательно, это древнейшее в Европе погребение с повозкой (Кондрашов А.В., Резепкин А.Д., 1988, с. 94–97)[53]. Многочисленные погребения с повозками ямной культуры в степях Предкавказья и Волго-Донья и посткуро-аракской культуры Закавказья сравнительно моложе по возрасту погребения у ст-цы Старокорсунской.

Возвратимся к позднемайкопским курганам. Они характеризуются в целом единством многих признаков, касающихся как конструкции насыпи, формы и размеров могилы и самого способа захоронения, так и представленного в них погребального инвентаря. При этом, что весьма существенно, наблюдается немало общего между ними и курганами первых двух групп. Это, безусловно, указывает на генетическую связь между рассматриваемыми группами погребальных памятников майкопской культуры, отражающих последовательные этапы ее развития (Мунчаев Р.М., 1975, с. 321), что не согласуется с представлениями о том, что Майкоп и Новосвободная — это отдельные, не связанные между собой, культуры.

Можно ли на основании рассмотренных курганов Северного Кавказа выделить четко определенные локальные варианты майкопской культуры? По нашему мнению, нет. Безусловно, некоторые различия можно наблюдать в погребальных памятниках, расположенных в приморских районах Северо-Западного Кавказа, Прикубанье, Кабардино-Пятигорье и Чечено-Ингушетии. Но они не столь значительны. Вопрос о выделении локальных вариантов майкопской культуры может серьезно решаться только после того, как будут исследованы во всех областях Северного Кавказа в должной мере погребальные и бытовые памятники раннебронзового века и установлено между ними подлинное культурное и хронологическое соотношение[54].

Характеристика основных категорий инвентаря памятников майкопской культуры

Вещевой материал, представленный в бытовых и погребальных памятниках майкопской культуры, весьма значителен и довольно разнообразен. Он включает большую серию орудий из кремня и других пород камня, костяные предметы, керамику и выразительную коллекцию металла, главным образом различных изделий из бронзы. Отметим отдельно находки немалого числа украшений из золота, серебра и камня, а также ряда образцов высокого ювелирного искусства (серебряные сосуды из Майкопского кургана и др.), получивших мировую известность и рассматривавшихся часто как переднеазиатские импорты. Почти весь металлический инвентарь, за исключением отдельных предметов (Формозов А.А., 1965, с. 108; Мунчаев Р.М., 1975, с. 208), происходит из курганов в основном позднего этапа майкопской культуры. Каменный же инвентарь в погребениях встречается крайне редко.

Каменный инвентарь[55].

Орудия труда. Начнем обзор с каменных орудий, связанных с земледелием. Четко установленных землеобрабатывающих орудий в майкопских поселениях до сих пор не обнаружено. Найдено, правда, несколько каменных орудий (в Долинском поселении, Очажном гроте Воронцовской пещеры), которые рассматриваются как мотыги (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, рис. 25, 5; Соловьев Л.Н., 1958, с. 140, табл. 1, 9), но лишь одно из них, найденное в Мешоко, можно предположительно считать таковой (Формозов А.А., 1965, с. 86). А назначение мотыгообразного орудия из Псекупского поселения 1 остается неясным (Ловпаче Н.Г., Дитлер П.А., 1988, табл. XIX, 6).

Почти в каждом поселении майкопской культуры, включая Мысхако, расположенном на берегу моря (Дмитриев А.В., 1984, с. 32, 33), обнаружены зернотерки. В прикубанских поселениях их найдено, например, около 120, в том числе в поселении Скала примерно 70 зернотерок (Формозов А.А., 1965, с. 86). Серия их происходит и из Псекупского поселения 1 в равнинной части Закубанья (Ловпаче Н.Г., Дитлер П.А., 1988, табл. XIX). Они изготовлены из гранита и песчаника и разделяются на два типа. К первому из них относятся массивные ладьевидные зернотерки (Формозов А.А., 1965, с. 87, рис. 42, 1). Размеры их в среднем: длина 20–30 см, ширина 12–15 см, толщина 7-10 см. Имеются и весьма крупные экземпляры (58×36×21 см). Зернотерки второго типа представляют собой каменные плитки. Укажем для примера размеры одной из них, найденной в Хаджохе, — 40×30×5 см. Они шире и длиннее первых, но тоньше (Формозов А.А., 1965, с. 87, рис. 42, 2).

Вместе с зернотерками представлены терочники и реже — песты. В Долинском поселении найдены большие и малые терочники, сделанные из гранита или вулканического туфа. Большие были продолговатыми, с уплощенной рабочей поверхностью в форме вытянутого овала. Размеры их: высота 5,5–8 см, ширина 8-15 см (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 183, табл. V, 2, 3, 5). Малые терочники имели округлую форму (диаметр 7 см, высота 3 см).

Любопытно отметить, что терочник в одном случае обнаружен и в погребении — в кургане у пос. Иноземцево. Он лежал в ногах погребенного вместе с каменным оселком, плиточкой для растирания, несколькими кусками камня и другими предметами (Петренко В.Г. и др., 1977, с. 115).

Каменные же ступки почти не встречены. Известна, в частности, находка ступки в одном из бамутских курганов (Мунчаев Р.М., 1975, с. 292, 293, рис. 67, 6).

Во всех бытовых памятниках обнаружены также остатки жатвенных орудий в виде вкладышей серпов, изготовленных из различных местных пород кремня (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, рис. 23; Формозов А.А., 1965, рис. 43). Большая коллекция таких орудий (80 экз.) обнаружена в поселении Свободное (Нехаев А.А., 1990, с. 8). Представлены как срединные, так и концевые вкладыши, вставлявшиеся в костяную или деревянную оправу серпа. Первые имеют прямоугольные очертания, а вкладыши концевого типа — треугольные (табл. 46, 10, 17–25). Обращает на себя внимание оформление рабочего края серповых вкладышей. Орудия из таких поселений, как Мешоко, Скала, Очажный грот и Ясенова Поляна, имеют прямой рабочий край, а из других памятников (Долинское поселение и др.) — зубчатый. Полагают, что на раннем этапе майкопской культуры использовались вкладыши с прямым, а на позднем с зазубренным рабочим краем (Формозов А.А., 1965, с. 87).

Таблица 46. Майкопская культура. Каменный инвентарь.

1, 2, 31 — Майкопский курган; 3–8, 17, 23, 25, 30 — Мешоко; 9, 26 — курган 31 у ст-цы Новосвободной; 12–14 — курган у ст-цы Костромской; 15, 16, 27–29 — курган 1 у ст-цы Новосвободной; 18 — поселение у ст-цы Севастопольской; 19 — Павловская стоянка.

В ряде позднемайкопских погребений обнаружены кремневые желваки-заготовки и отщепы (Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1982, рис. 10, 1–3, 5; Резепкин А.Д., 1991б, рис. 3, 2, 3). Отметим находку в Новосвободненском кургане 31 (погребение 5) кремневой ножевидной пластины длиной 10 см при ширине 2 см (табл. 46, 9), обработанной по краям ретушью (Резепкин А.Д., 1991б, рис. 7, 2). Характер следов износа на ней позволил установить, что это орудие использовалось, с одной стороны, в качестве скобеля и развертки при изготовлении предметов из кости и рога, с другой — ретушера при оформлении изделий из камня типа наконечников стрел (Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, с. 93).

Выделим отдельно найденный также в погребении (курган 25 у ст-цы Новосвободной) серп для срезания тростника. Он сделан из крупного осколка кремня, обработанного двусторонней ретушью (Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, с. 93).

В нескольких раннемайкопских памятниках обнаружены микролитические орудия. Наибольшая коллекция их (около 200) происходит из Мешоко (табл. 46, 3–8), 17 микролитов обнаружены в Майкопском кургане (табл. 46, 1–2), один в Ясеновой Поляне (Формозов А.А., 1965, с. 110), а также одна трапеция в поселении Свободное. В позднемайкопских комплексах, насколько известно, такие орудия не представлены. Но небольшая группа микролитических орудий в виде трапеций, вытянутых треугольников и удлиненных прямоугольников представлена в материалах Лугового поселения — этого синкретического памятника раннебронзового века Кавказа (Мунчаев Р.М., 1961, с. 51). К югу от этого пункта — ни в Дагестане, ни в Закавказье — микролиты в памятниках III тысячелетия до н. э. не встречаются. На этой территории они крайне редки даже в комплексах VI–IV тысячелетий до н. э. Обратная картина наблюдается, как видим, в Предкавказье, а также, отметим кстати, на смежной с севера территории, в частности в памятниках ямной культуры Нижнего Поволжья (Мунчаев Р.М., 1961, с. 52).

Находки микролитических орудий в поселениях раннебронзового века Северного Кавказа вполне объяснимы, поскольку традиция их использования имеет здесь прочные корни, уходящие в мезолит. Но присутствие их в составе инвентаря богатейшего погребения Майкопского кургана — это экстраординарный факт. В данном случае следует говорить не о местной традиции, а, как мы подчеркнули выше, о месопотамской, определившей и ряд прочих изделий, входящих в комплекс Майкопского кургана. Хотя подобные орудия вышли из употребления в Месопотамии задолго до развития там хассунской и халафской культур (VI–V тысячелетий до н. э.), их продолжали почему-то спорадически использовать там при культовых церемониях вплоть до III тысячелетия до н. э. Поэтому, еще раз подчеркнем, присутствие микролитических орудий в Майкопском кургане следует рассматривать как отражение в данном памятнике Северного Кавказа месопотамского ритуала.

Микролиты не единственные орудия архаического типа, представленные в майкопских памятниках. В них обнаружены, кроме того, такие кремневые[56] изделия, как скребки, проколки, сверла, отжимники, отбойники, наконечники стрел и др. Удивляет не только набор этих неолитических типов орудий, но и их количество в изучаемых памятниках. Они представлены здесь значительными сериями, прежде всего, в ранних комплексах. В Нальчикском и Долинском поселениях, например, кремня сравнительно меньше, и в их инвентаре нет таких ранних типов орудий, как микролитические и др. (Мунчаев Р.М., 1975, с. 208, 209). Укажем для сравнения, что многие из отмеченных орудий вообще отсутствуют в памятниках куро-аракской культуры. В Закавказье они обнаруживаются даже не во всех энеолитических комплексах, а только в относительно ранних.

В майкопских памятниках много и таких каменных предметов неолитического типа (табл. 46, 30, 31), как плоские клино- или тесловидные топоры и долотовидные орудия (Формозов А.А., 1965, с. 108–111, рис. 53; 54, 5, 6, 9). Только в один сезон, например, в Мешоко было обнаружено 236 целых и 586 обломков каменных топоров. Около 30 серпентиновых тесел и долотцев найдено в поселении Свободное (Нехаев А.А., 1990, с. 9). Топоры, как правило, отшлифованы. Большинство их отличается небольшими размерами. По-видимому, часть их вставлялась в муфты из кости и рога и служила только каменными лезвиями комбинированных орудий (Формозов А.А., 1965, с. 108). Предполагают также, что эти рубящие орудия могли использовать для расчистки от леса земледельческих участков (Формозов А.А., 1965, с. 110). Конечно, они служили и для других целей, в частности для обработки дерева и т. д. Высказано предположение даже о возможности использования части топоров-тесел, сделанных из мягких пород камня, как лощила при изготовлении глиняных сосудов (Кононенко А.П., 1987, с. 20–22). Использование же подобных орудий в качестве наконечников мотыг представляется маловероятным.

Клиновидные топоры встречены в основном в майкопских поселениях ранней и средней групп, в позднемайкопских же бытовых комплексах они единичны (Формозов А.А., 1965, с. 83, табл. 2). Но на позднем этапе майкопской культуры на Северном Кавказе распространяются тесловидные орудия из бронзы. Последние, как и каменные топоры, продолжают бытовать спорадически в Предкавказье, видимо, и в последующий период бронзового века (Марковин В.И., Мунчаев Р.М., 1961). Укажем в данной связи, что в Закавказье эти орудия не встречаются практически в памятниках III тысячелетия до н. э.; крайне редки они и в комплексах эпохи ранней бронзы Северо-Восточного Кавказа (Мунчаев Р.М., 1961, с. 55, 56).

Рассмотрим также находки каменных топоров других типов в майкопских памятниках. Они в общем единичны. Так, в Воронцовской пещере (Соловьев Л.Н., 1958, с. 180, табл. IV, 2) и в Долинском поселении (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 181, 182, рис. 25, 1, 4) обнаружены сделанные из твердых пород камня (диорит и др.) топоры в виде вытянутого клина с желобчатым перехватом в верхней или средней части. Подобные желобчатые топоры, в том числе довольно массивные, известны из ряда памятников неолита, энеолита и бронзового века Закавказья и Северо-Восточного Кавказа. В Киликдаге (Азербайджан) открыта даже мастерская по производству этих орудий. Вопрос об их функциональном назначении остается пока открытым (Мунчаев Р.М., 1961, с. 58, 59; 1975, с. 62, 63).

Другой тип представляет диоритовый сверленый топор из Бамутского могильника (Мунчаев Р.М., 1961, с. 55, 56; 1975, с. 288). Он проушной — в верхней части его имеется округлое отверстие, выполненное сверлением, а на обухе — легкое, но заметное ребро. Этот каменный топор повторяет форму бронзовых проушных топоров майкопской культуры.

К иному типу относится каменный топор, обушковая часть которого оформлена в виде молота. Он найден в описанном выше погребении 5 кургана 31 в могильнике у ст-цы Новосвободной (Резепкин А.Д., 1991б, рис. 5, 5). Топор изготовлен из змеевика, длина его 15,6 см. Проушное отверстие диаметром 1,6 см просверлено, как выяснено, с двух сторон станковым цилиндрическим сверлом. По центру обушка проходит невысокий (0,2 см) валик. Топор первоначально выбит точечной техникой, а затем заточен на абразиве. Он отнесен к культовым предметам (Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, с. 93). Кстати, известны и бронзовые топоры аналогичной формы. Один из них, например, обнаружен в том же погребении (табл. 47, 8), что и каменный (Резепкин А.Д., 1991б, рис. 5, 1), а второй происходит из кургана ст-цы Воздвиженской (Попова Т.Б., 1963, табл. XXI). Можно считать, что этот немногочисленный тип топора характерен только для Прикубанья.

Таблица 47. Майкопская культура. Каменные (1–4) и бронзовые (5–18) изделия.

1–4 — из курганов у сел. Чегем I и II; 5 — курган 1 у ст-цы Новосвободной; 6, 8, 16 — курган 31 у ст-цы Новосвободной; 7 — Нальчикская гробница; 9 — курган 21 у сел. Чегем III; 10 — курган у ст-цы Костромской; 11 — Псекупский могильник; 12 — курган у сел. Кызбурун III; 13 — случайная находка (Краснодарский музей); 14 — Бамут; 15 — курган у ст-цы Махошевский; 17, 18 — Майкопский курган.

Следует отметить, что сверленые каменные предметы в майкопских памятниках довольно редки. Кроме бус, можно указать еще, например, на находки обломков молотка-топора и булавы из Веселого и Ясеновой Поляны (Формозов А.А., 1965, с. 110) и булавы из кургана 36 у г. Усть-Джегута (Мунчаев Р.М., 1975, с. 239).

Особый тип каменных сверленых предметов составляют несколько тщательно отшлифованных топоров клювовидной формы (табл. 47, 1–4). Они найдены в курганах у селений Чегем I и II (Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 5, 15–18; Бетрозов Р.Ж., Нагоев А.Х., 1984, рис. 13, 10–12). Высота их от 8 до 12 см, ширина от 3 до 4,5 см. Трудно сказать, местного ли они производства. В Закавказье таких топоров до сих пор не обнаружено. Но аналогичные орудия в единичных экземплярах найдены в памятниках ямной культуры (Мерперт Н.Я., 1974, с. 75, рис. 10, 6). Неясно не только их происхождение, но и назначение.

Отметим, наконец, совершенно уникальный кремневый топор с «ручкой», происходящий из кургана у пос. Иноземцево (Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1982, рис. 10, 8).

Из орудий в майкопских памятниках представлены также точильные камни. Они найдены, в частности, в Майкопском кургане, погребениях могильника Клады, в курганах у ст-цы Костромской, г. Усть-Джегута, пос. Иноземцево и сел. Чегем I, в Бамутском могильнике и других комплексах. Отдельные из них имеют на одном конце оселка округлое отверстие для подвешивания. Укажем для примера, что точильные бруски из дольменов Новосвободной достигают в длину от 10 до 27 см (Попова Т.Б., 1963, с. 40, табл. XVI).

Необходимо отметить, что ряд изделий, включая три абразивных инструмента в виде точильных камней, из погребения 5 кургана 31 Новосвободненского могильника были подвергнуты трасологическому изучению. Два из них имеют брускообразную форму, длина их 22,2 и 24 см при ширине соответственно 4,5 и 3,2 см (Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, с. 89, рис. 1, 2). Один сделан из глинистого сланца, другой — из мелкозернистого песчаника. Оба орудия выполнены пикетажной (или точечной) и абразивной техникой и являются оселками, один — для направки лезвий металлических ножей или кинжалов, а другой — для заточки острий металлических шильев и игл. Третье орудие, отличающееся меньшими размерами (13×5,2 см), выполнено с помощью той же техники. Рабочими поверхностями служили не только верхняя и нижняя (для заточки острия шильев и игл), но и две боковые (для заточки и заострения лезвий бронзовых топоров-тесел).

В комплексе данного погребения представлен еще ряд каменных орудий — три «подушки», брускообразное изделие с выпуклыми торцами и четыре шарика (Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, рис. 9-12, 14–17). «Подушки» подчетырехугольной формы (10,5×8,8; 7,2×8,3; 14,6×7,4 см) с округлыми углами, сделаны из плотного камня той же техникой. Судя по совокупности признаков износа, эти орудия использовались, прежде всего, в качестве наковаленок, на которых путем холодной ковки производилось изготовление золотых и серебряных украшений. Некоторые из них использовались и для других целей. Например, одна из этих «подушек» служила также выпрямителем для древков стрел и формой для изготовления округлых украшений типа бляшек. Две другие плитки служили еще подставками-наковаленками, на которых прокатывался орнамент. Боковые же грани их использовались как гладилки-выпрямители для раскатки металлической фольги и выпрямления листового металла; зауженный выпуклый торец орудия применялся в качестве молотка для ковки и выглаживания листового металла (Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, с. 91, 92).

Что касается брускообразного предмета (длиной 15,7 см и шириной 1,9 см при толщине 1,9 см), то, судя по характеру следов его износа, он служил «молоточком легкого действия для холодной ковки металлической фольги, для выглаживания и выдавливания из этой фольги на матрице тонких ювелирных изделий» (Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, с. 92).

Представляется несомненным, что в таких же целях использовались и каменные орудия из дольменов Новосвободной (Попова Т.Б., 1963, табл. XVI). В последних, как известно, встречены и небольшие каменные (из известняка, гранита, роговика и мела — табл. 48, 35–37) шарики с тщательно отполированной поверхностью, которые рассматривались как пращевые шары (Попова Т.Б., 1963, табл. 1). Но, как показало трасологическое изучение отмеченных выше четырех шариков из кургана 31 того же Новосвободненского могильника Клады, последние служили «легкими молоточками и миниатюрными давильными прессами, с помощью которых изготовлялись ювелирные украшения полусферической формы» (Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, с. 92). Безусловно, таковы же были по назначению аналогичные им по всем признакам шарики из дольменов. Укажем, кстати, что совершенно аналогичные им по форме и размерам шарики, выточенные из алебастра, обнаружены в памятниках Месопотамии III тысячелетия до н. э.

В свете приведенных данных нельзя не согласиться с выводом о том, что майкопские мастера были профессионалами в области пикетажной техники, применявшейся ими так же широко, как и абразивная, они владели уже станковым сверлением и набором каменных инструментов для изготовления разнообразных предметов, включая ювелирные изделия из золота и серебра (Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, с. 94).

Оружие. Отметим, прежде всего, что в качестве оружия могли служить и некоторые из многочисленных каменных топоров, рассмотренных выше. Наиболее распространенным и, пожалуй, единственным видом каменного оружия в майкопских памятниках являются наконечники стрел. Они встречены во многих памятниках майкопской культуры, как ранних, так и поздних. Значительную серию их дало, например, поселение Мешоко. Семь наконечников обнаружено и в самом Майкопском кургане. Они миндалевидной формы и покрыты с двух сторон тонкой ретушью. Подобные наконечники стрел встречены еще на поселении у г. Кисловодска. Такие же кремневые наконечники стрел представлены и в ряде месопотамских памятников раннединастических периодов (Мунчаев Р.М., 1975, с. 323, 324).

Иной тип наконечников стрел происходит из поселения Мешоко. Они треугольные, в том числе черешковые, с прямым и слегка выемчатым основанием (Формозов А.А., 1965, с. 110, 111, рис. 54, 2, 3).

В позднемайкопских же памятниках наконечники стрел заметно отличаются от вышеотмеченных. В дольмене кургана I у ст-цы Новосвободной (Попова Т.Б., 1963, табл. IV, 8-13) найдено шесть крупных, длиной 9-10 см, двусторонне обработанных струйчатой ретушью кремневых листовидных наконечников дротиков с пильчатыми краями (табл. 46, 27–29). В этом кургане (табл. 46, 15, 16), а также в курганах у ст-цы Костромской (табл. 46, 12–14), пос. Иноземцево, в бассейне Чегема и Баксана, Долинском поселении (Попова Т.Б., 1963, табл. IV, 14–17; Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 6, 1-10; Бетрозов Р.Ж., Нагоев А.Х., 1984, рис. 13, 2–9; Круглов A.П., Подгаецкий Г.В., 1941, рис. 25, 2, 3) и других обнаружены асимметричные флажковидные и асимметричные треугольные с выемкой в основании наконечники стрел. Такие стрелы, в особенности асимметричные с выемкой в основании, встречены и в ряде памятников раннебронзового века Закавказья и Северо-Восточного Кавказа (Мунчаев Р.М., 1961, с. 65, 66; 1975, рис. 75, 2, 16), но их следует считать характерными больше для позднего этапа майкопской культуры (Формозов А.А., 1965, с. 83, табл. 2).

Отметим, что в комплексе богатого погребения 5 кургана 31 в могильнике Клады наряду с пятью наконечниками стрел, асимметричных с выемкой в основании, представлен кремневый листовидный нож-кинжал длиной 13,8 см (Резепкин А.Д., 1991б, с. 176, рис. 7, 1). Поверхности его обработаны отжимной, а края — пильчатой ретушью (табл. 46, 26). На обушковой части его отмечены следы обкладки. Для крепления кинжала к рукоятке по обеим сторонам обушка сделаны выемки. Предполагается, что наконечники стрел служили вкладышами составного метательного оружия, а кинжал использовали как нож при разделке туш убитых животных (Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, с. 93). Между прочим, и в древнейшем погребении Иноземцевского кургана вместе с девятью асимметричными наконечниками стрел со скошенным основанием найден кремневый нож, покрытый струйчатой ретушью. Один край его дугообразный, другой прямой (Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1982, рис. 8, 4). Вполне возможно, что и этот нож был связан с охотничьей деятельностью.

Выше отмечались находки в двух памятниках майкопской культуры каменной булавы. Обломок каменной шаровидной булавы обнаружен в Мысхако (Дмитриев А.В., 1984, с. 33). Еще один каменный шарообразный предмет с отверстием, найденный в Майкопском кургане (ОАК за 1897 г., с. 6, рис. 19), рассматривается отдельными исследователями как наконечник булавы (Формозов А.А., 1965, с. 76). Для изучаемой культуры данный тип оружия нехарактерен в отличие, например, от куро-аракской культуры, в памятниках которой булавы сравнительно широко распространены.

Каменные украшения. В майкопских памятниках встречены каменные браслеты, каплевидные подвески и бусы. Все они, как известно, представляют собой весьма архаические типы украшений.

Браслеты найдены во многих поселениях, в частности в Мешоко, Ясеновой Поляне, Скале, Очажном гроте и других, а также в трех случаях в погребениях — в кургане между ст-цей Тульской и ст-цей Севастопольской, в кургане 3 у г. Усть-Джегута и в кургане 25 у ст-цы Новосвободной (Формозов А.А., 1965, с. 77, рис. 36; с. 83, табл. 2; Мунчаев Р.М., Нечитайло А.Л., 1966, рис. 3, 6; Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, рис. 18; Нехаев А.А., 1990, с. 10, 14). Таким образом, почти все они за единичными исключениями происходят из прикубанских памятников. Особенно значительная серия, включающая несколько сот браслетов, обнаружена в Мешоко (Формозов А.А., 1965, с. 70). Они округлой формы с прямоугольным, треугольным и пластинчатым сечением. Около 300 браслетов, главным образом тонких сланцевых, происходит из Ясеновой Поляны (Нехаев А.А., 1990, с. 14). Большая коллекция браслетов обнаружена также на поселении Свободное. Они изготовлены из серпентина и реже — из сланца, а иногда даже из глины, и подразделяются на восемь типов (Нехаев А.А., 1990, с. 10).

Устанавливается четко, что больше всего браслетов в раннемайкопских комплексах. В поселениях же, относимых А.А. Формозовым к среднему этапу майкопской культуры, их уже мало, а в позднемайкопских памятниках встречен всего один экземпляр (Формозов А.А., 1965, с. 83, табл. 2).

Другой тип украшений составляют каплевидные подвески и бусы. Первые найдены как в поселениях (Мешоко и др.), так и в курганах Новосвободной. Они входили, видимо, в состав ожерелий.

Наиболее многочисленны из каменных украшений — бусы. Большинство их сделано из сердолика. Так, в Майкопском кургане обнаружено 1272 сердоликовые бусины (табл. 48, 9) и 60 бирюзовых (ОАК за 1987 г.), а в Старомышастовском кладе — более 400 сердоликовых и лазуритовых (табл. 48, 10–15, 20–23). Они есть и в позднемайкопских погребениях, но в значительно меньшем количестве. Например, в дольменах Новосвободной найдено 47 сердоликовых бусин, а в погребении 5 кургана 31 того же могильника — 104, в ст-це Андрюковской — десять, в ст-це Псебайской — четыре, в Бамуте — одна (Формозов А.А., 1965, с. 123; Мунчаев Р.М., 1975, с. 291; Резепкин А.Д., 1991б, с. 186). Находки этих бус концентрируются главным образом в памятниках Прикубанья. В Кабардино-Пятигорье их крайне мало, а в Бамутском могильнике и того меньше. Сердоликовые бусы округлой, бочонкообразной, биконической и цилиндрической формы, с двусторонним сверлением. Они представляются импортными — иранского и индийского происхождения (Иессен А.А., 1950, с. 177; Формозов А.А., 1965, с. 122). Но возможно, что на позднем этапе майкопской культуры бусы из привозного сердолика изготовляли на месте, в частности в Прикубанье (Попова Т.Б., 1963, с. 41). Об этом может свидетельствовать и установленный ныне факт высокого уровня развития у позднемайкопских племен техники обработки камня, включая сверление его специальными инструментами.

Таблица 48. Майкопская культура. Украшения.

1, 4–7 (золото), 9 (сердолик) — из Майкопского кургана; 2, 47–51 (золото) — из курганов у сел. Чегем I; 3, 16–19, 32–43, 45, 50 — украшения из дольменов в курганах у ст-цы Новосвободной; 10–15, 20–26 — украшения из Старомышастовского клада; 27, 28, 40 — золотые кольца и серебряная игла из курганов у с. Бамут; 46 — золотое колечко из кургана у ст-цы Костромской; 52 — костяная булавка из кургана у г. Усть-Джегута; 55 — золотая булавка из кургана у сел. Кишпек.

В майкопских погребениях обнаружены также бусы, сделанные из морской пеньки, гагата, медной лазури и горного хрусталя (табл. 48, 38, 39). Считается, что большинство их, включая бирюзовые и лазуритовые, импортного происхождения (из Ирана, Анатолии и Бадахшана) и найдены они, за исключением хрустальных бус, в раннемайкопских памятниках (Формозов А.А., 1965, с. 122, 123). Не исключено, что бусы из горного хрусталя местного производства. Среди них имеются бусы-подвески каплевидной формы, как, например, обнаруженные (10 экз.) в том же погребении 5 кургана 31 в могильнике Клады. Две из этих бусин имеют в нижней, утолщенной части следы огранки, а на одну надета золотая обоймочка (Резепкин А.Д., 1991б, с. 185, 186, рис. 11, 7).

О золотых, серебряных и костяных бусах речь пойдет ниже. Здесь же укажем на то, что в кургане у ст-цы Костромской было обнаружено свыше 500 пастовых бусин (ОАК за 1897 г.). Такие же бусины найдены и в погребении кургана у пос. Иноземцово (Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1982, с. 108).

Завершая характеристику каменных изделий, особо выделим находку в кургане 31 у ст-цы Новосвободной каменной фигурки животного (табл. 49, 7) — коровы или, скорее всего, быка (Резепкин А.Д., 1981, с. 115). Глаза его углублены с помощью пикетажа, в древности они были инкрустированы, а вся фигурка окрашена черной краской, от которой сохранились отдельные пятна (Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, с. 93). Эта великолепная статуэтка, относящаяся к культовым предметам, заставляет обратиться в поисках аналогий, прежде всего, к Месопотамии, где культ быка, который она, вероятно, олицетворяет, начал складываться рано, а в III тысячелетии до н. э., как, кстати, и в крито-микенской культуре, получил широкое распространение.

Таблица 49. Майкопская культура.

1–4 — каменные печати из кургана у с. Красногвардейское, из Тепе Гавры и Египта (1–3), по А.А. Нехаеву, и Восточной Анатолии (4); 5–6 — глиняные фигурки из поселений Скала (5) и Мешоко (6); 7 — каменная фигурка животного из кургана 31 у ст-цы Новосвободной.

Костяные изделия.

На широкое использование кости указывают находки многочисленных изделий из нее в майкопских поселениях (Формозов А.А., 1965, с. 112, 113, рис. 55). Особенно много костяных изделий обнаружено, например, в Мешоко и Свободном. Среди них шилья и проколки, долотца, молоток с отверстием для рукояти, рыболовные крючки и иные предметы, включая ложку (Нехаев А.А., 1990, с. 10). В других памятниках встречены также костяные ножи (Хаджох), муфты (Каменномостская пещера и курган у хут. Рассвет) с гнездом для насадки каменного орудия (Формозов А.А., 1965, рис. 55, 1) и пряслице полусферической формы из кургана 33 у г. Усть-Джегута (Мунчаев Р.М., 1975, с. 239). Обломок молотка или песта из рога крупного животного происходит из кургана 21 у сел. Чегем II (Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 5, 19). Обращает на себя внимание хорошо сохранившаяся костяная игла круглого сечения с ушком из кургана 52 у сел. Чегем I (Бетрозов Р.Ж., Нагоев А.Х., 1984, рис. 13, 13).

В Нальчикской гробнице, курганах у селений Чегем I и II и в одном из Бамутских курганов обнаружены костяные черенковые наконечники стрел круглого сечения, а в одном случае (курган 27 у сел. Чегем II) — четырехгранной формы с косыми насечками (Чеченов И.М., 1973, рис. 28, 14; Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 6, 11, 12; Мунчаев Р.М., 1975, рис. 73, 2; Бетрозов Р.Ж., Нагоев А.Х., 1984, рис. 13, 15). Стрелы из кургана в Нальчике имели золотую обкладку в виде конуса (Чеченов И.М., 1973, с. 18).

Отмеченный костяной инвентарь характерен, как известно, для памятников неолита и энеолита широкого ареала, в том числе Кавказа и особенно Закавказья.

К числу оригинальных орудий относятся три роговых молотка и девять роговых «палочек», обнаруженных совместно в основном погребении кургана у пос. Иноземцово (Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1982, рис. 11). Это, вероятно, орудия, связанные с производством каких-то предметов. Из этого погребения происходит также ряд каменных орудий (оселок, плитка для растирания, терочник, а также кремневые желваки-заготовки. Поэтому предполагается, что погребенный в этой могиле был связан с производственной деятельностью (Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1982, с. 108).

Более десятка костяных «палочек» плоско-выпуклой в сечении формы, длиной 4–5 см были найдены и в погребении 19 кургана 2 у ст-цы Старокорсунской (Кондрашов А.В., Резепкин А.Д., 1988, с. 93, 94, рис. 2, 10).

Среди костяных изделий представлены и различные украшения, отличающиеся также архаичностью типов. Это, прежде всего, подвески из зубов оленя и подражающие по форме зубам оленя, но вырезанные из кости (Формозов А.А., 1965, с. 121; Кондрашов А.В., Резепкин А.Д., 1988, рис. 2, 11). Они обнаружены как в бытовых памятниках (Мешоко и др.), так и в погребальных (погребения в могильнике Клады, курганы у хут. Штурбина и ст-цы Старокорсунской). Имеются также подвески из зубов лисицы, из фаланг животных и челюстей мелких грызунов (Формозов А.А., 1965, с. 122, рис. 60, 3).

В Мешоко обнаружены еще пластинки из кабаньих клыков с отверстием на углах и пронизи из трубчатых костей с орнаментом в виде спиральной нарезки (Формозов А.А., 1965, с. 122).

Несомненный интерес представляет коллекция костяных украшений из погребений раннебронзового века у станиц Новосвободной и Батуринской. Они выполнены путем пиления, сверления и шлифовки на абразиве (Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, с. 93, 94). Отметим, прежде всего, шесть игральных костей семечко- и стержневидной формы с продольными и поперечными нарезками, сделанными металлической пилкой и сохранившими следы красной краски (Резепкин А.Д., 1991б, рис. 10, 1, 2). Не менее интересны костяные бляшки (45 экз.) прямоугольной (1×0,6 см) формы (толщиной 0,3 см) с поперечной, иногда окрашенной нарезкой. В одном из погребений обнаружена 51 бусина из моляров оленя с отверстием в верхней части (семь из них имеют по два отверстия, а 43 — одно). На отверстиях сохранились следы в виде концентрических линий от станкового сверла. Встречены также три окрашенные в черный цвет биконические бусины из расчлененной трубчатой кости (Коробкова Г.Ф., Шаровская Т.А., 1983, с. 94).

В заключение укажу еще раз на отмеченную уже выше находку в кургане 13 у г. Усть-Джегута костяной булавки с округлым стержнем и треугольным навершием, длиной 7,3 см (табл. 48, 52). Аналогии ей неизвестны в синхронных памятниках Кавказа, но подобная устьджегутинской костяная булавка найдена в близком по времени комплексе из Арслантепе близ Малатьи в Восточной Анатолии (Frangipane М., Palmieri А., 1983, fig. 63, 1).

Еще одна небольшая (длиной 4,5 см) костяная булавка найдена в кургане у аула Кубина (Биджиев Х.Х., 1980, с. 40).

Таков каменный и костяной инвентарь, представленный в памятниках майкопской культуры. Обращают на себя внимание в целом его глубокая архаичность, наличие в его составе многочисленных типов орудий, восходящих к неолиту и даже мезолиту. Этот архаический пласт составляет характерную особенность культуры раннебронзового века Северного Кавказа, один из важнейших компонентов майкопской культуры (Формозов А.А., 1965, с. 123). Он прослеживается, прежде всего, в тех бытовых памятниках, которые представляют раннюю и среднюю группу майкопских поселений, т. е. характеризует относительно ранний период развития изучаемой культуры. По мере дальнейшего генезиса культуры многие из отмеченных типов древнейших орудий исчезают. Это было вызвано усиленным развитием земледелия и особенно скотоводства, возникновением собственного металлообрабатывающего производства и значительной активизацией связей с Закавказьем, Северным Причерноморьем, Подоньем, Поволжьем и особенно Передней Азией.

Архаический пласт в майкопской культуре, четко характеризуемый бытовыми комплексами, имеет, бесспорно, местное происхождение, он генетически связан с культурой Северного Кавказа предшествующей эпохи. Уже на начальных фазах развития майкопской культуры на него начинает как бы накладываться постепенно другой, инородный слой. Этот новый компонент ярко характеризуют другие категории предметов материальной культуры, в особенности металлический инвентарь.

Но прежде чем перейти к его характеристике, отмечу одну чрезвычайно интересную находку, сделанную в двухкамерной мегалитической гробнице, раскопанной у ст-цы Новосвободной в 1981 г. Речь идет об остатках деревянного изделия в виде ящичка. От него сохранились две стенки длиной 15 и 12 см, высотой 8 см. Автор раскопок считает возможным интерпретировать последние «как остатки двух стенок от ящичка-резонатора какого-то струнного инструмента типа арфы», подобной арфам из гробниц в Уре (Южная Месопотамия) первой половины III тысячелетия до н. э. (Резепкин А.Д., 1990, с. 455). Перед нами, безусловно, уникальная находка, требующая еще своего специального изучения.

Металлические изделия.

Металл майкопской культуры представляет собой значительный по количеству и разнообразию комплекс бронзовых орудий труда, посуды, оружия и других предметов, а также сосудов и различных украшений из золота и серебра. Ни в одной области нашей страны, включая Закавказье (да и во многих других регионах Старого Света), памятники раннебронзового века не дали такого обилия и многообразия металлических изделий, как на Северном Кавказе (Deshayes I., 1960; и др.).

Металл обнаружен в памятниках всех отмеченных групп майкопской культуры, но наибольшая часть его происходит из позднемайкопских погребальных комплексов. До сих пор медные или бронзовые предметы найдены лишь в нескольких поселениях: в Скале — колечко и пластинка (предполагают, что это ножик), в Мешоко (верхние горизонты) — несколько шильев, бусина, височное кольцо, долотце и маленький бесчеренковый нож (табл. 50, 5), в Ясеновой Поляне — шило, в Серегинском поселении — нож раннемайкопского типа, в Галюгаевском — мотыга и шило (Формозов А.А., 1965, с. 71, 77, 79; Днепровский К.А., Яковлев А.А., 1988, с. 93, рис. 5, 9; Кореневский С.Н., 1993, с. 17, рис. 6, 4; и др.).

Таблица 50. Майкопская культура. Серебряный (1) и бронзовые (2-13) ножи и кинжалы.

1 — Нальчикская гробница; 2 — курган 1 у ст-цы Новосвободной; 3 — Серегинское поселение; 4 — курган у ст-цы Воровсколесской; 5 — Хаджох; 6, 7 — курган у ст-цы Махошевской; 8 — Майкопский курган; 9, 10 — Садки; 11 — курган у хут. Рассвет; 12 — курган на «участке Зиссермана»; 13 — курган у г. Усть-Джегута.

К настоящему времени более 200 предметов из цветного металла, происходящих из северокавказских комплексов эпохи ранней бронзы, подвергнуты спектральному анализу. Эта работа выполнена Е.Н. Черных, И.Р. Селимхановым, С.Н. Кореневским и В.А. Галибиным в соответствующих лабораториях Москвы, Баку и Санкт-Петербурга (Галибин В.А., 1991, с. 59). Металл, из которого изготовлено подавляющее большинство изделий, подразделяется на две группы: медно-мышьяковую и медно-никелевую бронзу (Черных Е.Н., 1966). Устанавливается, что в Прикубанье, например, доминируют медно-мышьяковые изделия, а в Кабардино-Балкарии — медно-никелевые.

Вызывает определенный спор вопрос о происхождении никеля в майкопской бронзе. Не вдаваясь в детали, отмечу только, что Е.Н. Черных полагал, что поскольку на Кавказе нет медно-никелевых месторождений, из руд которых никель вместе с медью мог попасть в сплав, то источник данного металла надо искать на территории Передней Азии, включая Иран и Анатолию. К иному заключению пришел недавно В.А. Галибин. Ему представляется более вероятным, что никель попадал в бронзу не с медью, а с мышьяком (основным легирующим компонентом бронзы) за счет примеси никелина к мышьяковым минералам — аурипигменту и реальгару. Исходя из того, что на Северном Кавказе имеется месторождение никеля, в частности Белореченское, рудные источники раннего металла Предкавказья, по его мнению, надо искать на месте. А разделение металла на две группы по содержанию в нем никеля, как он считает, отражает не разное происхождение металла в этих группах, а лишь случайное распределение никеля в зависимости от минерального состава мышьяковистого сырья (Галибин В.А., 1991, с. 60, 61). Полагаю, что вопрос этот еще далек от своего окончательного решения, разработка его будет продолжаться.

Но вернемся к самим предметам металлопроизводства майкопской культуры. Раннемайкопские изделия из бронзы в целом немногочисленны и происходят в основном из Майкопского кургана. Там, как известно, обнаружены кинжал, два клиновидных топорика, орудие в виде кирки с втулкой (табл. 47, 18), втульчатый топор, комбинированное оружие в виде втульчатого топора-тесла (табл. 47, 17), плоский бесчеренковый нож (табл. 50, 8), два долота, шило, плоская чаша, ведерко с дужкой, раздавленный кувшин и два котла (Мунчаев Р.М., 1975, с. 213–221). Вместе с ними, кстати, в этом кургане было найдено еще и немало изделий из драгоценных металлов: два золотых и 14 серебряных сосудов (табл. 51), в том числе один с золотыми ручками-ушками, другой с золотым ободком у основания шейки (табл. 51, 9) и два украшенные великолепными чеканными рисунками (табл. 51, 1, 3); 6 серебряных стержней длиной 1,03 м, из которых на концы четырех были насажены массивные фигурки быков — двух золотых и двух серебряных; 2 серебряных и 3 золотых колпачка полушарной формы; 68 золотых штампованных пластинок в виде львов и 19 в виде быков; 38 штампованных колец; 10 двойных пятилепестковых розеток; золотые ленты и полоски серебра; массивные золотые кольца и круглые в сечении серьги, несколько золотых кнопок (?) и 5 золотых ободков неизвестного назначения (ОАК за 1897 г., с. 4); множество серебряных и различной формы золотых бус.

Таблица 51. Майкопский курган. Серебряные (1–5, 7–9) и каменный (6) сосуды.

Отметим здесь же и Старомышастовский клад (табл. 52, 1-16), относимый к ранней группе майкопских памятников и включавший также серебряный сосуд (табл. 52, 14) и различные украшения (ОАК за 1987 г., с. 64–65). Среди последних — серебряные фигурки быка (табл. 52, 9) и антилопы, золотая полая головка льва, 3 золотые розетки, до 40 золотых височных колец, в некоторые из которых вставлены сердоликовые бусы (табл. 52, 16), и свыше 2500 золотых и серебряных бус различной величины и формы.

Таблица 52. Старомышастовский клад (1-16).

Наличие столь богатого инвентаря, в том числе такого количества разнообразных бронзовых, золотых и серебряных предметов в комплексе Майкопского кургана вполне объяснимо. Ведь это было захоронение родо-племенного вождя или жреца. На фоне рассмотренного выше каменного и костяного инвентаря эти предметы представляются совершенно инородными, никак с ним не связываются.

Почти весь металлический инвентарь богатейшего погребения Майкопского кургана признается многими исследователями импортным, переднеазиатского происхождения (Кореневский С.Н., 1988г, с. 86–87). Однако проведенный недавно анализ его с учетом сравнительных данных из памятников Закавказья и Ближнего Востока позволил сделать заключение о том, что нет бесспорных аргументов в пользу привозного характера майкопских предметов из цветного металла и, напротив, имеются основания говорить об их местном производстве, и данную точку зрения «можно рассматривать и защищать как вполне вероятностную гипотезу» (Кореневский С.Н., 1988, с. 95). С этим, полагаем, можно согласиться.

Таблица 53. Майкопская культура. Бронзовые ножи и кинжалы.

1 — курган 2 у ст-цы Новосвободной; 2, 7, 10, 11 — Чегем I; 3, 16 — курган 31 у ст-цы Новосвободной; 4, 8 — Бамутские курганы; 5, 14, 15 — сел. Кишпек, 1 курганная группа; 6 — Кызбурун III; 9 — курган у с. Красногвардейское; 12 — Баксан (случайная находка); 17 — Нальчикская гробница; 18, 19 — сел. Кишпек, 3 курганная группа.

Некоторые предметы из комплекса Майкопского кургана (например, втульчатый топор) находят прямые параллели в Месопотамии и Иране. К сожалению, ввиду случайного происхождения и ограниченности известных там находок подобного типа до сих пор неясно, в каком регионе Ближнего Востока сформировалась традиция производства этих орудий (Кореневский С.Н., 1974, с. 28). В данной связи следует подчеркнуть и то обстоятельство, что пока мы не знаем в Передней Азии прямых аналогий образцам металлической посуды, втульчатой кирке и некоторым другим предметам Майкопского кургана. В то же время ряд металлических изделий из этого кургана находит близкие соответствия в комплексах раннебронзового века Северного Кавказа (Кореневский С.Н., 1988г, с. 88–90). Это касается и проушного топора (табл. 47, 5–7, 9, 10), и плоских тесловидных орудий и долот (табл. 54, 1–8), и бесчеренковых ножей. Из бронзовых орудий труда выделяются крупный нож (меч?) длиной 47 см (табл. 50, 8), втульчатая мотыга и комбинированное орудие в виде топора-кирки (табл. 47, 17, 18). Но ни в Передней Азии, ни в Эгее и Подунавье прямых аналогий им не обнаруживается (Кореневский С.Н., 1988г, с. 89). Однако, например, близкие по форме бронзовые мотыги обнаружены в майкопских памятниках — в погребении 150 Псекупского могильника (Ловпаче Н.Г., 1985, табл. II, 1; табл. 47, 11) и в Галюгаевском поселении (Кореневский С.Н., 1993, рис. 6, 4). Кстати, оба эти комплекса относятся к ранней группе майкопских памятников.

Таблица 54. Майкопская культура. Бронзовые долота и тесловидные топоры.

1 — Нальчикская гробница; 2, 3, 5, 7, 13 — дольмены у ст-цы Новосвободной; 4 — курган у хут. Штурбина; 6 — курган у ст-цы Воздвиженская; 7, 8, 11 — курган 31 у ст-цы Новосвободной; 9 — курган у с. Красногвардейское; 10, 15 — случайные находки (Краснодарский музей); 12, 14 — курган у ст-цы Махошевской; 16 — курган у с. Бамут.

Что же касается металлической посуды из Майкопского кургана, то и она в целом представляется достаточно оригинальной. Отдельные образцы ее повторяют формы соответствующих глиняных сосудов, в том числе из самого Майкопского кургана. Посуда из листовой бронзы, представленная в основном крупными сосудами в виде котлов, получает сравнительно широкое распространение на позднем этапе развития майкопской культуры. Она обнаружена не только в Прикубанье, но в Кабардино-Пятигорье и Чечено-Ингушетии, а также в Калмыкии.

Вернемся, однако, к металлу из раннемайкопских памятников. В других погребальных комплексах он крайне редок. Только в одном погребении (курган 2 у сел. Старый Урух в Кабардино-Балкарии) найден еще обломок серебряного сосуда (Крупнов Е.И., 1950, с. 227–229), а в нескольких других курганах «на участке Зиссермана», в Садках в Нальчике, у ст-цы Воровсколесской — бронзовый бесчеренковый нож-кинжал (табл. 50, 4, 9, 10, 12), подобный обнаруженному в Майкопском кургане (Иессен А.А., 1941, рис. 2, 4, 5; Мунчаев Р.М., 1975, рис. 41, 2, 3, 5; Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1989, с. 211). Близкие по форме к отмеченным ножи-кинжалы, но уже с намечающимся черенком встречены также в кургане 13 у г. Усть-Джегута (табл. 50, 13)[57] и в одном из курганов у хут. Рассвет (табл. 50, 11). Последние можно рассматривать типологически, как занимающие промежуточное положение между ранне- и позднемайкопскими ножами-кинжалами. К ним условно относится еще один бронзовый бесчеренковый плоский нож (табл. 50, 5) из навеса Ходжох III (Формозов А.А., 1961, рис. 23, 3).

Таков раннемайкопский металл. Если исключить богатейшие комплексы самого Майкопского кургана и Старомышастовского клада, то металлические изделия в остальных памятниках представлены единичными образцами и по существу одной и довольно архаической формой — бронзовыми бесчеренковыми ножами-кинжалами. Последние найдены и в Прикубанье, и в Центральном Предкавказье.

Рассмотрим металлический инвентарь позднемайкопских памятников. Обращает на себя внимание не только значительное количество в его составе бронзовых изделий, но и большое их разнообразие. Все основные формы орудий труда, предметов вооружения, посуды и других изделий из бронзы, а также золотых украшений представлены в памятниках всего ареала майкопской культуры — от Северо-Западного Кавказа до Дагестана.

Наиболее распространенными изделиями являются ножи-кинжалы. Их обнаружено в общем около 100 экземпляров, главным образом в Прикубанье и Кабардино-Балкарии. Они плоские, двулезвийные; среди них есть небольшие, длиной 4–7 см, и крупные, длиной свыше 20 см; все имеют четко выделенный черенок, обычно округленный конец и одно, чаще два, а иногда и три продольных ребра или желобка (табл. 53).

В зависимости от формы и размеров они подразделяются на несколько групп: ножи-кинжалы с узким лезвием и одним ребром (Резепкин А.Д., 1991б, рис. 6, 2, 8, 13); такие же, но без продольного ребра и с четко выделенными плечиками (Попова Т.Б., 1963, табл. X); без ребра и со слабо выделенными плечиками (Резепкин А.Д., 1991б, рис. 6, 12). Особую группу составляют ножи-кинжалы (длиной от 18 до 30 см) с широким лезвием, округленным краем, четко выделенной ручкой для крепления и одним или несколькими желобками (табл. 53, 3, 5–7, 14–16). Они обнаружены в значительном количестве в курганах у селений Чегем I и II, и особенно у сел. Кишпек в Кабардино-Балкарии (Бетрозов Р.Ж., Нагоев А.Х., 1984, рис. 11) и потому называются иногда условно кинжалами кишпекского типа. Чтобы не сложилось впечатление, что они встречены только в Центральном Предкавказье, укажу, что подобные кинжалы известны также и в Прикубанье. В частности, два таких ножа-кинжала найдены в кургане 31 (погребение 5) могильника Клады (табл. 53, 3, 16). Один из них сохранился полностью. Он длиной 17,8 см. В основании его ручки с обеих сторон сохранилось по бронзовому стерженьку, закрепленному в остатках деревянной обкладки ручки (Резепкин А.Д., 1991б, с. 176, 177, рис. 6, 1). В отдельную группу объединяются ножи-кинжалы длиной до 20 см и более, с суживающимся к основанию клинком и покатыми плечиками (табл. 53, 2, 4, 8-13).

В рассматриваемой серии предметов вооружения выделяется бронзовый кинжал с цельнометаллической рукоятью (табл. 53, 1) из кургана 2 у ст-цы Новосвободной (Попова Т.Б., 1963, табл. XVII), а также обнаруженные в погребении 5 кургана 31 у той же станицы два кинжала (длиной 11,4 и 12 см) с полукруглым ребром по центру клинка и небольшим квадратным отверстием у конца рукояти (Резепкин А.Д., 1991б, рис. 6, 9, 10). Они похожи на наконечники копья.

Выделим и массивный бронзовый черенковый кинжал с четко выраженным ребром посредине (табл. 53, 17), обнаруженный в Нальчикской подкурганной гробнице (Чеченов И.М., 1973, рис. 30, 4). Вместе с ним, кстати, найден в обломках небольшой серебряный плоский двулезвийный нож-кинжал с округлым концом клинка (табл. 50, 1). Оба кинжала черенковые, перекрестия их окольцованы золотыми пластинками (Чеченов И.М., 1973, с. 19).

Отметим здесь же и находку в кургане у ст-цы Махошевской (табл. 50, 7) однолезвийного ножа-бритвы с черенком (Иессен А.А., 1935, рис. 4, 3).

Описанные ножи-кинжалы распространены почти исключительно в ареале майкопской культуры. Соответствующие типы бронзовых изделий из синхронных памятников, в частности Закавказья и Анатолии, отличаются от майкопских (Мунчаев Р.М., 1975, рис. 82; Stronach D.B., 1957, fig. 1, 2). Их местное производство не вызывает сомнений.

В связи с рассмотрением данной группы предметов следует указать на такую уникальную находку как бронзовый меч, обнаруженный в том же погребении 5 кургана 31 у ст-цы Новосвободной. Длина его 63,5 см, в том числе длина рукояти 10,4 см, максимальная ширина ромбовидного в сечении клинка 5,5 см. В верхней части рукояти имеется небольшое квадратное отверстие. Плечики клинка покатые, по центру его проходит ребро высотой до 0,8 см, а конец клинка плавно закруглен (Резепкин А.Д., 1991б, с. 178, рис. 5, 3). Перед нами древнейший вид подобного оружия, аналогии которому нам неизвестны в памятниках раннебронзового века Кавказа и сопредельных территорий.

Топоры. Значительную часть бронзовых изделий составляют втульчатые топоры и топоры-тесла. Первых найдено примерно 40 экземпляров, в основном в Прикубанье и Кабардино-Балкарии (Кореневский С.Н., 1974, рис. 4). Из бамутских курганов в Чечено-Ингушетии происходит всего один топор, да и тот вотивный (Мунчаев Р.М., 1975, рис. 72, 1), с закрытой с одной стороны втулкой (табл. 47, 13).

Все втульчатые топоры имеют прямоугольное сечение клина и уплощенную или слегка округленную верхнюю и нижнюю часть. По классификации С.Н. Кореневского, данные бронзовые изделия майкопской культуры подразделяются на три группы, в первую из которых входит отмеченный выше топор из Майкопского кургана. Среди втульчатых топоров из позднемайкопских памятников одну и преобладающую группу составляют легкие, весом около 0,5 кг, топоры с коротким, неравномерно расширяющимся туловищем (табл. 47, 5–7, 9, 12, 16), характеризующуюся двумя вариациями. Первая связывается с размерами топоров, а вторая — с очертаниями нижней линии туловища топора, которая или изгибается дугой, или представляет собой ломаную линию (Кореневский С.Н., 1974, с. 18, 19). Среди топоров этой группы имеются орнаментированные — два украшены «жемчужинами» с елочным узором (табл. 47, 5, 6), один — просто с елочным орнаментом. Эти все топоры происходят из курганов у ст-цы Новосвободной (Попова Т.Б., 1963, табл. V; Резепкин А.Д., 1991б, рис. 5, 2).

Топоры другой группы (3 по классификации С.Н. Кореневского) отличаются большим весом (до 1 кг и более), они имеют длинное, неравномерно расширяющееся туловище (табл. 47, 15). Общее число их, включая условно отнесенные в эту группу топоры и случайные находки, — менее 15 экземпляров (Кореневский С.Н., 1974, с. 22, 23).

В коллекции втульчатых топоров выделяются своей необычной формой два топора-молота. Один из них происходит из кургана у ст-цы Воздвиженской (Попова Т.Б., 1963, табл. XXI, 1), другой (табл. 47, 8) — из кургана 31 у ст-цы Новосвободной. Длина последнего 14,4 см, диаметр проушного отверстия 1,7 см. Обушковая часть топора инкрустирована четырьмя рядами идущих по диагонали округлых ямок, заполненных серебром и золотом. В проушной части сохранились остатки рукояти с тремя бронзовыми гвоздиками (Резепкин А.Д., 1991б, с. 174, 175, рис. 5, 1). Выше отмечалось, что каменный топор подобной формы найден в этом же кургане могильника Клады.

Позднемайкопские втульчатые топоры в отличие от обнаруженного в Майкопском кургане не имеют параллелей на Ближнем Востоке (Кореневский С.Н., 1974, с. 28). Они являются изделиями местного производства (Иессен А.А., 1935, с. 87; Махмудов Ф.Р. и др., 1968, с. 23). Все они отливались в двустороннюю литейную форму с открытым для заливки металла брюшком (Кореневский С.Н., 1974, с. 29) и использовались, по всей вероятности, в деревообработке и боевых действиях.

Что же касается бронзовых топоров-тесел, то их найдено, включая случайные находки, не менее 50 экземпляров. Все они плоские и в общем однотипные, различаются в основном по размерам (табл. 54, 9-16). Рабочая часть более широкая и откована с одной стороны. Эти тесловидные орудия использовались, видимо, прежде всего, в деревообработке. Они связаны типологически с каменными плоскими клиновидными орудиями и почти ничем не отличаются от бронзовых тесел из синхронных памятников смежных областей, в частности Закавказья.

К числу распространенных бронзовых изделий относятся и шилья. Данный тип орудия присутствует почти в каждом позднемайкопском комплексе, содержащем металл. В некоторых погребениях, как в курганах у ст-цы Новосвободной, найдено по два и более (Попова Т.Б., 1963, с. 34; табл. VIII; Резепкин А.Д., 1991б, рис. 7, 6, 8, 9, 14, 15). В Нальчикской гробнице наряду с бронзовым встречено и серебряное шило, черенок которого был обложен золотыми пластинками. Последние, как полагают, были прикреплены к деревянной рукоятке шила с помощью серебряных гвоздиков и пластинок (Чеченов И.М., 1973, с. 19).

Все шилья четырехгранные. У большинства оба конца заострены. Некоторые же в средней части, на месте перехода стержня шила в черенок имеют доступ; на черенке сохранились остатки дерева (Попова Т.Б., 1963, с. 34). Обнаружено (Клады, курган 31, погребение 5) и шило с цельнолитой бронзовой рукоятью (Резепкин А.Д., 1991б, с. 179, 180, рис. 7, 14), а также пластинчатые обкладки шильев (Чеченов И.М., 1973, табл. 28, 9-11).

Эти орудия, в общем, аналогичны найденным в памятниках куро-аракской и ямной культур и более поздних комплексах.

Следующий тип орудий — долота. Они встречены не менее, чем в десяти погребальных комплексах Центрального Предкавказья и особенно Прикубанья. Это единственная форма майкопского металла, не обнаруженная до сих пор, насколько известно, в памятниках Чечено-Ингушетии. Большая часть этих орудий имеет желобчатое лезвие, округлый стержень и четырехгранный насад (табл. 54, 1–8). Длина их в среднем от 8 до 12 см. Есть и довольно крупные долота длиной 26 см. Наряду с желобчатыми долотами использовали, судя по находкам в Новосвободненских курганах, и плоские узкие долотца с шириной рабочей части 3–5 см (Попова Т.Б., 1963, табл. VIII, 5–8), такие, как из Майкопского кургана. Если первые являлись специализированными инструментами деревообработки, то плоские долотца могли использовать, видимо, и для нанесения орнамента на металлические предметы (Попова Т.Б., 1963, с. 34).

Бронзовые долотовидные орудия представлены как в переднеазиатских, так и в закавказских памятниках раннебронзового века. Но на Северном Кавказе их много больше по сравнению, например, с Закавказьем. Если их исходные формы и лежат, возможно, за пределами Кавказа, то местное производство рассмотренных орудий из позднемайкопских памятников представляется несомненным.

Наконец, еще один тип бронзовых орудий составляют оригинальные предметы с двумя крюками и круглой втулкой для деревянной рукояти (табл. 55). Все эти втульчатые двузубые вилки-крюки цельнолитые. Сами «вилы» четырехгранные в сечении, утончающиеся постепенно к концу, небольших размеров. Считается, что средняя по размерам вилка имеет общую длину 12 см, а расстояние между зубьями 12 см (Ильюков Л.С., 1979, с. 140). Среди них есть орудия как с укороченной втулкой, так и с достигающей длины 7,3 см. Втулки двух найденных вилок в кургане 31 у ст-цы Новосвободной покрыты в одном случае поперечным рифлением (табл. 55, 13), в другом — поперечным и продольным (табл. 55, 11; Резепкин А.Д., 1991б, с. 180–181, рис. 8, 1, 2). А на втулке крюка из кургана 1 у той же станицы имеется украшение в виде полосы нарезного орнамента (табл. 55, 6), нанесенного на втулку после ее отливки (Попова Т.Б., 1963, с. 26).

Таблица 55. Майкопская культура. Бронзовые крюки.

1, 6, 9 — курган 1 у ст-цы Новосвободной; 2 — курган 21 у сел. Чегем II; 3 — курган у пос. Иноземцево; 4 — курган у ст-цы Псебайской; 5, 7, 12 — случайные находки (Краснодарский музей); 8 — курган у с. Бамут; 10 — курган у ст-цы Махошевской; 11, 13 — курган 31 у ст-цы Новосвободной.

Из серии этих бронзовых позднемайкопских орудий выпадают по своей форме двузубый крюк из стержня с загнутыми концами, происходящий из кургана 21 у сел. Чегем II, и похожий на него предмет из кургана 7 у ст-цы Андрюковской (Ильюков Л.С., 1979, рис. 4).

Двузубые втульчатые вилки представлены в погребальных памятниках всех областей распространения майкопской культуры, но главным образом в Прикубанье. Зафиксировано по крайней мере десять курганов, в которых они найдены, в том числе (по 1 экз.) в Чегеме II, у пос. Иноземцево (Кабардино-Пятигорье) и в Бамуте (Чечено-Ингушетия), а также у лимана Цаган-нур в Калмыкии. Всего же их обнаружено около 15, включая несколько случайных находок, хранящихся в Краснодарском музее (Попова Т.Б., 1963, табл. XVIII, 3, 4; Ильюков Л.С., 1979, с. 138–139, рис. 1). Подчеркнем, что только из курганов у ст-цы Новосвободной происходят четыре такие вилки. Кроме того, в курганах 1 и 2 там же найдены еще два бронзовых однозубых крюка. Крайне оригинален один из них (табл. 55, 1), на втулке которого помещены две антропоморфные фигурки высотою 3–4 см каждая (Попова Т.Б., 1963, с. 26, табл. III, 3). Под ними от края втулки отходят направо и налево два рога, а сам крюк образует другой конец орудия. Поэтому его рассматривают как синкретический предмет, сочетающий в себе двурогую вилку и крюк (Ильюков Л.С., 1979, с. 142).

Что же касается однозубого крюка в виде четырехгранного прута с коротким насадом, то подобный предмет, но с гофрированной втулкой обнаружен еще в кургане около ст. Тимашевской (Ильюков Л.С., 1979, рис. 5, 2).

Описанные вилообразные предметы наряду с некоторыми другими категориями металлического инвентаря составляют специфическую форму бронзовых изделий майкопской культуры, хотя они и сопоставляются с отдельными близкими по форме и, видимо, назначению орудиями из памятников III тысячелетия до н. э. Передней Азии, в частности Ирана (Попова Т.Б., 1963, с. 26–27; Ильюков Л.С., 1979, с. 144), но прямых аналогий им нигде нет. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к изданной сводке подобных металлических предметов из памятников широкого ареала III тысячелетия до н. э. и более позднего времени. В нее включены и изделия из комплексов майкопской культуры (Makkay I., 1983). При определенной близости последних к некоторым переднеазиатским образцам они представляют достаточно самостоятельный и оригинальный комплекс. Это позволяет считать их местной формой бронзовых изделий и продукцией северокавказской металлообработки раннебронзового века.

Эти роговидные предметы, олицетворяющие, как полагают, культ быка, использовались для доставания мяса из котла во время ритуальных пиршеств (Ильюков Л.С., 1979, с. 145). Любопытно, что в ряде случаев (не менее, как в пяти сравнительно богатых погребениях) втульчатые вилки обнаружены вместе с бронзовыми котлами[58].

Бронзовая посуда. Она представлена в основном котлами, являющимися также одной из характерных категорий металлических изделий майкопской культуры (табл. 56, 3, 4, 7-12). Они обнаружены в погребениях могильника у ст-цы Новосвободной (в том числе один котел и пять других металлических сосудов в кургане 31), в курганах между станицами Тульской и Севастопольской, у станиц Ярославской (два) и Махошевской, в Нальчике, у селений Чегем и Кишпек, близ аула Кубина, у пос. Иноземцево (три), близ г. Кисловодска и в Бамуте (два), а также в могильнике у лимана Цаган-нур в Калмыкии. Все котлы кованые, изготовлены из листовой бронзы толщиной около 1 мм, имеют шаровидно-яйцевидное тулово, невысокий венчик и округлое или плоское, слегка вогнутое внутрь днище. Высота их колеблется от 21 до 57 см.

Таблица 56. Майкопская культура. Бронзовая посуда.

1, 6, 8 — курган 1 у ст-цы Новосвободной; 2 — курган 31 у ст-цы Новосвободной; 3 — Кишпекская гробница; 4 — курган у пос. Иноземцево; 5 — курган 1 у сел. Кишпек, 1-я курганная группа; 7 — курган у аула Кубина; 9, 11 — курганы у с. Бамут; 10 — Нальчикская гробница; 12 — курган в Кисловодске.

Котлы в общем повторяют соответствующую форму глиняной посуды. Более того, отдельные из них, происходящие, например, из курганов у ст-цы Новосвободной, Бамута и Цаган-нура, украшены, как и некоторые керамические сосуды, жемчужным орнаментом. При этом наблюдается полное совпадение в ряде случаев орнаментальных приемов и даже расположения самих узоров (Попова Т.Б., 1963, с. 25). В свете указанных фактов местное производство бронзовых котлов представляется очевидным. Подобные котлы неизвестны нигде за пределами Северного Кавказа — ни в Закавказье, ни в Передней и Малой Азии. Судя по находкам котла и других сосудов в Майкопском кургане, металлическая посуда появилась здесь на раннем этапе развития майкопской культуры, но распространилась по всему Северному Кавказу позже. Эта посуда употреблялась в быту так же, как, видимо, и при ритуальных церемониях, иногда она сильно закопчена. На отдельных котлах имеется несколько заклепок, свидетельствующих об их неоднократном ремонте.

Наряду с котлами найдены бронзовые черпак (табл. 56, 1) с длинной ручкой и чаши (курганы 1 и 31 у Новосвободной), ладьевидное блюдце (табл. 56, 5), украшенное пунсонным орнаментом (курган 1 у сел. Кишпек), и большое блюдо с ушками-ручками (курган 31 у Новосвободной) (табл. 56, 2).

Производство и использование металлической посуды — одна из особенностей культуры населения Северного Кавказа раннебронзового века вообще и доказательство высокого уровня развития металлообработки у позднемайкопских племен в частности. Действительно, ни в одной области Старого Света в эту эпоху бронзовые сосуды (в частности, котлы) не были столь распространены, как на Северном Кавказе.

Особого внимания заслуживает еще одна группа бронзовых изделий из ряда позднемайкопских погребений. Это скрученные из бронзового прута, круглого сечения предметы с округленными концами (табл. 57). Найдено уже около 15 таких предметов в различных курганах, в том числе в 3 км к северу от г. Майкопа (ОАК за 1906 г., с. 104), в Новосвободненском могильнике, близ Ульского аула (ОАК за 1909 и 1910 гг., с. 154), у сел. Чегем II (Мизиев И.М. и др., 1973, с. 13, 14), у аула Кубина (Биджиев Х.Х., 1980, с. 41), в Бамуте (Мунчаев Р.М., 1968, с. 135, 136) и в других пунктах Северного Кавказа. Таким образом, псалии обнаружены и в Прикубанье, и в Центральном Предкавказье, и в Чечено-Ингушетии. Характерно, что во многих случаях они найдены попарно. Специальный просмотр через бинокуляр псалий из Бамута, проведенный в лаборатории Института археологии РАН, показал, что на них имеются остатки кожи. Остатки кожи прослежены также в бронзовом котле, в котором находились псалии, происходящие из кургана у аула Кубина (Биджиев Х.Х., 1980, с. 41).

Таблица 57. Майкопская культура. Бронзовые псалии.

1, 2 — аул Кубина; 3, 6 — Ульский аул; 4, 5 — Майкопский курган; 7 — Чегем I; 8, 9 — с. Бамут; 10 — ст-ца Новосвободная.

Нигде за пределами Северного Кавказа в памятниках III тысячелетия до н. э. металлических псалий до сих пор не зафиксировано. Хотя мне и ряду специалистов представляется, что отмеченные бронзовые петлеобразные предметы являются именно псалиями, но есть среди коллег и сомневающиеся в этом, которые пишут о них — «так называемые псалии» или просто берут слово псалии в кавычки. В данной связи нельзя пройти мимо наблюдения, сделанного В.А. Трифоновым. Исследуя некоторые вопросы переднеазиатских связей майкопской культуры, он справедливо обратил внимание на распространенную в месопотамском искусстве группу изображений символов в виде колец (полуколец) со стержнем. Эта символика возникает в урукское время и, несколько видоизменяясь, существует еще долго. Он выделяет, в частности, терракотовый рельеф с изображением женского божества с парой «символов справедливости» в руках, весьма похожих на псалии майкопской культуры. В.А. Трифонов, соглашаясь с мнением о том, что изображенное божество связано с загробным миром, приходит к заключению, что если между майкопскими предметами и изображенными атрибутами существует содержательная связь, то использование первых в погребальном обряде получает определенное смысловое обоснование (Трифонов В.А., 1987а, с. 22, 23).

Возможно, представленные в группе позднемайкопских погребений бронзовые петлеобразные предметы типологически перекликаются и даже связаны с месопотамскими «символами справедливости». Но фактом остается то, что до сих пор в погребальных и других памятниках Месопотамии не обнаружены скрученные из бронзового прута предметы, аналогичные найденным в курганных захоронениях раннебронзового века Северного Кавказа. Следует отметить, однако, что весьма напоминающие их бронзовые предметы круглого сечения в виде больших колец с заходящими друг за друга концами найдены в отдельных гробницах Аладжи (Анатолия), причем также попарно. Как бы не решился в дальнейшем вопрос о происхождении рассмотренной группы изделий, представляется несомненным, что обнаруженные в позднемайкопских погребениях бронзовые петлевидные предметы, определяемые нами как псалии, являются продукцией местной металлообработки. Если наша интерпретация этих бронзовых предметов верна, то они представляют собой древнейшие металлические псалии (Мунчаев Р.М., 1973, с. 73; 1975, с. 390).

Прежде чем перейти к характеристике металлических украшений из позднемайкопских памятников, остановимся еще на отдельных типах изделий, представленных в этих комплексах единичными образцами. Это, прежде всего, бронзовые наконечники копья с длинным черенковым насадом. Их найдено четыре — в курганах у станиц Новосвободной и Псебайской и Псекупском могильнике, в также случайно в г. Баксан (Попова Т.Б., 1963, табл. XI, 1; Иессен А.А., 1950, с. 172; Ловпаче Н.Г., 1985, табл. IV, 4; Кореневский С.Н., 1988в, с. 11; рис. 3, 12). Они отличаются массивным стержнем круглого сечения и четырехгранным насадом для укрепления в древке. По форме и другим особенностям эти копья находят близкие аналогии в соответствующих категориях оружия из памятников III тысячелетия до н. э. Закавказья и Передней Азии (Попова Т.Б., 1963, с. 31; Махмудов Ф.Р. и др., 1968, с. 19, 20; и др.). В данном случае подчеркнем лишь то, что бронзовых наконечников копья в Закавказье обнаружено значительно больше, чем на Северном Кавказе, включая Дагестан. Их известно там в настоящее время около 10 экземпляров.

Отметим и единичную находку бронзового черенкового наконечника стрелы ромбической формы, сделанную в погребении 2 кургана 5 у сел. Кишпек (Бетрозов Р.Ж., Нагоев А.Х., 1984, рис. 7, 1).

Особый интерес представляет находка в виде круга — колеса с четырьмя спицами и втулкой, обнаруженная в Новосвободненском кургане 31 (Резепкин А.Д., 1991в, рис. 8, 4). Не «штандарт» ли это, принадлежавший погребенному в богатейшем дольмене кургана представителю «майкопской» знати? Ничего подобного до этой находки в памятниках Северного Кавказа встречено не было. Аналогии данному предмету не известны также ни в Закавказье, ни на Ближнем Востоке.

Наконец, отметим уникальный бронзовый диск диаметром 15 см, происходящий из кургана 5 у сел. Чегем I (Мизиев И.М. и др., 1973, с. 12; Кореневский С.Н., 1981, с. 275). Он вырезан из листовой бронзы толщиной около 1 мм и немного вогнут. Назначение его неясно, хотя авторы раскопок рассматривают его как блюдо (Мизиев И.М. и др., 1973, с. 12). Считается, что данный предмет по своей форме вписывается в серию изделий ирано-месопотамского круга, датируемых концом IV–III тысячелетия до н. э. (Кореневский С.Н., 1981, с. 276).

Украшения. Значительную категорию находок из металла, главным образом золота и серебра, составляют в позднемайкопских комплексах украшения.

Небольшой серией представлены булавки. Отметим, прежде всего, шесть серебряных посоховидных булавок из новосвободненских дольменов 1 и 2, погребения 5 в кургане 31 (в каждом найдено по две). Один конец их заострен, а на другом — утолщенном конце имеется отверстие (табл. 48, 41–43). Аналогичные булавки за единичным исключением не встречены в других майкопских памятниках, но они (бронзовые) известны в северокавказских комплексах II тысячелетия до н. э. Эти булавки, по всей вероятности, переднеазиатского или, точнее, месопотамского происхождения; прямые аналогии им есть, в частности, в Двуречье (Попова Т.Б., 1963, с. 42). Таково, очевидно, и происхождение золотых булавок в виде иглы с ушком на конце, обнаруженных в кургане 1 у Новосвободной и в курганах у селений Чегем I (табл. 48, 51) и Кишпек (Попова Т.Б., 1973, табл. II, 5; Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 9, 1; Чеченов И.М., 1980, рис. 6, 16; Бетрозов Р.Ж., Нагоев А.Х., 1984, рис. 12, 1). Серебряная булавка, но слегка изогнутая (табл. 48,44) найдена также в кургане 15 Бамутского могильника (Мунчаев Р.М., 1975, с. 304, 305, рис. 72, 8), а в кургане у ст-цы Махошевской — бронзовая игла с ушком (Иессен А.А., 1935, рис. 4, 9).

Отдельную группу украшений представляют золотые пластинки и ленты. Они происходят в основном из Кабардино-Балкарии, в частности из Нальчикской гробницы. Найденные там три тонкие пластинки имеют удлиненно-листовидную форму (Чеченов И.М., 1973, рис. 27, 1–3). Интересны золотая лента, свернутая в пятивитковую спираль, две золотые ленты длиной 50 и 100 см, также свернутые в спираль, и 63 тончайшие золотые пластинки длиной от 2 до 12 см и шириной от 0,4 до 1,7 см (Чеченов И.М., 1973, рис. 29). Такие же золотые ленты и пластинки обнаружены и в некоторых курганах у селений Чегем I и Кишпек (Мизиев И.М. и др., 1973, с. 19, рис. 9, 7–9; Чеченов И.М., 1980, рис. 6, 4-12). А две золотые свернутые пластинки в виде «обоймиц» найдены в кургане 14 в Бамуте (Мунчаев Р.М., 1975, с. 301). Правильно отмечено, что почти все золотые (и реже серебряные) пластинки в виде обрывков лент за редким исключением найдены пока лишь в позднемайкопских погребениях Кабардино-Балкарии (Чеченов И.М., 1984, с. 227).

Для чего служили эти пластинки и ленты, остается неясным. И.М. Чеченов, например, полагал, что они украшали матерчатую основу какого-то шатрообразного сооружения в Нальчикской гробнице, которое поддерживалось деревянными прутьями, обмотанными золотыми лентами (Чеченов И.М., 1970, с. 118, 119). Крайне интересно то обстоятельство, что аналогичные тонкие золотые пластинки обнаружены в значительном количестве в могилах Ура (Месопотамия). Из таких пластинок там были сделаны «головные уборы». Возможно, ими украшали одежду и головные уборы.

Наиболее распространенным и характерным для майкопской культуры видом металлических украшений являются, несомненно, височные кольца округлой или округло-овальной формы (табл. 48, 27–32, 45–50). Они представлены более всего в погребальных комплексах Северо-Западного Кавказа (могильник Клады и др.) и Центрального Предкавказья (погребения в Нальчике, у селений Чегем I и II, и Кишпек), а также в Бамутских курганах в Чечено-Ингушетии (Мунчаев Р.М., 1975, с. 406). В одном случае височное кольцо обнаружено и в бытовом памятнике — в Очажном гроте Воронцовской пещеры (Соловьев Л.Н., 1958, табл. III, 12). Интересно, что все украшения подобного типа являются золотыми. В отдельных богатых комплексах, как, например, в новосвободненских дольменах, представлены три типа височных колец: кольца с подвеской из камня — лазурита, спиральные кольца и простые, часто массивные кольца различных размеров с незамкнутыми концами (Попова Т.Б., 1963, с. 41; Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 9, 12–17; и др.). Первые два типа колец сравнительно малочисленны и являются, возможно, импортными. Среди них можно отметить серьгу, изготовленную из тонкой золотой проволоки с подвеской из красного камня цилиндрической формы, перехваченной золотой пластинкой (табл. 48, 49). Она найдена в кургане 5 (погребение 3) у сел. Чегем I (Бетрозов Р.Ж., Нагоев А.Х., 1984, рис. 4, 8). Что же касается последних, распространенных во всем ареале майкопской культуры, то они изготовлены, вероятно, на Северном Кавказе, к тому же из золота, добытого на месте (Мунчаев Р.М., 1975, с. 407).

Среди украшений представляют интерес привески из кварцевого стекла в золотой оправе и серебряные биконические пронизи (табл. 48, 16–19), аналогичные переднеазиатским и обнаруженные в кургане 1 у ст-цы Новосвободной (Попова Т.Б., 1963, с. 40, 41, табл. II, 6). Обращают на себя внимание украшения из погребения 5 кургана 31 в том же могильнике Клады, в частности золотые, серебряные и бронзовые бляшки диаметром 1–1,3 см, часто на деревянной основе и орнаментированные пунсоном; две золотые на кольцах подвески в виде кинжальчика вытянуто-листовидной формы (кольцо крупной подвески диаметром 3,5 см, длина кинжальчика 5 см), подвеска из коренного зуба человека в золотой оправе и др. (Резепкин А.Д., 1991б, с. 185, 186).

Наиболее многочисленны бусы. О каменных бусах говорилось выше. Все металлические бусы являются золотыми и реже — серебряными и происходят из богатых погребений Новосвободненского могильника, Нальчикской гробницы, отдельных курганов в бассейне Чегема и Баксана и др. В погребении 5 кургана 31 могильника Клады, например, обнаружено 40 золотых бусин шаровидной формы диаметром от 0,5 до 2,2 см. Там же найдены девять полых серебряных бусин уплощенно-шаровидной формы диаметром от 0,6 до 1,2 см, заполненных органической массой, а также два серебряных «столбика», квадратных в сечении, длиной 1,5 см, отдельные стороны их украшены поперечными полосками (Резепкин А.Д., 1991б, рис. 10, 2, 8-11). Из дольменов же Новосвободной происходят 55 дутых круглых бус (Попова Т.Б., 1963, с. 41). Укажем еще, что в Нальчикской гробнице были найдены 265 мелких золотых бусинок шаро- и дисковидной формы и две биконические бусины (Чеченов И.М., 1973, с. 18). В других памятниках представлены также массивная литая шестигранная бусина биконической формы (табл. 48, 2) и бочонкообразная дутая бусина (табл. 48, 4) с рифленой поверхностью (Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 9, 2, 11) и др.

Таковы изделия из металла, представленные в памятниках майкопской культуры вообще и комплексах позднего этапа ее развития в особенности[59]. Удивляют их общее количество и поразительное разнообразие. Мы не знаем на территории бывшего СССР культуры раннебронзового века, которая могла бы сравниться с майкопской по количеству и столь широкому ассортименту металла. Целый ряд видов изделий отличается довольно специфическими формами, характерными только для майкопской культуры и являющимися, безусловно, продукцией местной металлообработки. Разителен контраст между каменным и металлическим инвентарем майкопской культуры. Если первый характеризуется архаизмом многих типов орудий, то металл, напротив, отличается достаточно развитыми формами.

Приведенные данные убедительно свидетельствуют о высоком уровне развития металлообработки на Северном Кавказе в эпоху ранней бронзы. При этом необходимо подчеркнуть, что до сих пор мы лишены возможности восстановить здесь документально основные стадии металлургического процесса, начиная от добычи руды и ее выплавки и кончая изготовлением отдельных изделий. В майкопских памятниках сделаны редкие находки льячек (Формозов А.А., 1965, с. 114), а литейных форм не найдено совсем в отличие от Закавказья и Дагестана. Но это не может вызвать сомнение в том, что в изучаемую эпоху Северный Кавказ наряду с Закавказьем являлся крупным центром металлопроизводства. В ареале майкопской культуры в настоящее время намечается по крайней мере два очага металлообработки, локализуемых в Прикубанье и Кабардино-Пятигорье.

Рассмотрим последнюю, не менее важную категорию материала из памятников майкопской культуры — керамику.

Керамика.

Керамика майкопской культуры представлена почти исключительно сосудами. Последние обнаружены как в бытовых, так и в погребальных памятниках. К сожалению, однако, до сих пор не введены в научный оборот в должной мере интересные и разнообразные керамические комплексы из поселений, исследованных в 80-е годы, в частности Галюгаевского, Серегинского, Псекупского и др. Поэтому мы вынуждены использовать для характеристики майкопской керамики, прежде всего, материалы из погребений.

Наиболее значительная коллекция раннемайкопской керамики происходит из Устьджегутинских курганов, где найдено около 50 сосудов (табл. 58, 3, 4, 7, 9, 10; 59, 3). Девять сосудов обнаружено в Майкопском кургане и около десятка горшков — в других курганах (на «участке Зиссермана», у пос. Адагум, у ст-цы Казанской, в ауле Уляп, в Садках в Нальчике, у ст-цы Воровсколесской и др.). Все сосуды изготовлены из хорошо отмученной глины, почти лишенной примесей, и неплохо обожжены. Есть среди них сосуды темно-серого и светло-коричневого цветов, но большинство имеет охристый и кирпичный цвет, покрыты тонким слоем ангоба и залощены, иногда до блеска (Мунчаев Р.М., 1975, с. 326, 327).

Таблица 58. Керамика майкопской культуры.

1 — Майкопский курган; 2–4, 7, 9, 10 — курганы у г. Усть-Джегута; 5 — курган Кепы; 6 — пос. Адагум; 8— «участок Зиссермана».

Таблица 59. Керамика майкопской культуры.

1, 2 — Майкопский курган; 3 — курган у г. Усть-Джегута; 4 — Садки; 5, 7–9 — курган 4 у с. Красногвардейское; 6 — Псекупский могильник.

Сосуды из раннемайкопских погребений отличаются за редким исключением поразительным однообразием. Это преимущественно небольшие горшки с округло-шаровидным туловом и, как правило, невысоким, резко отогнутым наружу венчиком (табл. 58; 59, 1–3). Самый крупный из них, найденный в Майкопском кургане, имеет следующие размеры: высота 20 см, диаметр по венчику 11 см, диаметр днища 5–7 см, а наименьший (из Устьджегутинского могильника) — соответственно 8, 5,5 и 4 см. Выделяется несколько горшков с резко подчеркнутой нижней частью — она отделена как бы ребром (табл. 59, 3).

Горшки лишены ручек, лишь на одном из них имеется ручка в виде ушка (Мунчаев Р.М., Нечитайло А.Л., 1966, рис. 5, 1). Отсутствует, как правило, и орнамент на сосудах за редкими исключениями — несколько горшков из Устьджегутинских курганов украшено орнаментом в виде «глазка», расположенного на лицевой стороне сосуда (табл. 58, 9). Кстати, «глазок» отмечен и на сосуде в виде большого толстостенного пифоса из Серегинского поселения (Днепровский К.А., 1991, с. 69).

Укажем, что в двух случаях (в Майкопском и одном из Устьджегутинских курганов) обнаружены совершенно аналогичной формы алебастровый (табл. 58, 4) и серебряный (табл. 51, 5) сосуды.

Форма раннемайкопских горшков в памятниках Северного Кавказа предшествующего времени не представлена. Такие сосуды, как отмечалось выше, известны в ряде древнейших памятников Сирии, Анатолии и Ирака, и поэтому их переднеазиатское происхождение едва ли может быть подвергнуто сомнению (Мунчаев Р.М., 1975, с. 328, 329; Андреева М.В., 1977, с. 50–55). Удивляет не только близость форм и размеров горшков, в частности из сирийских комплексов и Северного Кавказа, но цвет и характер обработки их поверхности. Более того, совпадают и такие детали, как почти полное отсутствие у тех и других ручек и орнамента. А в редких случаях, когда на сосудах имеются ручки и орнаменты, близость между ними просто поразительна (Андреева М.В., 1977, с. 52).

Рассмотренная форма горшков не сразу исчезла на Северном Кавказе. Она спорадически встречается и в относительно более поздних погребениях майкопской культуры. Такие горшки обнаружены в некоторых курганах второй группы Устьджегутинского могильника, у хут. Рассвет, в Кепах, в каменном ящике на Скале, в кургане у сел. Чегем I (Мунчаев Р.М., 1975, с. 328). Эти памятники занимают, как мне представляется, промежуточное положение между ранней и поздней группами майкопских курганов. Интересно, что многие сосуды в курганах у хут. Рассвет круглодонные, а один имеет такие же ручки-ушки, как на отмеченном горшке из Устьджегутинского кургана. Особо выделим лощеный сосудик раннемайкопского типа с рифлеными стенками из кургана 33 у г. Усть-Джегута и обломок такого же сосуда из стоянки Хаджох III (Мунчаев Р.М., 1975, рис. 48; Формозов А.А., 1965, рис. 40, 2).

К этой же группе сосудов относятся и небольшие (высотой около 10 см) сероглиняные круглодонные кубки с высокой, слегка расширяющейся шейкой (табл. 59, 5). Они найдены в двух раннемайкопских погребениях кургана у с. Красногвардейское (Краснодарский край), раскопанного в 1983–1984 гг. А.А. Нехаевым. Сосуды залощены, и тулово их обработано широким вертикальным рифлением.

Глиняные сосуды с рифленой поверхностью в Майкопе пока единичны. Первый такой сосуд, но металлический был найден еще в Майкопском кургане. Сейчас мы имеем лишь несколько таких сосудов, и поэтому признать их характерным типом раннемайкопской керамики пока нельзя. Вероятно, они связаны своим происхождением с Месопотамией, где сосуды с рифленой поверхностью появляются еще в V тысячелетии до н. э., в период развития халафской культуры (Мунчаев Р.М., Мерперт Н.Я., 1981, с. 178).

Отдельный тип раннемайкопской керамики составляют круглодонные сосуды с шаровидным или уплощенно-шаровидным туловом и невысоким прямым или слегка отогнутым венчиком. Они известны, например, из Псекупского поселения и могильника (Ловпаче Н.Г., Дитлер П.А., 1988, табл. III, 5, 6; Ловпаче Н.Г., 1985, табл. IV, 2, 3) и выразительной серией представлены в комплексе отмеченного кургана у с. Красногвардейское. В частности, из погребения 4 данного кургана, в котором была обнаружена каменная цилиндрическая печать, происходит несколько таких сосудов (Нехаев А.А., 1986, рис. 2, 1–3, 6). Они высотой от 19,8 см до 34,5 см. Поверхности их хорошо заглажены, а иногда и залощены, преимущественно коричневого тона. Верхняя половина наиболее крупного сосуда украшена четырьмя горизонтальными пролощенными линиями (табл. 59, 8). Вертикальной зигзагообразной пролощенной линией орнаментированы и три других сосуда (табл. 59, 7, 9). Здесь же скажем, что орнамент, выполненный лощением, отмечен также на отдельных сосудах Псекупского поселения (Нехаев А.А., 1981, с. 247) и погребений в курганах у пос. Иноземцево и в Кисловодске (табл. 60, 11; Кореневский С.Н., 1988а, с. 90).

Таблица 60. Керамика майкопской культуры.

1, 2 — курган 2 у ст-цы Старокорсунской; 3 — из погребения у Лермонтовской скалы; 4 — курган 2 у ст-цы Новосвободной; 5 — курган 29 у сел. Чегем I; 6–8, 12 — курган I у ст-цы Новосвободной; 11 — курган в Кисловодске.

Псекупское поселение, судя по предварительной публикации, содержит керамику как ранних (горшки и округлодонные сосуды, подобные обнаруженным в Майкопском кургане), так и поздних форм (Ловпаче Н.Г., 1985, с. 110–116). Поэтому место этого поселения, точнее, соответствующего его слоя в общем ряду памятников майкопской культуры нельзя считать бесспорно установленным, как, впрочем, и ряда других поселений этой культуры, что же касается остальных двух комплексов (Иноземцево, Кисловодск), то их принадлежность к поздней группе майкопских памятников очевидна. Так что украшение отдельных сосудов орнаментом в виде пролощенных линий и полосок сохранялось в редких случаях и на позднем этапе развития Майкопа.

Устанавливая происхождение рассмотренного вида орнамента, следует снова обратиться к ближневосточным комплексам раннединастических, и, прежде всего, урукского, периодов. Так, сосуды, украшенные пролощенным орнаментом в виде вертикальных линий, встречены в слое VIA Арслантепе в Восточной Анатолии (Frangipane М., Palmieri А., 1983, fig. 40, 5; 48, 2, 3). Из этого же слоя происходят, кстати, и круглодонные сосуды с отогнутым невысоким венчиком, типологически сопоставимые с наиболее распространенными в раннемайкопских погребениях горшками (Frangipane М., Palmieri А., 1983, fig. 37, 2).

В еще большей степени это касается больших пифосообразных округлодонных сосудов, представленных в Арслантепе VIA (Frangipane М., Palmieri А., 1983, fig. 52, 2, 5) и обнаруженных в ряде раннемайкопских бытовых и погребальных комплексах. До недавнего времени нам был известен на Северном Кавказе один такой сосуд, происходящий из Майкопского кургана. Он вытянуто-яйцевидной формы, с почти прямым венчиком, высотой 52 см. В настоящее время подобные сосуды известны из Псекупского могильника (табл. 59, 6), Устьджегутинских курганов и почти всех поселений со слоями раннемайкопского периода, включая Галюгай. Более широко такие сосуды, но уже, как правило, плоскодонные, представлены в поздней группе памятников майкопской культуры. Следовательно, можно утверждать, что и данная форма майкопской керамики связана своим происхождением с Ближним Востоком, в частности с областью, локализуемой в пределах Северо-Западной Месопотамии и Анатолии.

Еще один тип сосудов, представленный в раннемайкопских комплексах, — это небольшие сосуды в виде кубков с шаровидным туловом, высокой цилиндрической горловиной и округлым или слегка уплощенным днищем. Ряд серебряных сосудов подобной формы происходит из самого Майкопского кургана (табл. 51, 4, 7–9), а глиняные найдены, например, в Уляпском кургане (17), Псекупском могильнике и поселении, кургане близ Армавира и других памятниках (Лесков А.М., 1985, с. 52; Ловпаче Н.Г., 1985, табл. II, 2; Ловпаче Н.Г., Дитлер П.А., 1988, табл. VI, 2; Мунчаев Р.М., 1975, рис. 40, 5; и др.). Сосуды подобной формы, но в основном с плоским днищем представлены и в позднемайкопских памятниках. Так, в кургане 26 у сел. Чегем I в Кабардино-Балкарии обнаружен небольшой (высотой 10 см) красноглиняный лощеный кубок с высокой шейкой в виде раструба (Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 7, 14; Бетрозов Р.Ж., Нагоев А.Х., 1984, с. 17, 18). Несколько сосудов данного типа происходят из новосвободненских дольменов, в том числе широко известный чернолощеный до металлического блеска кубок, найденный в кургане 2 (Попова Т.Б., 1963, табл. XII, 2; XIII, 1, 2). Кубки встречены и в других курганах могильника Клады, равно как и в некоторых поселениях (Большетегинское и др.). Поэтому сосуды данной формы выделяются в отдельный тип керамики постмайкопского этапа (Резепкин А.Д., 1989, с. 6).

В раннемайкопских памятниках, особенно бытовых, редко обнаруживаются и миски (Ловпаче Н.Г., Дитлер П.А., 1988, с. 110).

Несомненно, количество типов раннемайкопской керамики было больше. Но пока недостаточно изучены поселения, а материалы тех из них, которые уже раскопаны или находятся в процессе исследования, недостаточно введены в научный оборот и по существу не проанализированы с точки зрения сопоставления их с керамикой из погребений. Это затрудняет детальную характеристику всей раннемайкопской керамики, и в частности ее локального членения в пределах раннемайкопского ареала. Но, тем не менее, остановимся в краткой форме на керамике из отдельных поселений.

В Мешоко, например, обнаружена тонкостенная лощеная и почти всегда неорнаментированная керамика красновато-желтого и серого цветов, сопоставляемая с керамикой Майкопского кургана. Обращает на себя внимание небольшая группа фрагментов сосудов из нижних горизонтов Мешоко, украшенная криволинейным орнаментом, а также рельефным, в виде концентрических овалов и волнистой полосы (Формозов А.А., 1965, с. 75, 76, рис. 35).

Многочисленный керамический материал из Псекупского поселения, как считают исследователи, трудно систематизировать (Ловпаче Н.Г., Дитлер П.А., 1988, с. 110). Но часть его уверенно сопоставляется с керамикой из майкопских погребений одноименного могильника. Речь идет о некоторых горшках раннемайкопского типа, кубках, пифосах и отдельных мисках. Все они преимущественно красноглиняные и отличаются характерной для раннемайкопских сосудов круглодонностью.

Типологически разнообразна керамика Галюгаевского поселения. Здесь представлены крупные пифосы, кубки, горшки, миски и другие виды посуды, ряд которых снабжены ручками. Немалая часть сосудов, изготовленных из хорошо отмученной глины без видимых примесей, сформована на гончарном круге и отличается лощеной поверхностью. Остальную часть составляют лепные сосуды с заглаженной поверхностью и примесями дресвы и шамота в тесте (Кореневский С.Н., 1989а, с. 32)[60].

Связь Галюгая с ранним Майкопом несомненна. Она подкрепляется находками на поселении не только бронзовых мотыги и обломка бесчеренкового ножа, подобных обнаруженным в Майкопском кургане, но и отдельных типов раннемайкопской керамики. По ряду же признаков керамический комплекс Галюгаевского поселения достаточно специфичен, и это заставляет исследователя данного памятника ставить вопрос о том, что становление Майкопа на Тереке шло несколько по-иному, чем в бассейне Кубани (Кореневский С.Н., 1991, с. 41). Таким образом, очевидно, что проблема детального изучения и тщательного сравнительного анализа керамики бытовых и погребальных памятников майкопской культуры по отдельным регионам и в целом становится сейчас одной из ключевых задач в исследовании раннебронзового века Северного Кавказа. Уже на основании предварительного сравнительного изучения глиняной посуды из отдельных майкопских комплексов Прикубанья устанавливается, что «отличие памятников бассейна р. Белой, Фарса и Кубани особенно наглядно в керамике» (Нехаев А.А., 1990, с. 16).

Значительна по количеству и разнообразнее по формам керамика из позднемайкопских памятников. По характеру глины, цвету, обработке поверхности, набору примесей и некоторым другим особенностям она отличается в целом единообразием и по многим из этих признаков, что следует особо подчеркнуть, аналогична раннемайкопской керамике. Позднемайкопская посуда изготовлена из тщательно отмученной глины (с примесями мелкотолченой раковины, реже — песка, шамота и другими, а иногда и без всяких видимых примесей), хорошо обожжена и имеет охристый или красно-охристый и редко — красно-бурый цвет. Поверхность ее покрыта тонким слоем красновато-коричневого ангоба и заглажена или в отдельных случаях залощена. Отдельными образцами представлены (в основном в Прикубанье) сосуды с чернолощеной поверхностью (Попова Т.Б., 1963, с. 20; Мизиев И.М. и др., 1973, с. 20; Резепкин А.Д., 1989, с. 6; и др.). Красно-охристая керамика с пачкающей поверхностью оказывается характерной не только для майкопской культуры и таких памятников, как Луговое и Серженьюртовские поселения I и II в Чечено-Ингушетии, но и для отдельных комплексов раннебронзового века смежных областей, в частности Грузии и Подонья (Мунчаев Р.М., 1975, с. 371, 372).

Чрезвычайно важной особенностью позднемайкопской керамики является то, что значительная часть сосудов малых и средних размеров, как убедительно доказывается, изготовлена с помощью гончарного круга (Бобринский А.А., Мунчаев Р.М., 1966, с. 14–22; Мунчаев Р.М., 1975, с. 373–375)[61]. Значение данного факта трудно переоценить. Ведь до сих пор нигде в Восточной Европе, включая Закавказье, применение гончарного круга для этого времени документально не зафиксировано. Следует подчеркнуть и тот факт, что майкопский гончарный круг по своим конструктивным особенностям оказывается весьма близок подобному орудию из Месопотамии, в частности из Ура. Это дает основание установить источник, откуда гончарный круг или его идея проникли на Северный Кавказ в эпоху ранней бронзы. Это могла быть, несомненно, Передняя Азия, где круговая керамика в III тысячелетии до н. э. уже прочно вошла в быт городских цивилизаций.

Наиболее распространенную группу позднемайкопской посуды составляют сосуды с округлым и реже — уплощенно-шаровидным туловом и невысокой, как правило, шейкой (табл. 60, 3–7, 10–12; 61, 1–3, 5, 7–9). Все они за единичным исключением плоскодонные и лишены ручек; орнаментированы только отдельные из них. Эти сосуды различны по размерам — от небольших (высотой 15–20 см) до крупных (высотой до 50 см). Типологическая связь многих из этих сосудов с раннемайкопскими горшками представляется очевидной.

Таблица 61. Керамика майкопской культуры.

1, 3, 5, 6, 8 — курганы у с. Бамут; 2, 4, 9 — курган у пос. Иноземцево; 7 — курган у сел. Чегем I.

Четкая типологизация этой группы сосудов, как и всей майкопской керамики в целом, пока не разработана. В ней можно выделить по некоторым деталям формы и размерам условно несколько типов. К первому из них относятся средние и крупные сосуды с округлым или уплощенно-шаровидным корпусом. Отдельные сосуды этого типа имеют сравнительно маленькую горловину и непропорционально узкое днище (табл. 61, 8, 9). Возможно, при разработке детальной классификации майкопской керамики эти сосуды будут выделены в отдельный тип. То же следует сказать и в отношении сосудов с заметно суживающимися к основанию корпусом. Небольшая часть сосудов данного типа орнаментирована. Любопытно, что все сосуды из курганов 1 и 2 у Новосвободной украшены, причем главным образом жемчужным орнаментом — в виде рядов выпуклин, опоясывающих верхнюю часть тулова сосуда (табл. 60, 7, 12; 61, 1). Этим орнаментом украшены и сосуды (видимо, того же типа) из позднемайкопских поселений (Мешоко, Скала, Хаджох I, III и др.) Прикубанья (Формозов А.А., 1965, рис. 34, 40, 41). Жемчужный орнамент имеется, как отмечалось, и на отдельных образцах металлической посуды, а также на двух топорах из новосвободненских курганов. Этот орнамент характерен для керамики памятников Прикубанья. В памятниках Центрального Предкавказья и Чечено-Ингушетии он отмечен лишь на единичных сосудах: на обломках горшка из Долинского поселения (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, табл. VII, 6) и на сосуде одного из бамутских курганов (табл. 61, 1), а также, кстати, на трех фрагментах керамики из Лугового поселения (Мунчаев Р.М., 1961, рис. 28, табл. XIII). Причем наблюдается существенное различие как в системе расположения «жемчужин» на прикубанских сосудах и отмеченной керамике из Кабардино-Балкарии и Чечено-Ингушетии, так и в самой технике нанесения орнамента — в первом случае «жемчужины» образованы путем продавливания стенки сосуда изнутри, а в другом они представляют собой округлые налепы.

Отдельные сосуды рассматриваемой группы украшены резным орнаментом. Укажем, прежде всего, на керамику из Новосвободной, в составе которой имеется сосуд (табл. 60, 12), сочетающий елочный узор и жемчужный орнамент (Попова Т.Б., 1963, табл. XII, 2). Из того же кургана (1) происходит небольшой (высотой 12 см) красноангобированный сосуд в виде чайника, украшенный «елкой». Это единственный в майкопской культуре горшок с носиком (Попова Т.Б., 1963, рис. 10, табл. XII, 1). Третий сосуд оттуда же украшен четырьмя симметрично расположенными полосами нарезного орнамента, в том числе елочного, спускающимися от края шейки к средней части корпуса (Попова Т.Б., 1963, табл. XII, 3). Несколько иного вида резной орнамент на большом горшке из кургана 3 у сел. Чегем I (табл. 60, 10) — на его плечиках четыре полосы из вертикальных линий (Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 7, 1). Обращает внимание и реповидный красно-оранжевый сосуд с вдавленными широкими полукругами по четырем сторонам тулова, найденный там же в кургане 5 (Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 7, 9). Укажем на горшочек из Долинского поселения, на плечики которого нанесен орнамент в виде коротких, косо расположенных вдавленных черточек в два ряда (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 190, 191, рис. 30, 1, табл. X, 3).

Заметно отличается по орнаментации ряд сосудов из Центрального Предкавказья (Чегем I, Иноземцево и др.), вся, или часть поверхности корпуса которых, покрыта бессистемно перекрещивающимися линиями (табл. 61, 2), выполненными, по-видимому, каким-то гребенчатым предметом (Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 7, 2).

Наконец, некоторые сосуды данной группы имеют налепной орнамент. Так, один сосуд из Чегема I украшен валиками с защипами, расположенными на плечиках с четырех сторон (Мизиев И.М. и др., 1973, с. 20, рис. 7, 7). Оттуда же происходит сосуд, на тулове которого также с четырех сторон имеются парные налепные шашечки. Интересен сосуд из кургана в Бамуте (табл. 61, 3). Он имеет три симметрично расположенные по тулову миниатюрные ручки, над и между которыми нанесен орнамент в виде ряда продолговатых нарезных выпуклин — по четыре над ручками и по шесть между ними (Мунчаев Р.М., 1975, рис. 62, 4).

Разнотипные сосуды рассматриваемой группы посуды представлены также в позднемайкопских поселениях. Некоторые из них, украшенные жемчужным орнаментом и обнаруженные в прикубанских поселениях, отмечены выше. В верхних горизонтах Мешоко встречены иногда сосуды с ленточными ручками, а также орнаментированные сосцевидными и иными налепами (Столяр А.Д., 1961, с. 88, рис. 15, 4-11). Укажем также, что серию сосудов рассмотренной группы содержит коллекция керамики из Долинского поселения (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, рис. 20, 21, табл. VIII, 1, 2, 4).

Ко второй группе позднемайкопской посуды относятся сосуды яйцевидной формы, высотой в среднем около 40 см, обнаруженные как в погребениях, так и в поселениях. Некоторые сосуды с невысокой горловиной и отогнутым наружу венчиком из Долинского поселения, а также из Иноземцевского кургана имеют по три ручки, более или менее симметрично расположенные примерно в средней части сосуда (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, табл. VI; Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1982, рис. 7, 1). В этих памятниках были представлены яйцевидные сосуды и иного типа, широкогорлые, с плавно отходящим венчиком и без ручек (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, рис. 29; Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1982, рис. 7, 6).

В коллекции керамики из майкопских погребений заметно выделяется один красно-охристый остродонный сосуд яйцевидной формы, найденный в кургане 24 у г. Усть-Джегута. Он украшен по тулову ложноверевочным орнаментом (Мунчаев Р.М., Нечитайло А.Л., 1966, рис. 9, 2). Там же, в кургане 33, обнаружен обломок еще одного сосуда, украшенного веревочным орнаментом (Мунчаев Р.М., 1975, с. 330). Подобный орнамент отмечен и на отдельных фрагментах пифосов из Таитянского поселения (Кореневский С.Н. и др., 1991, с. 63). Видимо, он имеется и на некоторых больших сосудах других майкопских поселений. Поэтому считают, что шнуровой орнамент характерен для пифосов Майкопа и связан с технологией производства крупногабаритных сосудов (Кореневский С.Н. и др., 1991, с. 63). Но так как шнуровым орнаментом украшена лишь очень незначительная часть майкопских сосудов, не исключено, что украшенные такой орнаментацией пифосы могли быть изготовлены в подражание соответствующим образцам керамики племен ямной культуры, обитавших к северу и востоку от майкопцев.

Еще одну группу позднемайкопской посуды составляют миски, представленные в памятниках всего ареала рассматриваемой культуры (табл. 60, 8, 9; 61, 4–6). Они найдены, в частности, в погребениях на п-ове Фонтан и у хут. Рассвет (Мунчаев Р.М., 1975, с. 330), в новосвободненских комплексах (Попова Т.Б., 1963, табл. XVI, 1; Резепкин А.Д., 1989, с. 7), чегемско-кишпекских курганах и Долинском поселении (Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 7, 15–17; Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, рис. 27), курганах у пос. Иноземцево, Бамут (Мунчаев Р.М., 1975, рис. 65, 1–3) и др.

Большинство мисок, несмотря на различие в размерах, однотипны — они широко расходятся кверху и имеют небольшое днище, край их иногда слегка отогнут наружу, но чаще загнут внутрь. Единичны миски с округленным дном. В керамике из курганов у ст-цы Новосвободной преобладают чернолощеные миски. В данной группе сосудов выделяется одна острореберная миска с отогнутым наружу краем венчика, обнаруженная в кургане у пос. Иноземцево (Кореневский С.Н., Петренко В.Г., 1982, рис. 6, 4). Она, как и некоторые другие миски, изготовлена, вероятно, на гончарном круге. На основании соотношения высоты миски и диаметра венчика выделяются два варианта данного типа сосудов — глубокие и мелкие (Резепкин А.Д., 1989, с. 7).

Сравнительный анализ показывает заметное отличие майкопских мисок от мисок куро-аракской культуры. Однако поразительна их близость по ряду признаков с мисками из Лугового поселения (Мунчаев Р.М., 1961, с. 115).

Отметим, кстати, что в Долинском поселении обнаружены два обломка плоских блюд (или, как полагают, крышек). У одного из них с вертикально сформованной боковой поверхностью имеются следы небольшой закраины (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 188, рис. 26, 10, 11). Аналогичные блюдца представлены и в материалах Лугового поселения (Мунчаев Р.М., 1961, рис. 40, 1–3). Вообще связь между отдельными категориями инвентаря, в особенности керамики, этих двух памятников значительна (Мунчаев Р.М. 1961, с. 115–121).

В отдельную группу выделяются сосуды типа кубков, о которых уже говорилось выше. Они найдены лишь в отдельных памятниках Прикубанья и Центрального Предкавказья (Попова Т.Б., 1963, табл. XII, 2; Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, рис. 28, 3; Мунчаев Р.М., Нечитайло А.Л., 1966, рис. 5, 4; Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 7, 14; и др.). В отличие от раннемайкопских кубков они почти все плоскодонные, иногда орнаментированы. Они подразделяются на несколько подтипов. Например, А.Д. Резепкин выделяет три таких подтипа, один из которых с двумя вариантами (Резепкин А.Д., 1989, с. 6). Один подтип представляют орнаментированные кубки в виде кувшинов, в том числе с ручками, обнаруженные, в частности, в курганах у ст-цы Новосвободной (Попова Т.Б., 1963, табл. XIII, 3, 4). Другой подтип составляют, например, чернолощеные кубки (табл. 60, 1, 2) из кургана 2 под ст-цей Старокорсунской в Краснодарском крае (Кондрашов А.В., Резепкин А.Д., 1989, рис. 2, 2, 8, 14, 15). Сюда же может быть отнесен отмеченный выше кубок, орнаментированный, с блестящей черной поверхностью из кургана 2 у ст-цы Новосвободной (Попова Т.Б., 1963, табл. XII, 2). Следует отметить, что по форме, размерам, цвету и характеру обработки поверхности он аналогичен кувшинам из беденских курганов в Грузии, относящихся к концу III тысячелетия до н. э. (Гобеджишвили Г.Ф., 1981, рис. 23, 24, табл. XXXIV, 3–5; XXXV). Большинство последних с ручкой. Они не имеют и того орнамента, которым украшен новосвободненский сосуд. Но зато отдельные из них украшены орнаментом, представленным на майкопской керамике, в том числе жемчужным (Гобеджишвили Г.Ф., 1981, рис. 23, 24). Такая близость между отдельными формами керамики Северного Кавказа и Закавказья представляется неслучайной. Памятники типа Бедени характеризуют новую и пока слабо изученную культуру бронзового века Кавказа. Несомненно, что всестороннее исследование этой культуры прольет свет на проблему взаимосвязей и взаимовлияний культур Закавказья и Северного Кавказа эпохи бронзы.

Можно предполагать, что рассмотренный чернополированный сосуд из Новосвободной является импортным, так же как, возможно, и некоторые другие сосуды из позднемайкопских памятников. К ним, в частности, относят обнаруженную в Хаджохе и в кургане у ст-цы Раевской небольшую группу высокохудожественных тонкостенных желто- и краснолощеных горшков, некоторые из которых имели пластинчатые ручки (Формозов А.А., 1965, с. 80, 81, рис. 40, 1).

Керамический комплекс позднемайкопских памятников включает также немало посуды сравнительно грубой выделки, происходящей главным образом из поселений. Она представлена преимущественно обломками различных горшков, в том числе с ручками и округленным дном (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 187–190; Попова Т.Б., 1963, табл. XIII, 6, 7; Формозов А.А., 1975, рис. 57–59, 1; Мизиев И.М. и др., 1973, рис. 7, 12, 13; Ловпаче Н.Г., Дитлер П.А., 1988, с. 110–116; Нехаев А.А., 1990, с. 11–13; и др.). Кроме того, среди керамики представлены единичные находки пряслиц, глиняные очажные подставки и статуэтки. Пряслица обычного типа — биконической формы и плоские круглые — найдены только в поселениях (Формозов А.А., 1965, рис. 59).

Глиняные подставки обнаружены лишь в Долинском поселении — одна целая и обломки ряда других. Они в виде призматической формы высоких кирпичей с приподнятыми краями и двумя или тремя желобками на верхней плоскости. Почти в центре боковых сторон каждой подставки находится поперечное сквозное отверстие (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 171, табл. III).

Подставки подобной формы не обнаружены в других памятниках Кавказа, за исключением Лугового поселения, где найдены части двух таких глиняных массивных предметов (Мунчаев Р.М., 1961, с. 122, 123, рис. 43, 1, 2). В этом памятнике имеются также глиняные подставки иных форм, характерных для куро-аракской культуры. Видимо, «рогатые кирпичи» Долинского и Лугового поселений представляют разновидность глиняных очажных подставок, распространенную на территории Северного Кавказа. Они использовались, вероятно, при совершении определенных культовых церемоний у очага.

Нельзя не отметить, что в Галюгае обнаружена серия массивных глиняных конусов с отверстиями. Возможно, они также являются очажными подставками. Но они пока не изданы, и поэтому не представляется возможным их подробнее описать, тем более определить их назначение (Кореневский С.Н., 1989а, с. 32).

Наконец, рассмотрим находки глиняных статуэток в памятниках майкопской культуры. Ни одна антропо- или зооморфная глиняная фигурка в погребениях не обнаружена. Они встречены в отдельных поселениях. Так, одна целая статуэтка и несколько десятков обломков других фигурок происходят из нижних горизонтов Мешоко. Часть фигурки сидячего человека обнаружена в Скале (табл. 49, 5), а в Ясеновой Поляне найдены обломки зооморфной (?) статуэтки (Формозов А.А., 1965, с. 129).

Фигурка из Мешоко выполнена в схематической манере — черты лица, голова и руки обозначены в виде треугольных выступов, а ноги не расчленены (табл. 49, 6). Четко изображена одна деталь — через правое плечо проходит налепная рельефная перевязь, украшенная насечками. Именно по этому признаку, прежде всего, данная фигурка сопоставляется с образцами антропоморфных статуэток широкого ареала раннеземледельческих культур (Формозов А.А., 1965, с. 130). Другой тип статуэток, судя по находкам из того же Мешоко и Скалы, — это фигурки человека в сидячей позе, также широко представленные в памятниках VI–III тысячелетий до н. э. Передней и Средней Азии и других областей. Отметим еще одну глиняную поделку из Долинского поселения, которая может рассматриваться как весьма схематическая антропоморфная фигурка (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, табл. X, 4).

Как видим, антропоморфная пластика майкопских памятников малочисленна, она не характерна для культуры Северного Кавказа эпохи ранней бронзы, так же, впрочем, как и для культур предшествующего и последующего периодов. Но есть одно исключение, касающееся поселения Свободное, где обнаружена серия глиняных антропо- и зооморфных фигурок. Первые представляют в основном изображения женщин с длинной шеей, схематично выполненной головой и реалистично моделированной грудью. Все они фрагментированы, высотой не более 5–6 см. Среди зооморфных преобладают фигурки быка (Нехаев А.А., 1990, с. 11; 1992). Наличие значительного количества терракотовой пластики в данном поселении объяснимо, если учесть связь его с памятниками, представленными в III тысячелетии до н. э. к северу и северо-западу от Закубанья.

Подводя итог рассмотрению керамики майкопской культуры, следует отметить, что она представляет в целом довольно выразительный и оригинальный комплекс. Ряд факторов, в том числе использование при производстве части посуды гончарного круга, определил резкое своеобразие майкопской керамики, выражающееся как в ее формах и характере орнаментации, так и в технологических особенностях. Но как сложилось это своеобразие? В поселениях Прикубанья и некоторых других регионов Северного Кавказа обнаружена груболепная посуда, иногда залощеная, с различными примесями в тесте. Эта керамика, по всей видимости, генетически связана с керамикой предшествующей эпохи. Однако в ряде поселений и подавляющем большинстве майкопских курганов представлена иная, подробно рассмотренная выше керамика, отличающаяся преимущественно красно-оранжевым или красно-охристым цветом и известная как майкопская керамика. Она происходит как из раннемайкопских комплексов, так и из поздних. Эта керамика характерна также и для памятников в Чечено-Ингушетии, Восточной Грузии. Возможно, ее появление на Северном Кавказе связано с переднеазиатским влиянием, вызванным установлением глубоких связей и более того — проникновением сюда отдельных групп населения с далекого юга. В результате на Северный Кавказ были доставлены наряду с отдельными типами металлических изделий и некоторые образцы описанных выше раннемайкопских сосудов, в частности — горшки, происходящие из Устьджегутинских курганов. Последние, прежде всего, совпадают, как отмечено, с соответствующими формами керамики из ряда переднеазиатских комплексов. Ведь среди сосудов из самого Майкопского кургана нет горшков с выделенной нижней частью или орнаментированных (в виде «глазка»), или, наконец, имеющих ручки. Поэтому горшки из курганов у г. Усть-Джегуте — это один из первых образцов такого типа сосудов, известных на Северном Кавказе. Они, как мы полагаем, привозные, а сосуды, например, из Майкопского кургана вылеплены на месте по форме аналогичных горшков. Переднеазиатские влияния дали мощный импульс развитию на Северном Кавказе не только металлообработки, но и гончарного производства.

Хотя в позднемайкопских памятниках встречаются отдельные образцы глиняной посуды импортного происхождения, керамика в целом носит сугубо местный характер. Несомненна связь между ранне- и позднемайкопской керамикой и по технологическим признакам. Общая тенденция развития керамики майкопской культуры — от тонкостенных лощеных горшков до толстостенных сосудов преимущественно без лощения — одинаково прослеживается на материалах как погребальных памятников, так и бытовых комплексов (Формозов А.А., 1965, с. 119).

Заключение

Каковы же были важнейшие отрасли хозяйства племен майкопской культуры? Основу их экономики составляли земледелие и скотоводство. Однако земледелие у майкопских племен не было столь высоко развито и не имело в их хозяйстве такого значения, как у населения Закавказья и Дагестана (Мунчаев Р.М., 1975, с. 378–382). Майкопские бытовые памятники, как известно, не содержат столь значительных данных о развитии земледелия, какие дают обычно поселения куро-аракской культуры. Да и сами майкопские поселения не имеют ярко выраженного земледельческого характера.

На Северном Кавказе, по всей вероятности, ведущей отраслью хозяйства являлось скотоводство. Здесь, как и на Кавказе в целом, в эпоху ранней бронзы имелись все виды домашних животных — бык, корова, баран, свиньи, овцы, а также лошадь. Роль охоты была незначительна. На майкопских поселениях встречены кости 13 видов диких животных, главным образом парнокопытных (олень, косуля, кабан, тур), но они составляют в среднем 4,4 % от общего количества костей (Цалкин В.И., 1970, с. 222, 223).

Для суждения о развитии скотоводства у майкопских племен мы располагаем результатами изучения остеологических материалов только из поселений Прикубанья. В Долинском же поселении в Центральном Предкавказье костных остатков оказалось чрезвычайно мало. На их основании удалось лишь установить, что они принадлежали домашней корове очень мелкой породы (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 192). В Прикубанье, как и в других районах Западного Кавказа, основное значение в скотоводческом хозяйстве имело свиноводство — до 50 % костей домашних животных в поселениях принадлежит свинье (Цалкин В.И., 1970, с. 245). На втором месте был крупный рогатый скот, а затем мелкий рогатый скот. Ведущая роль свиноводства в животноводческом хозяйстве изучаемой эпохи устанавливается и для Чечено-Ингушетии, т. е. для всего Северного Кавказа, исключая Дагестан. Для сравнения укажем, что в хозяйстве племен куро-аракской культуры преобладали в основном овцеводство и разведение крупного рогатого скота.

В связи с проблемой развития скотоводства у населения Северного Кавказа эпохи ранней бронзы остановимся кратко на вопросе о находках в майкопских памятниках костей лошади. Последних найдено здесь в отличие от Закавказья крайне мало (0,4 %). Они представлены в единичных экземплярах, да и то не во всех поселениях, а в одном случае (в кургане к западу от ст-цы Варенниковской) обнаружены и в погребении (Мунчаев Р.М., 1975, с. 389). Судя по соответствующим данным из предкавказских памятников ямной культуры и Серженьюртовского поселения, лошадей на Северном Кавказе в изучаемую эпоху было мало. Но они здесь были, и это несомненный факт. Ими, вероятно, владели богатые семьи. Более того, отмеченные выше находки бронзовых предметов, являющихся, как нам представляется, псалиями, свидетельствуют о том, что на позднем этапе развития майкопской культуры лошадь, возможно, уже использовали для верховой езды. Для Закавказья, к примеру, такими данными мы не располагаем.

Находки различных категорий изделий из бронзы, а также золота и серебра, убедительно доказывают высокий уровень развития металлообработки у племен майкопской культуры. Бронзовые топоры, ножи-кинжалы, вилообразные орудия, котлы, псалии и другие предметы представлены не единичными находками, а целыми сериями. Отмеченные изделия весьма специфичны и распространены почти исключительно в ареале майкопской культуры. Их местное производство не вызывает сомнений. Безусловно, что Северный Кавказ стал на позднем этапе развития майкопской культуры одним из важнейших очагов металлопроизводства в Старом Свете.

Металлообработка начала развиваться на Северном Кавказе в раннемайкопское время, вероятно, в результате, прежде всего, южных влияний, включая закавказские. Но высокого уровня и расцвета она достигла на позднем этапе развития майкопской культуры, когда здесь стали производить весь тот широкий специфический ассортимент металлических изделий, который охарактеризован выше. Металлургическое производство базировалось на местных рудных источниках. Из золота местных месторождений отлиты и соответствующие украшения, в особенности подавляющее большинство височных колец.

Важной и самостоятельной отраслью производства майкопских племен являлось и гончарное дело. Они создали свою традицию керамического производства, резко отличную, например, от закавказской и характеризующуюся особыми формами посуды и специфическими технологическими особенностями. Важным фактом является то, что часть этой посуды изготовлена с помощью гончарного круга. Устанавливается, что майкопские гончары не только использовали приспособление в виде поворотного столика, обтачивая и заглаживая поверхность сосудов, но могли моделировать на гончарном круге венчик сосуда (Кореневский С.Н., 1988а, с. 88).

Отметим и то, что в эпоху ранней бронзы на Северном Кавказе было развито, по всей вероятности, текстильное производство. На это указывают находки пряслиц и следов ткани на отдельных сосудах Долинского поселения (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 191), остатков самой ткани. Специальное исследование последних показало, что это ткань весьма тонкой пряжи, растительного происхождения (Мунчаев Р.М., 1975, с. 408).

Особо следует подчеркнуть, что племена майкопской культуры поддерживали широкие связи не только со своими близкими соседями, но и с далекой Передней Азией. Как указывалось выше, на территории Чечено-Ингушетии и Северной Осетии майкопские племена пришли в активное взаимодействие с носителями куро-аракской культуры, результатом чего явилось сложение здесь такого синкретического комплекса, как Луговое поселение. Связи развивались и с населением Северо-Западного Прикаспия, Подонья, Крыма и Поволжья. Можно считать, что именно майкопские племена снабжали население Северного Причерноморья и Поволжья металлом. Поскольку собственно майкопские формы бронзовых изделий в памятниках этих областей единичны, надо полагать, что металл поступал туда главным образом в виде слитков.

Весьма активными были, судя по отмеченным археологическим данным, связи с Передней Азией. Ни в предшествующую эпоху, ни в последующий период развития бронзового века связи Северного Кавказа и Передней Азии не были столь интенсивны, как в конце IV–III тысячелетии до н. э.[62] Не исключено, что на Северный Кавказ проникли и осели здесь отдельные группы населения из Передней Азии, которые и занесли сюда некоторые культурные достижения Ближнего Востока. Одним из основных путей, по которому шло это проникновение на Северный Кавказ, являлся, по-видимому, морской — по Черному морю (Мунчаев Р.М., 1975, с. 376). Нужда в металле, и, прежде всего, в золоте, была, как нам представляется, одной из главных причин, привлекших внимание населения Передней Азии к Северному Кавказу.

Усиленное развитие экономики и главным образом скотоводства и металлообработки, а также значительное расширение и активизация связей, особенно с передовыми южными областями, способствовали и социальному прогрессу северокавказского общества эпохи ранней бронзы. Отдельные погребальные комплексы майкопской культуры убедительно показывают, какие богатства имелись у некоторых представителей родо-племенной знати. Наряду с ними мы наблюдаем здесь в несравненно большем количестве рядовые захоронения. Таким образом, перед нами факты не только имущественной, но и определенной социальной дифференциации среди населения Северного Кавказа III тысячелетия до н. э. Однако следует отметить, что общий процесс культурно-исторического развития здесь, вызванный недостаточно высокими по сравнению с долиной Нила и Двуречьем темпами социально-экономического развития, не привел к более активному расслоению общества и созданию ранних форм государственности, как в Египте или Месопотамии.

Глава 2