Хурран озадаченно посмотрел на меня.
– Откуда ты знаешь?
– Я его охранял.
Его глаза распахнулись.
– Снаружи. Мое копье и бубенцы до сих пор при мне.
– Если наступит день, когда ты сделаешь кого-нибудь с их помощью, не будь как мой отец. Он сам не был близок со своим братом Тамазом и не желал такой близости для нас. Отец никогда не говорил о причинах, но я полагаю, он не хотел, чтобы такая близость ослабляла нас, особенно если придет время пустить друг другу кровь. Забавно, что с Эсме и Шакуром у него ничего не вышло. Они настоящие брат с сестрой. А вот со мной… со мной у него получилось.
– Я могу его понять. Как бы печально это ни звучало, – вздохнул я.
– Теперь он – воспоминание. Мрачное. Но они есть у каждого из нас. – Волосы Хуррана разметались по лицу. – Знаешь, хорошо, что ты мой друг, а не моих брата с сестрой.
– Друг – это очень громкое слово.
– Выбери любое другое. У нас с тобой общее дело.
– Только потому что ты ловко оказался в нужном месте в нужное время. Я знаю, что ты сорвал переговоры своей семьи с Кярсом, чтобы потом примазаться в качестве идеального варианта, прямо как сейчас. И только авантюрист высшей пробы мог бы поставить себя между ордой силгизов и йотридов и абядийцами, как это сделал ты.
– Я искренне люблю абядийцев. Но ты меня раскусил. И ты хочешь, чтобы такой человек был на твоей стороне или на стороне врага?
– На моей. Но мне все равно сложно назвать такого человека другом. Для этого нужно побольше доверия. И не такого шаткого.
– Не стоит слишком привязываться к друзьям. – Хурран горько усмехнулся. – Никогда не знаешь, кто из них прячет кинжал.
Кинн кашлянул.
– Не хочу прерывать ваш наводящий тоску разговор, но, возможно, вам стоит посмотреть вниз.
Я выглянул из-за края лодки. В восточной части пустыни мерцали тысячи костров, подобно измученным звездам в холодной ночи. Для меня в этом зрелище не было ничего нового.
– При таком количестве костров… не меньше двадцати тысяч, я бы сказал. – Я повернулся к Хуррану, сидевшему с отвисшей челюстью. – Ты говорил, в Мерве только десять тысяч хазов. Да и с чего бы им стоять лагерем в пустыне?
– С того, что это не наша армия.
Спускаясь, мы слушали, как у костров трубят слоны. Кашанский шах Бабур славился своими боевыми слонами и уникальным умением использовать их для сокрушения врагов.
– Это все усложняет, – сказал Хурран.
– Мне казалось, шах Бабур – твой друг.
– Я не стал бы использовать это слово. Для этого нужно побольше доверия.
Я усмехнулся.
– Тогда твой союзник. Возможно, и мой тоже. Если он здесь, значит, откликнулся на наш призыв.
– Будь осторожнее со своими желаниями.
Рухи проснулась, приглушенно зевая, и посмотрела на тысячи костров внизу.
– Лат всемогущая, это же…
– Шах Бабур, – закончил за нее Хурран.
Она потерла сонные глаза и еще немного поглазела на море похожих на звезды костров.
– Несколько лет назад он совершал паломничество в Зелтурию. Я тогда еще не была Апостолом, но видела его на улице. Он ехал на слоне по главной улице и бросал всем мешки с золотом. В тот день меня едва не затоптали. Помнится, в давке тогда погибло семнадцать человек.
– Какая щедрость. – Мы приблизились к дюне, на которую Кинн собирался приземлиться, и я надел шлем. – Хотя с людьми, бросающими мешки с золотом, осторожность не помешает. Никогда не знаешь, за какие грехи они раздают такую милостыню.
Через несколько минут мы уже стояли под роскошным балдахином. Мои сапоги утопали в шелковом ковре. Такая пышность, кругом резные столики, расшитые подушки и драпировки из золотых, бордовых и сине-зеленых тканей.
Шах Бабур сидел с прямой спиной на диване, над которым возвышался балдахин, поддерживаемый деревянными колоннами с золотой резьбой, инкрустированными рубинами, изумрудами и еще какими-то драгоценными камнями, названий которых я не знал. Глаза шаха были подведены так густо, что он выглядел ненастоящим. Я бы не удивился, если бы он оказался ожившей статуей. Он носил тюрбан на кашанский манер, с серебряным кашанским соколом надо лбом. Небесно-голубой халат, усыпанный красными и белыми тюльпанами, был стянут расшитым рубинами поясом, на котором висели украшенные рубинами ножны.
Свита шаха выглядела не менее роскошно. На всех была безупречная парча без единой морщинки или пятнышка и драгоценности, обозначавшие статус, но рубины разрешалось носить только шаху. Невероятно яркие расцветки были непривычны для Аланьи. «Мода приходит с востока», – часто говорили во всех царствах Селуков, и под востоком подразумевался Кашан. Говорили, что в Роншаре, резиденции кашанских Селуков, вдвое больше ткацких станков, чем во всем остальном мире.
Мы с Рухи склонили головы перед шахом. Хурран, сам из рода Селуков, не был обязан выказывать почтение таким образом, но все равно это сделал.
– Давно не виделись, маленький кузен, – обратился шах Бабур к Хуррану. Голос оказался мягче и музыкальнее, чем я ожидал. Акцент был довольно приятен для моих сирмянских ушей. – Как твое здоровье?
– Прекрасно, ваше величество, – ответил Хурран. – Чего, к сожалению, нельзя сказать об Аланье. Уверен, вы слышали о наших несчастьях. Я был в темнице, поэтому не являюсь причиной ни одного из них. Но все же пытаюсь исправить все, что в моих силах.
– Тебе всегда нравилось заниматься починкой. – Бабур повернул пухлое лицо к Рухи. Я поленился посчитать его бесчисленные подбородки. – Почему она вся в черном?
– Я Апостол Хисти, – раздраженно ответила Рухи. Должно быть, ей уже надоело это объяснять. – Вам не понравится то, что под покрывалом.
– Ты удивишься, узнав, что мне может понравиться, – усмехнулся шах Бабур и повернулся ко мне с фривольной улыбкой на женоподобном лице в форме сердца. На его щеках росла клочковатая борода кофейного цвета. – А этот почему в каких-то саргосских доспехах? Он пришел убить меня? – Шах рассмеялся, показывая, что это шутка, и все солдаты в зерцальных доспехах и с аркебузами, а также закутанные в парчу придворные захохотали вместе с ним. Я непроизвольно последовал их примеру.
Подождав, пока смех уляжется, я ответил:
– Я маг на службе шаха Аланьи. Я никогда не снимаю доспехов, поскольку, куда бы ни пришел, всегда кто-нибудь хочет меня убить.
– Даже когда спишь с женщиной? У тебя там есть специальная маленькая дырочка?
– В таком случае дыра была бы немаленькая.
Бабур от души рассмеялся, и остальные тоже.
– Я знаю, кто ты, – неожиданно нахмурился он. – Маг Кева. Я хотел просить Апостолов отправить тебя в Кашан, когда завершится твое обучение, но засомневался, что доживу до того времени.
– Разве тебе уже не служат два мага? – спросил я.
Бабур кивнул.
– Третий не повредит. Хотя, похоже, Аланье твои услуги куда нужнее.
Я огляделся в поисках магов, однако увидел лишь безбородых, но усатых солдат и придворных. Мода на растительность на лице менялась так же часто, как и на все остальное, хотя я не мог представить себя без бороды.
– Я их не вижу.
– А их тут и нет, – улыбнулся Бабур. – Я сказал бы тебе, куда они отправились, но это секрет.
Мне это понравилось.
– Секреты – это хорошо. Значит, у вас есть план. Если не хотите говорить, куда отправились они, может, скажете, куда направляетесь вы?
– Я никуда не направляюсь. Я уже прибыл на место.
Все вокруг расхохотались, хлопая себя по ляжкам. Я нахмурился.
Прошло довольно много времени, пока все затихло, и тогда я сказал:
– Я отправил одного из своих помощников, человека по имени Айкард, припасть к вашим ногам. Взывать к вашей вере в Лат и ее святых.
– Это правда. Ты отправил язычника взывать к моей вере. Не обдумал это как следует, да?
– Этот язычник умеет убеждать. Где он?
– Откуда мне знать? Я отправил его восвояси, не вдаваясь в его просьбы. Я не собираюсь отвоевывать города для племянника Мансура. Я хочу взять Мерву. Для половины ее жителей кашанский – родной язык. До того как мои предки возвели Челюсть Джалута, чтобы отгородиться от племен из Пустоши, в храмах на проповедях поминали имя шаха Кашана.
Значит, он хочет сорвать спелый плод прямо у порога своего дома и не желает лезть в терновый куст за большей наградой.
– Он что-то скрывает, – прошептала Рухи.
– Что?
– Точно не знаю.
Хурран откашлялся.
– Ваше величество, вы хотите остаться в истории как шах, который сражался со своими кузенами Селуками, в то время как Зелтурию заняла крестейская армия?
– Историю напишут так, как я скажу, – возразил Бабур. – Это одно из главных преимуществ титула шаха. Я оставлю хорошее наследие. Я не позволил саргоссцам распространить свое влияние на южные острова и присоединил к Кашану Мерву.
Неужели он привел столько людей, лошадей, слонов и пушек ради такой ничтожной цели?
– Но вы не взяли Мерву, иначе не стояли бы лагерем у ее стен, – заметил я.
Бабур взял с блюда несколько виноградин и бросил их в рот.
– Это вопрос времени. Я назвал Эсме и Шакуру свои условия. Они могут уйти и править сельской местностью Хариджага. Там самобытно и воздух лучше. Их детям там понравится.
– Я бывал в этих землях. – Я летал туда с Сади перед началом своей службы в Зелтурии. Потрясающие водопады в джунглях. – У них одна дорога, и та немощеная. В единственной кофейне подают кальян одного вкуса, да и тот противный.
– Я же сказал, там самобытно. Тамаз никогда не умел править. Какой кретин позволит семье своего брата управлять таким важным городом? Да это все равно что приставить нож к собственному животу, им нужно всего лишь надавить на него.
– Напротив, – возразил Хурран, – я считаю разумным решением поручить охрану ворот сильной семье. Разве мы не уберегали Аланью от вас в течение нескольких десятилетий?
– Но не уберегли ее от племен Пустоши. – Бабур швырнул виноградину в грудь Хуррана. – И как они теперь там хозяйничают? Я слышал, что Кандбаджар превратился в вонючий полузатопленный труп. Горожане терпят страшные пытки и вынуждены молиться Потомкам. Тебе следует поблагодарить меня, кузен. Своим приходом я спасаю Мерву от той же участи. Неужели тебе безразличен ее народ? Или в твоем сердце бурлит жажда власти?