– Женщины тоже не помешали бы. Хотя я все равно не женился бы на женщине из Никсоса.
– Никогда о таком не слышал. А что не так с тамошними женщинами?
– Моя мачеха оттуда. Она носила меч на поясе и размахивала им, когда ссорилась с моим отцом. Там женщины обычно носят мечи. – Томус покачал пальцем. – Если выживешь в этой передряге, не женись на женщине из Никсоса.
– Может, с тех пор все изменилось. Семьсот лет – долгий срок.
Томус закашлялся и уже не мог остановиться. Мне оставалось лишь ждать, когда закончится приступ.
– Прошу прощения, государь император. Мне совсем не хотелось слабеть в такие времена.
Быть может, следовало послать его через южный проход с просьбой к Сире взять его в плен. Но что, если Томус вычислил бы мое желание и содержимое письма? Падшие прочитали бы, что у него на уме, и сожрали бы его.
– Недавно мне снился сон, – сказал Томус. – Я был на своей винодельне в Деймосе со старшим сыном, Ставом.
При упоминании этого юноши я поморщился.
– Надеюсь, это принесло тебе облегчение.
– С тех пор как ты его убил, мне трудно любить кого-то из своих детей. Я всегда боюсь слишком к ним привязаться.
– Прости, Томус. Я сделал это в пылу сражения.
– Я знаю. Но он был моим первенцем. – Томус всхлипнул. Как это не похоже на него – плакать у меня на глазах. – Когда он родился, я раздал каждому жителю Деймоса по серебряному дукату. И пообещал Архангелу, что, если он сохранит Става целым и невредимым, я буду самым преданным его слугой.
То же самое обещание много лет назад я дал ради Дорана.
– Я никогда тебе этого не рассказывал, но клянусь, сейчас я открою чистую правду. В тот день на острове, после того как Став прорвал оборону моих лучших воинов, он бросился прямо на меня, и в его глазах полыхал огонь. Я был уверен, что он меня убьет, но решил умереть, сражаясь. Поэтому обнажил спату, и мы со Ставом сошлись в схватке, которую я никогда не забуду. Ее надо было увековечить в песне. Я с радостью назначил бы его своим Первым копьеносцем.
Мои слова вызвали у Томуса улыбку, и я был этому рад.
– Мой мальчик был таким сильным. Они с Дораном могли бы стать лучшими друзьями.
– Может, он снова тебе приснится.
– Не хотелось бы. Уж больно горько просыпаться.
Вот бы мы могли проснуться у своих очагов, а не здесь.
– Отдохни, Томус. Я постараюсь тебе помочь.
Чтобы укрепить обоюдное доверие, я взял Кярса на обход Зелтурии. Точнее, того, во что она превратилась в кровавом тумане. Мы зашли в район Ядавия с многочисленными каменными колодцами, увенчанными гладкими деревянными крышками. Я отодвинул одну и увидел растущие в розовой воде глаза.
Кярс выблевал завтрак на камни.
Затем мы посетили кладовые. Туши коз и овец сочились липкой желтой жидкостью. Лекари утверждали, что это часть крови.
После этого мы завернули к амбарам. Среди зерна появились зловонные мешочки с белым гноем. При прикосновении они лопались, а брызги разрастались, иногда прямо на коже. Лекари определили, что это именно гной.
Я показал Кярсу вены в горе. Мы прижались к ним ушами и услышали сердцебиение. Я повел его посмотреть на цветы, растущие из животов раненых, лежащих в пещере, и на сад, в который она превратилась.
Я вел его по пещерам, наполненным людьми с завязанными глазами, каждого из которых я мог назвать по имени. Не все еще потеряли зрение, но, похоже, повязками лучше всего удавалось предотвратить повреждение глаз кровавым туманом. Некоторым пришлось заткнуть уши, чтобы не потеряли слух. Никто не знал, почему эти напасти поражают одних и не поражают других, почему то появляются, то исчезают.
– Если я или кто-то из командования заболеет, ты пустишь нас в храм? – спросил я Кярса.
Абу перевел.
– Тебя и твоих родных. Но я не могу сделать это для твоих военачальников. Они убили слишком много моих людей.
– Это я им приказал.
Кярс вздохнул.
– Там, откуда я родом, в убийстве обвиняют тех, на чьих руках кровь, чтобы правители избежали осуждения. Я уже сказал всем в храме, что твои воины убивали жителей Зелтурии вопреки твоим приказам. Как еще, по-твоему, я мог позволить тебе войти в это священное место после такой резни?
Я понимающе кивнул. Но это означало, что Томус не укроется от кровавого тумана. Мне придется найти другой способ его спасти.
Я решил не показывать Кярсу Падших ангелов. Слишком многих мы потеряли в южном проходе, когда они погрузились в пучину безумия и отчаяния. Некоторые выдавливали собственные глаза. А другие заливали в уши раскаленный металл, надеясь заглушить песнопения. Но тщетно.
Несмотря на все предупреждения, Като настоял на том, чтобы увидеть ангелов.
– Я всякого повидал в Химьяре, друг мой, – сказал он. – Там были и ангелы. Я знаю, что нельзя смотреть на них слишком долго.
Геракон повел его к проходу. Като вернулся потрясенным, с капельками пота в бороде.
– Те были не такими, – признался он и побежал в храм Хисти – единственное место, избавленное от этого кошмара.
Позже мы принесли тела тридцати человек, погибших в южном проходе. Они пытались сбежать из Зелтурии. На телах не было ран, только кожа побледнела из-за того, что Падшие высосали всю кровь. И сожрали внутренние органы. Все внутренности исчезли и были заменены странной прозрачной жидкостью с запахом жженого сахара. Лекари определили, что это вода с древесным соком.
Мне оставалось лишь надеяться на то, что Кева придет. А если нет, мы сгинем в пасти какого-нибудь чудовища.
Когда Кярс удалился обратно в храм Хисти, я вернулся в свои покои, чтобы хоть немного отдохнуть.
– Интересный трюк ты придумал, – сказала Саурва, скрывающаяся в складках кровавого тумана. – Послать Маркоса с письмом к Сире и попросить взять его в плен. Порой я забываю, насколько люди бывают хитроумны.
Я сел на кровати и потер сонные глаза.
– Так значит, у него получилось. – Я с облегчением приложил руку к сердцу. – Благодарение Архангелу.
– Вот только он дошел не в целости. – Она подплыла ближе. Ее глаза были словно залиты черными чернилами. – Стратег без зрения почти так же бесполезен, как дэв, не умеющий менять обличье.
Я не хотел показывать ей, как расстроен, и держал себя в руках.
– Он выжил. И более того, освободился от тебя и Падших.
Саурва хлопнула себя по бедрам.
– Ты освободил одного человека из пятидесяти тысяч, ну и герой же ты, папочка. К несчастью, теперь мне придется изменить наше соглашение. Всякий, кто попытается покинуть Зелтурию, какие бы у него ни были намерения, окажется в море душ, у ангелов.
Я и не подумал о том, как отреагируют Падшие на мой поступок. Я лишь пытался спасти старого друга. Неужели из-за благих намерений я подверг опасности всех остальных?
– В лагере Сиры нам дают воду и провизию.
– В Зелтурии полно еды и воды, папочка.
– Мои люди не могут питаться этой испорченной дрянью.
– Тебе следовало подумать об этом прежде, чем пытаться нас обдурить.
Я раздраженно сжал кулак. Откуда мне знать, передала ли Сира письмо Кеве? Откуда мне знать, придет ли спаситель?
Глаза Саурвы превратились в зеленые, как море, а зрачки стали ромбовидными.
– Помоги нам открыть Врата, папа. Сделай то, ради чего тебя привели сюда. А если не сделаешь, все вы медленно умрете, и тогда я найду кого-нибудь другого, кто выполнит задачу.
– Наверное, чтобы привести меня сюда и в это время, пришлось немало потрудиться. Не думаю, что найти мне замену так уж просто, как ты пытаешься представить.
– Ты сильно ошибаешься. После смерти Лат мне нужно лишь подождать, пока кровавый туман распространится дальше. В конце концов он поглотит все три царства латиан, и сопротивляться будет бессмысленно. Ашери воскресла, и теперь мы можем добиться от нее заклинания, чтобы открыть Врата, нравится ей это или нет. Ты и не особо-то нужен для нашего замысла. – Она недобро улыбнулась. – Но я все равно рада встрече с тобой.
Где-то в ее словах таилась ложь. Я слышал в жизни достаточно вранья, чтобы это понимать. Саурва служит своей богине, а значит, боится ее. Если они могут просто подождать, с какой стати она так настойчиво меня подталкивает? Нет, она боится провала, потому что будет отвечать за последствия.
Как и я.
Повсюду в горах расцвели красные тюльпаны. В каждом цветке находился тонкий мешочек, который лопался при касании, взрываясь кровью. Такова красота, по мнению Падших ангелов.
А во что верил я? Я размышлял об этом, сидя в пустой комнате в глубине пещеры, далеко от всех моих воинов. Я выходил только для того, чтобы навестить Томуса, чья боль все усиливалась. Однако он улыбался и уверял, что его выздоровление «не за горами».
– Я когда-нибудь рассказывал тебе о самом потрясающем дне моей жизни, Томус? – спросил я, когда лекарь дал ему мак.
– Это была оргия? Очень надеюсь, что оргия.
– Не такого рода, как ты любишь, – засмеялся я.
Томус разочарованно вздохнул.
– Ладно, все равно расскажи.
– Мне тогда было семнадцать. Я был помешан на команде Зеленых. Все мои вещи были зелеными. Зеленые штаны, зеленая шляпа, зеленая рубаха, зеленые сапоги. Зеленый флаг, зеленая кровать, зеленая дверь. В Зеленых я верил больше, чем в Архангела. Я знал, что в тот год они обязательно выиграют. Они собрали лучшую команду всех времен. Я до сих пор помню имена всех наездников и могу перечислить все самые яркие эпизоды скачек того года. Я преклонялся перед этой командой в большей степени, чем перед апостолами или богом. Я ел, пил и дышал Зелеными. Помню, как пришел на стадион. У меня было такое чувство, что я в кругу семьи – других поклонников Зеленых. Помню, как радостно кричал, когда мы выиграли первые гонки. Именно это место казалось мне святым и достойным поклонения: я считал, что следовало возносить песнопения во славу гонок, а не во славу ангелов, которые подвергают нас испытаниям. А потом в самой решающей гонке года вернулись Синие. На наших глазах Космо Зефир обошел Кенто Солари за секунду до финиша. – От нахлынувших ужасных воспоминаний я хлопнул себя по бедру, как будто снова оказался там в разгар катастрофы. – И знаешь, что мы сделали?