– Разумно ли так много пить? – спросил я, когда она начала жадно глотать чай.
Рухи поставила наполовину опустошенную чашку на стол и вытерла губы.
– Это меня успокаивает.
Встреча с Эше нарушила ее фанаа. Рухи схватила финик и закинула в рот.
– Ты боишься его? Или того, на что он способен?
– Не знаю, – сказала она, не переставая жевать. – Он же умеет писать кровью. Я слышала, шах Бабур предложил ему целый город, если пойдет к нему на службу, но Эше отказался. Ему не нужны ни богатство, ни власть, он не тщеславен и не ищет высоких постов.
– Он хочет быть спасителем.
Рухи кивнула.
– Именно поэтому и внушает такой страх.
Именно поэтому внушаю такой страх я.
– Я должен тебе кое-что сказать. С помощью кровавой руны Сира воскресила Ашери в теле Сади.
Рухи вынула изо рта финиковую косточку и переключила все внимание на меня.
– Ашери вернулась?
Звучало совершенно нелепо. Сколько раз Лунара будет возвращаться? Сколько раз я буду ее терять?
Тот же вопрос я мог бы задать и о Сади.
Я всмотрелся в распахнутые кофейные глаза Рухи и рассмеялся.
– Звучит как злая шутка, да? Это так жестоко. Могу только поаплодировать Сире за такой умный ход.
Рухи взяла меня за руку.
– Мне так жаль. Не знаю, что еще сказать. Разве что… Что предпримет Ашери, как ты думаешь?
– Я не знаю. Но мои раны уже затянулись, и я должен это выяснить.
– Мне тоже хотелось бы это выяснить. Хотелось бы знать, что она замышляет.
– Ты почувствовала себя преданной, когда узнала, что она сделала?
– Конечно. Она ведь была моей подругой.
Рухи помешала чай и сделала несколько глотков, уже спокойнее.
– Я выясню и для тебя тоже. – Я встал. – Но только после победы в сражении.
Предстояло еще много дел. Я чувствовал себя так, словно несу на плечах все царство.
Прежде чем я успел уйти, Рухи схватила меня за руку.
– Какой бы у тебя ни был план, я хочу в этом участвовать.
В шатре за широким резным столом из кашанского дуба я составлял план сражения вместе с шахом Бабуром и его людьми. Слева от меня стоял Хурран. Полководцы Бабура столпились по другую сторону стола. Шах Кашана в одиночестве стоял у дальнего края.
При виде стольких людей всех титулов и званий я с тоской вспомнил о сирмянской простоте. Здесь был ага, и это слово вроде бы означало евнуха, но он говорил низким голосом. Были паши, беи, сирдары и сиди. Десятки племен и кланов внутри племен. Я не мог разобраться в устройстве кашанской армии.
У Бабура не было солдат-невольников. Его армия больше напоминала союз хазов из нескольких религиозных орденов латиан; воинов-землевладельцев, часто похвалявшихся кашанскими кобылами; и племен, состязающихся за милости шаха. Казалось, все они больше ненавидят друг друга, чем врага.
Самое большое впечатление на меня произвело огнестрельное оружие Бабура. Он бахвалился пушками на спинах слонов, длинноствольными аркебузами на верблюдах и всадниками с прикрепленными к седлам бомбами – они бросались прямо на врага в готовности пожертвовать собой, точно всадники смерти. Бомбардами, размером поменьше сирмянских, распоряжался особый латианский орден, поклоняющийся святому алхимику.
Хотя собравшиеся в шатре кашанцы говорили на парамейском, к речи очень часто примешивались другие языки. Не только мне приходилось напрягаться, чтобы их понять, – остальные тоже с трудом друг друга понимали.
Когда пришла моя очередь говорить, я отряхнул кафтан, поправил тюрбан и постарался донести до собравшихся свою мысль.
– Если вы проиграете сражение, святой город осквернят неверные и лицемеры, а Лат в наказание поджарит вашу печень.
Независимо от того, сколько золотых кистей свисало с их тюрбанов или какие редкие драгоценные камни украшали их ожерелья и серьги, все внимали моим словам.
– Мы не собираемся проигрывать йотридам и силгизам, – сказал самый уважаемый сирдар. Это был юный воин с прямыми волосами, получивший в награду за героизм в битве с саргосцами много земли. Мускулистый, со стальным голосом, он был из тех, кого я так любил убивать с вражеской стороны. Как все сирдары, он красил усы хной. – Я слышал, в Зелтурии сотня тысяч крестейцев. Что будем делать с ними?
Хороший вопрос. К счастью, у меня был ответ.
– Убьем их за осквернение святых храмов.
– Разумеется, – елейным голосом промолвил шах Бабур. Он забарабанил пальцами по деревянному столу. – Если я избавлю эту страну даже не от одного, а от двух диких племен Пустоши, а также от мерзкого крестейского гостя, то уж точно попрошу за это отплатить. Ты ведь не прочь заплатить за оказанные услуги, маг?
– Награда в загробной жизни для вас недостаточна, шах Бабур?
– Для меня достаточна. Но ее мало для моих воинов и их семей в Кашане. Мы попросим оплату, какую захотим.
Что это могло значить? Например, сокровищницу Кярса или разрешение грабить города и деревни, которые еще не опустошили йотриды и силгизы. На последнее я не мог согласиться.
– Кярс даст вам достойную награду, – сказал я. – Но только глупец пожинает пшеницу, прежде чем она созрела. Сначала надо победить. Возвращаясь к этой теме, – от врагов следует ожидать разных конных маневров, известных и неизвестных. Учитывая репутации кагана Пашанга и кагана Гокберка, пощады не будет. При нападении они используют самые подлые и жестокие приемы.
Сирдар ухмыльнулся.
– А мы что, девственницы, никогда не пробовавшие крови? Насрать мне на тактику племен из Пустоши. Насрать на их жестокость. Мы наполним пустыню святилищами йотридов и силгизов.
Его излишняя самоуверенность вызывала опасения, но уж лучше насрать на них, чем самим наложить в штаны. Я указал на пересекающую карту реку.
– Они изо всех сил постараются усложнить нам переправу.
– Там есть деревня, – сказал Хурран. – Я проезжал мимо по пути в Зелтурию, чтобы избежать Кандбаджара.
– Какому Пути следуют жители деревни? – поинтересовался я.
– Пути святых, – ответил Хурран. – Они вограсцы.
– Силгизы изгнали их из домов в Вограсе, – сказал я. – Давайте вооружим их, и переправа будет нашей.
Бабур посмотрел на заносчивого сирдара.
– Поезжай туда и сделай, как он предлагает.
– Он приедет слишком поздно, – возразил я. – Я сам этим займусь. А его лучше послать к другой переправе, к западу от Кандбаджара.
Бабур кивнул.
– Хорошо.
Сирдар склонил голову и вышел из шатра.
Шейх с оспинами на щеках и в кремовом тюрбане откашлялся.
– Послушайте, что я вам скажу. Те, кто проклинает святых и позволяет осквернять святой город, еще хуже неверных. Имея дело с такими лицемерами, нет нужды следовать законам Источника. Их нельзя назвать верующими в Лат, хотя они и выдают себя за таковых. Они не почитают святого Хисти, хотя и называют его отцом. Эти несчастные подобны болезни, зарождающейся в самом сердце, они как язва, которую нужно вырезать.
Все одобрительно стукнули по деревянному столу. Хорошо. Мы можем распалить друг друга пламенными словами, а затем повторить это послание в войсках. Люди, считающие себя добром, а врага – злом, верят в неизбежность праведной победы и сражаются со рвением. Праведность, в конце концов, весомее богатства. А если соединить обещание рая с обещанием золота и рабов, то в солдатах просыпается дух победителя.
Сади была под угрозой из-за ненависти Эше, махинаций Сиры и даже из-за армии Бабура. Все мои слова и действия лишь увеличивали опасность для нее. И только я мог ее спасти.
После военного совета я попросил Кинна отнести к вограсской деревне гребную лодку, полную скорострельных аркебуз, и Рухи, чтобы убедила жителей сражаться. Это был максимальный вес, посильный Кинну, хотя он становился сильнее с каждой луной. Я с ними не полетел – мне требовался еще один день, чтобы оправиться от колотой раны. Кроме того, Рухи лучше меня умела убеждать, а Кинн при необходимости ее спасет.
Я пошел в храм и сел на белый мраморный пол лицом к гробнице какого-то святого. Я закрыл глаза и тяжело вздохнул. В голове звучали священные песнопения. Обычно мне не нравился запах мирры, но так часто пахло в храмах, поэтому знакомый аромат успокаивал.
Такие редкие минуты, чтобы помедлить. Поразмыслить. Подышать.
Почувствовать боль, не отравленную гневом.
Неужели я снова потерял Сади? Если так, я должен ее вернуть. Должен изгнать Лунару из ее тела.
Но тогда я снова потеряю Лунару…
Я засмеялся над этой нелепостью. Над мыслью о том, что придется выбирать между двумя любимыми женщинами.
Столкнувшись с аналогичным выбором в чреве Лабиринта, я отказался выбирать. Я убил Лунару и бросил Сади, чтобы спасти жителей Костаны. Только благодаря милости Лат Сади вернулась.
Неужели мне снова придется убить двух женщин, которых я люблю? Стоят ли жители этой страны такой жертвы?
И что, если придется выбирать между ними?
Это же тело Сади. И Сади имеет полное право в нем жить. Лунара – захватчица… Если это вообще Лунара. Я не понимал, как именно действуют кровавые руны, но знал, что души отправляются в Колесо. А оттуда их не может вытащить даже Лат. Потому что, как попавшие в океан капли дождя, души перестают быть отдельными сущностями.
Но в таком случае каким образом святые остаются в Барзахе? Как слышат наши молитвы? Или это просто сладкая ложь, чтобы нам было кому молиться? Было на кого возлагать надежды?
Невыносимые вопросы. Я не мог вынести даже того, что сказал мне Иблас. Правда была слишком чудовищна, а храмы с гробницами, благовониями и свечами так успокаивали. Как мы могли бы жить без такого утешения?
Что я увидел в том ангеле? Нечто слишком чудовищное для разума. Мы существуем в окружении чудовищ, так почему же в этом мире нет и добра в равной мере? Почему тьма так обширна, а свет такой тусклый?
У меня задрожали руки. Душу грызли сомнения. И все же я был здесь. Я не мог позволить страху меня поглотить. Слишком многое предстоит сделать. Я должен двигаться дальше. Быть может, истина просто не предназначена для глаз смертных. Быть может, лучше не замечать ее, заниматься своим делом и не заглядывать в эту дыру.