– Эше… Что ты здесь делаешь?
Он вынул из кармана крошечный флакончик от духов, наполненный кровью.
– Я излечу его рану.
Эше с Пашангом не ладили. А кроме того, Эше ненавидел то, что мы с Пашангом сделали вместе. Ненавидел кровавую чуму, которую мы вызвали, чтобы выжить.
– Но почему, Эше? Почему ты ему помогаешь?
– Все заслуживают второго шанса. Но за его спасение ты должна исполнить одну мою просьбу.
– Какую?
Он покачал головой. Явно не хотел говорить.
– Он долго не протянет. Так ты согласна, Сира?
Согласна на неизвестную просьбу? Но есть ли у меня выбор?
– Спаси его, и я дам тебе все, что в моих силах.
Вафик и другие целители отошли в сторону, а Эше опустился на колени перед Пашангом. Он окунул палец во флакон и стал рисовать на животе моего мужа, и без того залитом кровью.
А я тем временем прикрылась халатом Пашанга.
– Письмо кровью может быть и благословенным деянием, – сказал Вафик, покачивая Казина. Убаюканный пожилым Философом малыш затих. – Многие Потомки практиковали это колдовство.
Мы смотрели, как высыхает кровь, пузырившаяся на животе Пашанга. А кожа над раной, теперь исчерченная линиями, звездами и изображениями каких-то созданий, твердеет, как корка хлеба в печи.
– Чудесно. – Вафик пригладил растрепавшиеся волосы малыша. – У Хакаима, отца Эше, в библиотеке, вероятно, имелись книги Потомков, которые даже я пока не читал. Хотя его сын и последователь Пути святых, разумно было бы поддерживать с ним хорошие отношения.
Больше всего на свете мне хотелось хороших отношений с Эше. Но он меня ненавидел.
Эше укрыл Пашанга одеялом из лошадиной шкуры.
– Он крепкий, этот каган. Он выздоровеет.
Эше поднялся и улыбнулся мне. Потом его глаза увлажнились, и по щеке скатилась тяжелая слеза.
– Что случилось, Эше?
Мне хотелось стереть слезу, но я боялась, что, если подойду ближе, он убежит, как пустынная газель.
– Пришло время выполнить мою просьбу. – Он обернулся к Вафику. – Философ… отдай мне ребенка.
Его слова потрясли всех в юрте. На мгновение мы замерли.
– Что ты хочешь сделать с ребенком? – спросил Вафик.
– В этом мальчике течет кровь бога, – отозвался Эше.
Нора рванулась вперед и встала между Вафиком и Эше.
И я вслед за ней.
– Эше, что ты такое говоришь?
– Путь к исцелению явился мне в видении наяву. – Его слезы закапали на кафтан. – Марот дал нам его в тот день, когда меня похитили Философы. – Эше попытался улыбнуться. – Он заставил меня записать те самые слова, помнишь? Оказывается, верный путь все это время был скрыт в «Мелодии цветов».
– Что было скрыто? – спросила я.
– Кровавая руна, замаскированная словами. Руна, способная излечить от кровавой чумы.
– Но для чего Мароту указывать нам путь к спасению? – спросила я. – Он ненавидел все человечество.
А может, и нет? Что я на самом деле знала о Мароте и его намерениях?
Да ничего, если честно.
– На земле нет болезни, от которой не существует лекарства, – заговорил Вафик. – Так сказал шариф Тала. – Он посмотрел на успокоившегося ребенка, потом на трясущуюся Нору. – Эше, ты был когда-то достойным Апостолом. Думаю, ты, как человек ученый, знаешь этику так же хорошо, как Философы. Как думаешь, стоит ли лекарство такой цены?
– Со временем кровавая чума унесет миллионы жизней. – Эше утер воротом кафтана мокрые щеки. – А для спасения требуется только кровь одного ребенка. Я сделаю это без боли. Я должен исполнить то, чего не смогут другие. И пусть Лат меня судит.
– Нет. – Лицо Норы залили слезы, по ее щекам потекли дорожки кайала. Она обернулась ко мне. – Султанша, ты же не допустишь такого. Пусть я и не помню тот день, когда родила его, но он мой сын. Прошу тебя.
Я не испытывала нежности к ребенку Марота и Зедры, но он всего лишь ребенок.
– А ты не мог бы использовать другую кровь?
– Нужную кровавую руну можно написать только кровью бога, – сказал Эше. – И этот ребенок – единственный, в ком она течет.
Я перевела взгляд на Вафика.
– Дядя… разве отец Хисти не говорил, что одна невинная жизнь стоит целого мира? Как нам, по-твоему, поступить?
– На этот вопрос ты ответила сама, когда мы вместе завтракали. – Вафик покачал спящего ребенка. – Высокое положение дается нам не для роскоши и привилегий. Мы наделены полномочиями принимать решения, даже если после этого не сможем спать по ночам. Невинное дитя и впрямь стоит целого мира, но как насчет всех невинных детей, которые умрут, если распространится кровавая чума? И разве не очевиден выбор между страданиями одного или многих? – Он коснулся подбородком головы ребенка. – Давай же разделим горе тех, кто принесен в жертву. Пусть это будет нашей ношей, как правителей.
Эти двое взвешивали, будто на рыночных весах. Пока они показывают правильно, не важно, что в чашах – золото или жизни детей. А как принимал подобные решения Тамаз? Презирал ли он после этого самого себя? Или со временем и возрастом нашел способ с этим смириться?
Крик Норы прервал мои размышления.
– Он все, что у меня есть! Он все, что у меня осталось в целом мире. Мою сестру застрелили. Дедушку застрелили. Твои же соплеменники! А теперь… теперь вы хотите забрать у меня и дитя?
– Да, Нора, мы причинили тебе много зла. Мне очень жаль. Да простит нас Лат.
Я кивнула Вафику.
Нора попыталась отобрать ребенка у Вафика, пока тот не отдал его Эше. Я схватила ее за руки и держала изо всех сил. Она вырывалась, и я толкнула ее так, что она споткнулась о ковер и упала. Я навалилась сверху и придавила ее. Она изворачивалась и кричала.
– Пусть Лат проклянет вас! Я сделаю все что угодно. Пожалуйста, не делайте ему больно! Я буду покорной. Я буду вашей рабой. Сделаю все, что скажете! Пожалуйста, не забирайте его! Он мой сын. Не отнимайте его у меня. Не…
Я закрыла ей рот рукой.
– Мне жаль.
Ребенок заплакал. Было слишком шумно, чтобы он мог спать. Эше взял Казина и вышел из юрты. Крик стал отдаляться, но продолжал ранить мне душу, как будто кричали все, кто пострадал от войны. Войны, которую я принесла в этот мир, – и все потому, что Зедра хотела меня уничтожить.
Плач ребенка затих. И тело, в котором когда-то обитала Зедра, обмякло. Нора сдалась и теперь смотрела на потолок юрты открытыми безжизненными глазами.
– Ты дьявол, – прошептала она.
Я слезла с нее и встала перед ней на колени. Ее слюна и сопли испачкали мой рукав.
– Я знаю.
– Почему я еще жива? Дай мне хотя бы умереть. Убей и меня. Вот все, чего я прошу. Просто убей меня. Убей…
И это было бы приятное облегчение, разве нет? Но она все-таки весьма полезна. Она умеет писать кровью, входить в чужие тела и говорить на любом земном языке.
– Прости меня, Нора. Но я не могу позволить тебе умереть.
Вафик склонился над нами.
– Я могу дать ей опия, чтобы успокоить. И тебе тоже, султанша. Во имя Лат, я и сам немного приму.
Безотказное успокоение. Бесчувствие – единственный возможный ответ на боль. Как и смерть – если повезет.
34Кева
Меня растолкал служитель. Он сказал, что я молился и уснул. Когда я спросил, куда подевалась женщина с рыжими волосами и зелеными, как море, глазами, он покачал головой и сказал, что не видел ее.
Это могло быть и сном, так мало значили ее призывы к миру. Я знал только одну реальность: победа любой ценой. И был твердо намерен следовать этим курсом.
Или нет? Что может быть лучше, чем остаться с ней? Чем победа роскошнее нашего удовольствия на том странном берегу? Какая награда ждала меня на тропе войны, кроме желчи и пламени?
Вдохновленная желчью и пламенем, армия Кашана начала поход на Зелтурию. Кинн и Рухи вернулись с хорошими новостями: жители деревни у переправы уже вооружились и с радостью приняли привезенные скорострельные аркебузы. Они даже носили пули в перевязях на кафтанах и были полны решимости не дать прогнать себя еще раз, как в прошлом году, когда силгизы напали на их дома в Вограсе.
Во время похода мы узнали, что йотриды явились в деревню после визита Рухи, но с помощью скорострельных аркебуз жители удержали свою территорию и мост для нас.
К счастью, вскоре туда прискакали сирдары Бабура, прежде чем йотриды успели снова атаковать вограсцев уже бо́льшими силами.
Через несколько дней прибыла и основная часть армии. Нас встретил тучный надушенный человек по имени Озар. Он привез на верблюдах товары из Доруда и заявил, что это подарки великого визиря Баркама в помощь нашему праведному делу. Бабур милостиво принял зерно, пряности и скот, разговаривая с Озаром как со старым другом. До чего же показательно, что Баркам не жаждал помочь, когда я просил. По крайней мере, теперь он понял, что ветер переменился.
Мы пересекли мост и направились к оазису неподалеку от Зелтурии. Кровавое облако за ним скрывало из виду святой город.
С помощью Кинна я парил над боевыми порядками силгизов и йотридов. Хотя сражение могло и не начаться сегодня, им пришлось выстроиться на случай нашей атаки. Как обычно, они разделили всадников на шесть групп, три впереди и три сзади. Крайние задние группы, скорее всего, используют для обхода с флангов или окружения слишком растянутого строя.
Впереди в центре стояли хулители святых, отличавшиеся зелеными тюрбанами на луковичных шлемах, покрытых оскорбляющими святых надписями.
От сложности нашего боевого порядка голова шла кругом. Впереди ряды слонов, и на многих установлены поворотные пушки – зембуреки. В походе Бабур постоянно твердил о гениальности этой легкой и простой конструкции. Ее даже водрузили на самых крупных верблюдов.
Грозные формирования сирдаров на кашанских кобылах держались сзади. Бо́льшую часть войска составляли разные ордена хазов. Примерно три четверти из них имели скорострельные аркебузы, у каждого была сабля, копье и не менее трех кинжалов. Некоторые воины из племен также были вооружены луками и стрелами.