– Я говорил с Рухи, – ответил Хурран. – Но ты один, Кева. Даже с помощью колдовства тебе не защитить всех абядийцев в Аланье.
– Сира пытается уничтожить всех нас? – Рухи всхлипнула. Шок больше не мог сдерживать печаль. – Почему?
– Спроси у скорпиона, почему он жалит.
Я усмехнулся так же ядовито, как этот воображаемый скорпион.
Хурран сказал:
– У Сиры и союза силгизов и йотридов есть причины, чтобы хотеть очистить эти пески от абядийцев. Во-первых, это дает их всадникам цель, и общая цель позволяет двум племенам сблизиться и забыть старую ненависть ради новой. Во-вторых, торговые семьи абядийцев на протяжении многих поколений копили огромные богатства, а жили по большей части как нищие. Учитывая плачевное состояние Кандбаджара и ненасытность силгизов и йотридов, Сира, скорее всего, испытывает большую нужду в золоте и драгоценностях.
– Ты прочитал много книжек? – ухмыльнулся я.
– А чем, по-твоему, я занимался в подземелье? У нашего врага множество разных мотивов, нужно понимать их.
Хурран был прав, и я не мог насмехаться над тем, кто читает книги. Я сам немало прочел их в юности по наставлению Тенгиса. Но я был скорее человеком дела, чем любителем чтения, и всегда считал, что опыт дает больше знаний, нежели книги. Тем не менее в них можно почерпнуть опыт других людей, зачастую весьма полезный.
– Зелтурия. – Само слово причиняло мне боль. – Если ты так мудр и вот-вот лопнешь от знаний, скажи, что случилось в Зелтурии.
Хурран нахмурился и покачал головой.
– Ты был там. Что ты видел?
– Что я видел? – Я усмехнулся от безумных воспоминаний. – Я видел крестейцев. Слышал, как они поют свою мерзкую Ангельскую песнь, заливая город кровью. Они были подобны холодному морю, затопившему нашу святую землю. Все, кто не добрался до храмов, утонули в нем.
Хурран сел на мою постель, схватил мешочек с изюмом и дрожащей рукой бросил несколько штук в рот.
Рухи протянула открытую ладонь, тоже покрытую кровавыми рунами, и Хурран насыпал ей несколько изюмин.
Я сел на мокром, усыпанном песком ковре так, что мы трое образовали круг. Хурран и Рухи жевали изюм и размышляли.
Молчание нарушил Хурран.
– У крестейцев было больше года, чтобы собрать новую армию после поражения в Сирме. Но наносить удар так глубоко на вражеской территории не имеет смысла.
– Не согласен, – сказал я. – Я сражался с крестейцами всю жизнь. Их ненависть к нам может заполнить пространство между землей и звездами десятикратно. Ничто не доставит им бо́льшую радость, чем низвержение нашего священного города.
– Но как крестейцы оказались внутри кровавого облака? – спросила Рухи. – Я видела такие облака раньше, и они никогда не переносили людей. Они странные и зловещие, но… но они не способ передвижения.
– Михей Железный воспользовался Лабиринтом, чтобы попасть в Костану, – ответил я. – Его вела соединяющая звезды. Когда я столкнулся с Сирой, она соединила звезды, чтобы спастись. И сразу после этого с неба спустилось кровавое облако и поглотило священный город. Это она привела крестейцев в Зелтурию, так же как Лунара привела их в Костану.
– Лунара? – повторил Хурран. – Кто это?
– Я хотел сказать – Ашери.
Досадная оплошность. Я не хотел говорить ему, что Ашери – это Лунара, моя жена. Рухи знала, но Хуррану такое доверить я не мог.
– Лунарой звали твою жену. – Взгляд Хуррана пронизывал меня насквозь. – С чего бы тебе путать два этих имени?
– Откуда ты знаешь о моей жене? Прочитал обо мне книжку?
Он смущенно поерзал.
– Я читал сведения о тебе, собранные писцом. Почему бы и нет? Мы же вели переговоры.
– Давайте двигаться дальше, – вмешалась Рухи, пытаясь спасти меня. – Значит, Сира наколдовала этих крестейцев. Зачем?
– Чтобы они убили нас для нее, это же очевидно, – ответил я.
– Погоди, – поднял палец Хурран. – Ты сказал, что крестейцев в Зелтурии было целое «море». Если они так многочисленны, разве они не представляют угрозы для самой Сиры? Она хочет забрать Зелтурию себе. И насколько последователи Пути Потомков ненавидят святых, настолько же почитают Хисти. Они не захотят навредить его усыпальнице.
– Если Сира кому-то и поклоняется, то Спящей, – сказал я. – В ней нет любви к Лат, Хисти или Потомкам. Она обращается к вере, чтобы набрать силу и стать султаншей султанш силгизов и йотридов.
– А что насчет крестейцев? – спросил Хурран. – Кто их предводитель?
– Мы не знаем наверняка, что Михей Железный мертв. – Я сжал кулак. – Как и я, он пропал в Лабиринте. И, как и я, мог найти выход. Может, все это время он заново собирал армию фанатиков. – Хотя с Кярсом вел переговоры другой человек, он мог действовать по приказу Михея.
– Слишком много «может», – заметил Хурран.
– Чего еще ты хочешь? – ответил я.
Хурран бросил в рот горсть изюма, его зубы еще больше почернели от сладкой мякоти.
– Насколько я знаю, ни одна душа не выбралась из города после того, как спустилось кровавое облако. Ты вошел и вышел. Расскажи мне все, что ты видел.
Я поднял руки.
– Я же сказал. Я видел крестейцев.
– Что на них было надето?
– Доспехи. Только… они были какие-то другие. Не черные, как у Михея.
– Другие доспехи означают другого командующего. А что скажешь про их оружие?
– Они не использовали аркебузы, в отличие от людей Михея. – Я почесал бороду. Над этим стоило поразмыслить. – Их клинки – дерьмо. Короткие, прямые железные обрубки. Я работал со сталью и железом, когда был кузнецом, и могу сказать, что в этих мечах не было ни капли стали. А паладины Михея использовали только сталь. – Я потер пульсирующий лоб. – Доспехи были тоже из чистого железа. Гулямы пробивали их насквозь. Только ублюдков было так много, что это не имело значения. Они победили бы нас и с дубинами.
Хурран почесал нос. Должно быть, это значило, что он думает.
– Может быть, это не профессиональное войско.
Я покачал головой.
– Абсолютно профессиональное. Они хорошо обучены, это уж точно. Они знают, как пользоваться своим дерьмовым оружием, как держать строй, не обращая внимания на огонь из аркебуз. Они будто единый железный организм.
Рухи задала очевидный вопрос:
– Тогда почему у профессиональных солдат такое плохое оружие и доспехи?
Мы все поразмыслили над этим, но не нашли ответа.
– Ты видел какие-нибудь отличительные знаки на доспехах? – спросил Хурран.
Я кивнул.
– Символ из восьми колонн.
Хурран сжал пустой мешочек из-под изюма.
– Разве символ крестейцев не алмаз с четырьмя глазами? Его называют знаком Цессиэли в честь одного из двенадцати ангелов. Тогда что это за колонны?
Я развел руками.
– Я сражался с крестейцами двадцать лет, но не видел такого символа.
– Ты слышал их речь? Они говорили по-крестейски?
Я сгорбился.
– Язык звучал похоже на крестейский. Я достаточно слышал крестейской речи, чтобы понять это. Но что-то в том, как они говорили… акцент… показался мне необычным. Большего сказать не могу, поскольку не знаю крестейского.
– Итак, если сложить все это вместе, какой мы можем сделать вывод? – спросила Рухи.
Хурран откашлялся.
– Они могли явиться из какой-нибудь другой страны континента Юна… Но мало кто может собрать десятки тысяч обученных солдат. И почему у них нет аркебуз и стальных доспехов или оружия? Думаю, мы слишком мало знаем, чтобы делать обоснованные выводы.
– Согласен, – сказал я. – Поэтому я полечу туда.
Я желал этого всей душой.
– Кева. – Рухи схватила меня за руку. – Если их и правда десятки тысяч, что, если они окружат тебя и вытряхнут из доспехов?
– Они уже едва этого не сделали. Но я готов пойти на такой риск. Кроме того, Кинн всегда может унести меня оттуда, они его не остановят.
Рухи крепче сжала мою руку.
– Если мы заговорили о джиннах… вместо того чтобы лететь туда с Кинном, почему бы тебе не попросить помощи у ифритов? Не пора ли поговорить с их султаном?
Я боялся этого разумного предложения.
– Если я потребую от него подчиниться, а он не согласится, знаешь, что может произойти?
Рухи кивнула.
– Он может забрать у тебя маску.
– Слишком рискованно. Я не достиг ни малейшей степени фанаа, а значит, у него есть веская причина для отказа. Особенно после того, что произошло с Марадой.
– Но Марада подчинилась тебе. Значит, есть другой способ заставить их подчиниться, кроме фанаа.
– И я не знаю, в чем он заключается. По крайней мере, не уверен.
Возможно, в конце концов мне придется пойти на этот риск. Но сейчас я хотел вернуться в Зелтурию. И хотя не сознался бы в этом ни Хуррану, ни Рухи, но больше всего я хотел узнать, в безопасности ли Сади. Когда напали крестейцы, она должна была находиться в своей комнате под храмом Святого Хисти. Но она не из тех, кто станет сидеть сложа руки и предоставит сражаться другим, когда на кону стоят жизни стольких людей.
Но если Сади не успела скрыться в храме, значит, она мертва. В любом случае я больше не мог терпеть неизвестность.
Я как раз закончил застегивать доспехи, когда грохот конских копыт возвестил о прибытии силгизов и йотридов. Они, конечно, выслеживали абядийцев, но нашли меня. Тем хуже для них.
Я вышел на песок, чтобы встретить их.
Заметив мои сверкающие черные доспехи, силгиз, их предводитель, резко натянул поводья, и из-под копыт его лошади полетел песок.
К сожалению, пешком мне за лошадьми не угнаться, а Кинн еще не вернулся. Поэтому я стоял у шатров с черным клинком в руках, а десять всадников, поровну силгизов и йотридов, держались на расстоянии примерно тридцати шагов.
– Ты что, только что намочил штаны? – крикнул я.
– Говенный черный джинн, – прокричал предводитель в ответ.
Беда в том, что, если я отправлюсь в Зелтурию, никто не помешает им творить зло. Даже если абядийцы сбегут, кашанские кобылы смогут преследовать их до самого побережья Юнаньского моря.