Сердце колотилось о пластины доспехов, но я сделал вдох, самый тяжкий за всю жизнь, и пересек разделяющий нас участок. Пули били в ангельские доспехи и сгорали, не причиняя вреда. Глупый йотрид с пылающей в глазах жаждой крови поскакал ко мне, выставив вперед трезубое копье.
Одним взмахом я перерубил копье пополам, а потом ударил клинком в бок лошади и нанес глубокую рану. Йотрид соскочил с бьющейся и визжащей кобылы. Едва он успел приземлиться, я разбил ему лицо латной рукавицей.
Я содрал с него кожу и проломил череп. Размазанный по моему запястью мозг вонял потом, как после ночного кошмара. Йотрид бесформенной кучей свалился в кустарник.
Йотриды продолжали атаковать, но я неуклонно продвигался вперед. Я не успел уклониться от удара алебарды, острие ударило в грудную пластину и раскололось, а отдача опрокинула всадника. Я пронзил клинком его шею, а потом выбил из стремян ноги, он свалился вниз головой и с приятным хрустом сломал шею. В ушах зазвенели выстрелы аркебуз, и я заслонился от пули черной рукой, хотя много других ударили в шлем.
Внезапно, как удар молнии, передо мной встал образ Михея Железного, останавливающего пули железной рукой. Я проигнорировал его и стал дальше прорубать путь сквозь всадников, оставляя за собой след из растекшейся плоти и предсмертных криков. Я взбирался по крутому бархану, и песок водопадом осыпался из-под тяжелых сапог.
Похоже, я пробил брешь в строе нападавших. Абядийские погонщики на верблюдах окружили хулителей святых, оказавшихся между барханом, где стоял я, и соседним.
– Хвала Лат! – кричали они.
Эту битву внутри поля битвы скрыл от моего взора дым.
– Черный Ахрийя! – воскликнул спешившийся всадник, поднимаясь за мной на бархан и паля из аркебузы.
Я набросился на него и пронзил сердце.
– Лат мы принадлежим… – успел произнести он прежде, чем захлебнулся кровью.
К тому времени мои черные доспехи и клинок стали красными.
Вверх по бархану на меня со всех сторон налетела туча всадников. Я кружил, как дервиш, отмахивался и колол лошадей. Огромная черная кобыла боднула меня головой, у нее треснул череп, а я ощутил что-то вроде толчка пятилетнего малыша. Лошадь завалилась на всадника, видимо, раздавив ему ноги. Я ударил его клинком в лоб, чтобы прекратить невыносимые страдания.
Всадники поднимались после падения с лошадей, бросались на меня и стреляли из луков и аркебуз. Но все тщетно, и я не спеша убил каждого. Могу похвалить их только за то, что никто не сбежал, несмотря на ужас в глазах. Ужас смерти. Они поняли, что я неуязвим. Что я на самом деле Черный Ахрийя и утащу их в ледяной ад.
Хотя никакая атака не могла причинить мне вреда, к сожалению, я все еще оставался лишь человеком. Когда вспорол живот последнему хулителю святых, который сам проклят, раз оказался на этом бархане передо мной, и его кишки комом вывалились наружу, я не мог не содрогнуться от чудовищного смрада сотворенной мной смерти. Вонь пропитанного кровью песка, разлитой желчи и сладковато пахнущей горелой плоти застряла у меня в горле и легких. Убивать было трудно, и лишь вспышка гнева в крови могла завести меня так далеко. Лишь она так долго меня поддерживала.
Но мне не хватит выносливости, чтобы уничтожить все сорок тысяч врагов. И сегодня умрут тысячи абядийцев. Еще большее число, скорее всего, изнасилуют и угонят в рабство. Я не мог их спасти, хотя, несомненно, дал им больше времени, чтобы спастись. Пока у меня еще оставались силы, я был обязан заставить врага заплатить за это зло самую высокую цену.
Придется вырвать у злобного двуглавого дракона сердце и загнать в могилу нечестивый союз силгизов и йотридов. Я должен убить Сиру.
Оставаясь на бархане, я попробовал осмотреться. Позади остались хулители святых, впереди я видел тумены йотридов и силгизов. Оба племени использовали ту же систему построения, что и мы в Сирме: наименьшая единица составляла десяток воинов, десятки были частью сотен, которые входили в тысячи, а те в итоге составляли тумен из десяти тысяч человек. Группы из сотен всадников продвигались по полю боя, сменяя друг друга, чтобы не утомлять ни всадников, ни лошадей. Когда вражеские конники обойдут тлеющий городок абядийских шатров, подтянутся новые сотни, и они, несомненно, окружат абядийцев, сидящих на верблюдах. Если я прикончу Сиру до того, как это случится, боевой дух их войска ослабнет и, возможно, даже возникнет хаос.
Прямо передо мной захлопали разноцветные крылья Кинна.
– Я велел тебе оставаться с Рухи!
Птах запрыгнул мне на плечо и вцепился когтями в доспехи.
– Помощь нужнее тебе, чем ей. Я знаю, где Сира.
Получается, мы с ним думали об одном и том же.
– Погоди… – Меня вдруг охватила тревога. Сира соединяет звезды, и я засомневался, что ангельские доспехи спасут меня от Кровавой звезды, породившей Архангела. – Как насчет Пашанга или Гокберка? Может, безопаснее…
– Я понятия не имею, как они выглядят! Время дорого, разве нет?
Оба кагана, вероятно, не носят никаких украшений, как и все в их племени. Их не отличить от любого всадника среди этих туменов.
– Я обязан остановить кровопролитие, чего бы это ни стоило. Доставь меня к ней.
Кинн поднял меня. Вокруг со свистом проносились пули и стрелы. Кинна ничего не могло задеть, а то, что попадало в мои доспехи, разрывалось или раскалывалось.
Кинн поднял меня так высоко, что битва разворачивалась под нами как на карте. Йотридские и силгизские всадники уже взяли в кольцо палаточный городок и со всех сторон неслись по проходам, сбивая абядийцев, которым не повезло оказаться у них на пути. Я мог лишь молиться, чтобы Рухи успела выбраться из этой бурлящей трясины.
Смотреть вниз было незачем. Кинн понес меня к поросшему кустами холму, где стояла вереница экипажей. И сверху, и снизу их охраняли всадники. Когда, широко расправив разноцветные крылья, Кинн заскользил вниз, стражи открыли по мне огонь.
Он сбросил меня на вершину холма, и я перекатился вперед. Всадники набросились на меня, я атаковал их в ответ. Я азартно рубил и резал шеи, ноги и торсы, заваливая мир мертвой плотью. Мой клинок мелькал, его скорость ограничивали только мои усталые кости и прерывистое дыхание.
10Сира
Черный как бездна, закованный в доспехи воин отражал каждую атаку, его клинок прорубал сталь и плоть. Пули с воем отскакивали от его нагрудника, не оставляя даже вмятин.
Я наблюдала за ним через заднее окошко в экипаже, пока возница нахлестывал лошадей, пустив их в галоп. Я смотрела, как воин обрывал каждый боевой клич и стон точным смертоносным ударом. Матушка вцепилась мне в руку и молилась, учащенно дыша. Селена нервно отстукивала ногами. Нора дрожащими руками укачивала ревущего малыша.
Мы спустились по холму, и воин в доспехах погнался за нами. А хуже всего, что его ноги даже не касались земли.
Так значит, это Кева, которого несет невидимый джинн.
Когда он навис над нами, я потеряла его из вида. Возница вскрикнул, и я услышала знакомый звук выплескивающихся крови и кишок.
Я схватила матушку за руку.
– Помолись со мной, – сказала я.
– И что просить?
– Победу.
Я мысленно произнесла: «Защити меня и даруй мне победу, Спящая». А потом другой рукой опустила повязку с глаза.
Вокруг засверкали звезды. Прямо у лба ослепительно пульсировала голубая, я коснулась ее и провела сияющую линию к вибрирующей белой звезде у живота. У шеи танцевали зеленые звезды, я соединила их, и они превратились в одну вспышку света. Вот так я нарисовала узор, напоминающий букву. Я соединяла все агрессивно мерцающие звезды, пока наконец не коснулась ярко-красной Кровавой звезды.
Звезды исчезли, осталось лишь призрачное сияние, которое могла различить только я.
Я открыла дверцу и вместе с матушкой выпрыгнула в кусты. Но не прошла и пяти шагов, как перед нами приземлился черный воин, вытянув перед собой окровавленный клинок.
Теперь я увидела стоящего на плечах Кевы джинна. Лицом он был похож на прекрасного юношу, а телом – на здоровенную пеструю курицу.
– Прикажи своим всадникам остановиться.
Я тут же узнала этот твердый голос с ноткой отчаяния.
– Нет.
– Я убью тебя, Сира. Убью всех, кто приехал сюда с тобой. А потом всех, кого ты когда-либо любила, и виновных, и невинных. Я превращу землю в печальную, одинокую клетку для каждого, кто хотя бы помнит твое имя.
– Не бойся, Сира, – прошептала матушка. Ее лицо было напряженным, но решительным, как у подлинной силгизской хатун. – Мы вознесли молитвы. Я видела сияние Утренней звезды во всем великолепии. Не сомневайся, Лат и Потомки с нами.
Я крепче сжала ее руку, загоревшись надеждой.
– Ты слышал, Кева? Ты опоздал.
Он лишь хмыкнул, разочарованно и зло.
– Время Селуков и святых подошло к концу, – закричала ему матушка. – Абядийцы сотни лет смотрели, как те убивали Потомков, и даже пальцем не пошевелили. Пролитая сегодня кровь – это возмездие. Если бы ты был истинно верующим, то возрадовался бы правосудию.
– Вот вам правосудие!
Кева бросился вперед, подняв окровавленную саблю.
Селена протиснулась между мной и матушкой и встала перед нами, так что Кеве пришлось резко остановиться.
Селена выставила руки перед собой, как щит.
– Я не позволю тебе ранить Сиру.
Кева ткнул черной саблей Селене в шею. Но сталь не успела войти в плоть – перед Селеной сверкнул яркий свет, и острие сабли вонзилось в него с пульсирующим радужным сиянием.
– Ангелы здесь, – радостно провозгласила Селена. – Они не позволят тебе победить.
Кева снова поднялся над землей и обрушил удар мне на голову. Но в воздухе снова вспыхнул яркий свет, и черная сабля не смогла через него проникнуть.
– Это дар Марота, – сказала Селена. – Ты не сможешь ранить тех, кто находится под моей защитой!
Скорее его остановила моя молитва о победе.
Кева бросился в атаку. Но наткнулся на ослепительную стену белого света, так и не сумев подобраться ближе.