– Как скажешь.
Она по-прежнему была напряжена, и, конечно же, не без причины.
– Знаю, ты считаешь, что я на стороне зла. Но здесь мой дом. И мне тут нравится. Ну, не посреди пустыни, конечно. А в Кандбаджаре. Я никому не позволю отнять у меня дом или увезти меня от него. А твой возлюбленный именно этого и добивается. Хочет лишить меня того, благодаря чему меня еще не убили и не изгнали отсюда. – Я показала на свой видящий звезды глаз. – Я ему не позволю.
Сади потерла коленом по ковру.
– Что ты делаешь? – спросила я.
– Чешется.
– Прости, я должна была дать тебе чистую одежду.
Она была ниже меня и более худой, так что моя одежда подойдет. Я подошла к сундуку, порылась в роскошной парче и вытащила чистый желтый кафтан.
– И как я его надену, если связана?
– Я тебя развяжу. Встань.
Она встала, и я развязала узел. Прежде чем ослабить последний, я поколебалась. Очевидно, Сади сильнее меня, учитывая, что я вообще не боец. В моей юрте не было ничего острого, хотя она управится и с чем-нибудь тупым.
Снаружи всегда стояли караульные, и они услышат, если она попытается что-нибудь натворить. И я развязала ей руки. Она повернулась и сердито уставилась на меня, потирая исцарапанные запястья.
Я протянула ей желтый кафтан.
– Мне кажется, не стоит больше тебя связывать. А ты как считаешь?
Она взяла кафтан. Я отвернулась, чтобы она могла переодеться, хотя в глубине души мне хотелось посмотреть.
Желтый был ей к лицу. Она легла на ковер рядом со столбом, к которому недавно была привязана.
– Тебе нужна постель? – спросила я.
Она покачала головой, а потом энергично почесала колено.
– Утром я попрошу принести воды, чтобы ты могла помыться.
Похоже, она не мылась уже несколько дней. Хотя от нее не воняло, скорее, пахло теплом. Неудивительно, что Кева ее любит. Некоторым везет. А я, если помоюсь на рассвете, к закату буду вонять как мокрая лошадь.
Я легла на кровать и уставилась на Сади, растянувшуюся на ковре. Мы могли бы стать подругами… Если бы не находились по разные стороны. Хотя так я могла бы сказать о многих людях. Зедра, Кева… Эше. Единственный человек, с которым я не хотела дружить, – это Кярс, учитывая, что он всегда смотрел на меня свысока. Я вышла за него замуж почти из мести за то, как он оскорблял мою долговязую фигуру и силгизские манеры. Пожалуй, желание избавить Аланью от Селуков было более личным, чем я готова признать.
Сади посмотрела на меня, как будто глазами на макушке заметила, как я на нее пялюсь.
Я отвернулась и поерзала на постели.
– Жаль, что я тебя не застрелила, – прошептала она на сирмянском – языке, очень похожем на силгизский.
– О чем это ты? – прошептала я по-силгизски. – Погоди… Ты о том, когда мы с Эше сбежали из Песчаного дворца?
Она не ответила, и я уснула, размышляя над этим.
Я решила встретиться с Вафиком за завтраком. Я пришла в его скромную юрту, и мы позавтракали непритязательными финиками, инжиром, абрикосами, маринованным луком-пореем, а также запеченной тыквой, приправленной тимьяном.
– Шариф Тала любил это простое блюдо из тыквы. – Вафик зачерпнул рукой приличную порцию. – В Вограсе до сих пор его едят.
И правда простое, кушанье напомнило мне силгизскую кухню. В Аланье даже обычные блюда вроде риса и плова с бараниной приправлялись семью или восемью видами пряностей и перцев.
– Когда-нибудь я посещу Вограс.
Вафик покачал головой и нервно сглотнул.
– Это печальное, про́клятое место. Таким его сделали Селуки.
Кстати, о проклятиях…
– Я размышляла о том, что ты мне сказал. О том, что кровавое облако – это святой знак от Лат и Потомков. Нужно, чтобы каждый в Аланье узнал об этом.
– Несущие свет распространят эту весть повсюду, можешь не сомневаться. Не только в Аланье, донесут и до самых отдаленных уголков.
– Хорошо. Наверное, почитателям святых будет трудно это понять. Что скажут их шейхи, когда их спросят, почему святой город вдруг накрыла кровавая туча? Надеюсь, это по меньшей мере посеет сомнения в их головах.
Вафик впился зубами в спелый инжир с красным соком. Проглотив, он ответил:
– Давай не будем забывать, что мы пытаемся помочь этим людям, а не истребить их. Они свернули не на тот путь, но мы не знаем их души. Может, лишь невежество отвратило их от истины, а не злонамеренность.
– Целиком и полностью согласна.
Он стер красный сок со щетины.
– Раз уж речь зашла об этом, хочу спросить о твоих последних действиях. В особенности об обращении с абядийцами. Неужели ты не видишь противоречия, когда просишь людей свернуть на истинный путь, но при этом тычешь в них оружием?
– Это политическое решение.
Вафик покачал головой.
– Потомки не делали разницы между заветами Лат и собственной политической волей. Для них это было одно и то же. Если мы праведные властители, так и должно быть.
Я отпила тамариндового шербета.
– Я предложила их шейхам возможность прийти к соглашению, но они отказались.
– Один отказ не означает, что следует проливать кровь.
– На войне именно это он и означает. Они сговорились бы с Кярсом и вредили нам изнутри. Когда мы возьмем Зелтурию, эта пустыня станет местом паломничества для всех почитателей Потомков. Если бы мы не прогнали абядийцев, они начали бы совершать набеги на наши караваны. Я стараюсь думать на два шага вперед, представляя себе Аланью, которой еще предстоит родиться, и стремлюсь к ней.
Я положила в рот немного тыквы, горячей и вязкой.
– Какой бы праведной ни была цель, она не оправдывает несправедливость. Я прожил в Аланье не меньше тебя. И знаю, что абядийские племена совсем не такая угроза, какой ты их выставляешь. Совсем не такая.
Это очевидно. Я ополчилась на них в надежде выманить из Зелтурии Кярса и его гулямов. И наполнить сокровищницу богатствами. Но этого я Вафику говорить не собиралась. Такой праведник, скорее всего, не согласится с тем, что нельзя выиграть это состязание, цепляясь за мораль и законы.
И все-таки он должен быть на моей стороне. Должен считать меня самой пылкой из последователей Потомков.
– Боюсь, в своем стремлении распространить святое учение Лат я слишком переусердствовала. Надеюсь, она меня простит.
– Конечно. В этом ты не одинока. Многие переходят границы в своем усердии. Но мало молить о прощении. Прощение не заменит справедливость. Кровь требует крови… или как минимум золота.
– Ты говоришь о деньгах за кровь. Хочешь, чтобы я их выплатила?
– Если ты по-настоящему ищешь прощения, то должна заплатить за каждого убитого. Освободи всех захваченных абядийцев и верни им собственность.
Как Философ может быть таким праведным глупцом? Уж конечно, образованный человек вроде него должен понимать, что мы не можем этого сделать, не нарушив хрупкое равновесие силгизско-йотридского союза, тем более после того как распределили имущество и рабов между всадниками. А поскольку он живет в Песчаном дворце, то должен знать – наша сокровищница так же скудна, как запах маринованного лука-порея.
Или он вовсе не дурак? Вдруг он меня испытывает? Хочет выяснить, как я буду сочетать стремление поддерживать веру с желанием выиграть войну? Может, тогда он перестанет сомневаться, что я достойный правитель?
Я проглотила еще кусочек безвкусного лука, а потом вытерла губы платком.
– Дорогой Вафик, что, по-твоему, самое страшное зло?
Он выковырял ногтями косточку из финика. Странная привычка. Почему нельзя сначала пожевать финик, а потом просто выплюнуть косточку?
– Самое большое зло – это такое, от которого страдает большинство, – ответил он.
– Вот именно. Ты знаешь, почему в Пустоши каган часто душит своих братьев и сестер? Или почему это до сих пор делают шахи Сирма и Кашана, когда занимают трон?
– Потому что, если они не убьют братьев и сестер, те будут соперничать с ними за власть, это расколет страну и приведет к опустошительным войнам за наследие.
Вафик слабо улыбнулся.
– Но убивать собственных братьев и сестер… причем когда они еще младенцы, сосущие материнскую грудь… Разве это не ужасно?
– Ужасно.
– Тогда и нам следует заменить страшное зло меньшим злом, – сказала я. – Лучше страдания небольшого числа людей, чем страдания большинства. Другого пути нет.
Он постучал по столу финиковой косточкой.
– Хорошо сказано, султанша Сира. Искусство управления государством в том и заключается, чтобы осторожно балансировать с помощью компромиссов, когда принципы веры указывают дорогу. Самый простой ответ часто разрушителен. Хотя я не согласен с тем способом, которым ты решила разобраться с абядийцами, свернуть с него сейчас – значит, поставить все под угрозу.
Похоже, он и впрямь меня испытывал. Он понимает шаткость нашего положения.
– Аланья – мой дом. Я не хочу увидеть ее в руинах. Остальные в совете… не считают ее своим домом. Они относятся к ней, как ворон к гнезду певчей птички. Многие желают лишь полакомиться яйцами и улететь.
– Совет не заменит правителя. В Шелковых землях был долгий период правления совета после смерти нашего величайшего императора Седжона, царствовавшего в тот же период, что и шах Аламгир.
Я кивнула, словно помнила, когда правил шах Аламгир.
– Совет состоял из его любимых жен, детей, множества евнухов высокого ранга, могущественных генералов и землевладельцев. Всего в нем было около сотни человек. Вроде бы много, но, учитывая размер Шелковых земель, это примерно равно семерым в нашем совете.
Я кивнула, гадая, насколько же огромны должны быть Шелковые земли.
– Сначала они опустошили казну. Не осталось золота, чтобы строить дороги, и торговцы больше не рисковали отправляться на запад. Не стало денег и для постройки флота, чтобы защищать от пиратов морские пути. Начались войны за раздел богатства. Совет раскололся на двенадцать фракций, и каждая пыталась отнять у другой власть. В конечном счете остались только две фракции, как всегда и бывает. Они пришли к компромиссу и короновали нового императора, но к тому времени править стало нечем. – Он вздохнул. – Я боюсь той же судьбы для Аланьи.