Глядя на все эти пушки, аркебузы и бомбы, я осознал, насколько изменилась война. Когда в десять лет я начал сражаться, все это было в новинку. А теперь копья и сабли казались древностями, которые Тенгис вскоре повесит на стены своего жилища – если бы оно еще существовало.
Учитывая хаотичность кашанской армии, я не мог вникнуть в структуру командования – если таковая вообще была. Мне все больше казалось, что каждая группа делает что ей вздумается, а о сплоченности приходится только мечтать.
Силы были собраны, и битва, которой я так желал, могла начаться в любой момент. Но как же переговоры? Лунара так стремилась к миру. Удалось ли ей образумить Сиру или этот призыв был обращен только ко мне?
Со стороны Кандбаджара мчался всадник, загнав кобылу почти до смерти. К тому времени как мокрый от пота сирдар въехал в лагерь, я вернулся в шатер Бабура.
От новостей, которые он сообщил сборищу усатых сановников и полководцев, у меня отвисла челюсть.
– Маги Сина и Хайтам выполнили свою задачу. Кандбаджар наш.
Шатер взорвался криками, стуком по столу и хлопками по бедрам. Я чувствовал себя лишним и в этом не участвовал.
– Почему вы не поделились этим планом со мной? – спросил я шаха Бабура, стоявшего во главе широкого деревянного стола.
Он поднял кулак, и словно по волшебству наступила тишина.
– А когда ты успел заработать мое доверие?
– Я думал, это очевидно, что мы на одной стороне.
Он хмыкнул.
– Для тебя есть только черное и белое, да? Хочешь, чтобы мы все вписывались в твои рамки. Но я начертил собственные.
Шах Бабур прошел мимо меня из шатра. Я последовал за ним. Он щелкнул пальцами, и к нему подбежал костлявый человек, в котором я узнал смотрителя за слонами.
Вокруг Бабура собрались улюлюкающие и воздающие хвалу Лат сирдары. Я попытался улыбнуться, но не смог.
Колышки бордовых шатров затряслись, когда мимо них к Бабуру протопал слон с золотыми бивнями. Два сирдара принесли великолепную, инкрустированную рубинами лестницу, вершина которой находилась на одном уровне со спиной слона. При каждом шаге Бабура по ступенькам я боялся, что она рухнет под его весом. А может, в глубине души я на это надеялся.
Взгромоздившись в крытый паланкин на спине слона, тоже инкрустированный бесчисленными рубинами, Бабур помахал собравшимся.
– Мы отвоевали величайший город Аланьи, не истратив ни единой пули.
Он указал вперед, и слон потрусил сквозь расширяющийся проход в толпе. Я последовал за ним.
– Наши враги слабы. – Исходивший из огромного живота Бабура голос разносился по всему лагерю. – Их оружие и стратегии принадлежат прошлому. Их поддерживает только колдовство. К их великой печали, у нас есть собственные колдуны.
Толпа разразилась аплодисментами, выкриками и хвалебными молитвами.
Значит, они уничтожили гарнизон Сиры с помощью магов. Учитывая, что Сира любила размещать воинов в домах простых горожан, какая часть города теперь разрушена? Кярс не позволил бы такого.
Бабур поднял кулак, чтобы утихомирить толпу, устрашающим морем простиравшуюся между шатрами.
– Между Селуками Кашана и Аланьи были разногласия, но сейчас мы сковали цепь вечной дружбы.
К слону Бабура подъехал человек на вороной кобыле. Толпа расступилась перед ним, словно барханы, снесенные ветром. Он был одет с аланийской пышностью: золотой кафтан, бронзовый жилет, золотой тюрбан и туфли, острота носов которых могла поспорить с моей саблей. На его ожерелье и браслетах сверкали изумруды и сапфиры.
Я понял, каким был глупцом, и проглотил ядовитый гнев, направленный по большей части на себя самого.
– Я провозглашаю Хуррана, сына Мансура и внука Харана, шахом Аланьи. – Раздались новые выкрики, которые шах Бабур прекратил воздетым кулаком. – Отныне он правитель Кандбаджара и этого царства. Тень Лат и Хранитель Зелтурии. Во имя него мы сражаемся за восстановление Аланьи. И во имя моей дочери, которая вскоре станет его женой и соединит наши царства узами любви – к Лат и друг к другу. Отныне кашанцы и аланийцы будут равны, где бы ни оказались между двумя великими государствами. Отныне аланийцы и кашанцы будут братьями.
Такие прекрасные, полные надежды, поэтические слова. Но все это было сделано за моей спиной. Все это было сделано, чтобы сместить шаха, за которого я сражался.
Бабур снял тюрбан, и стоявшее высоко солнце отразилось от граней рубинов. Он протянул тюрбан Хуррану, которому пришлось почти встать на спину своей кобылы, чтобы дотянуться. Затем Хурран снял свой золотой тюрбан и отдал Бабуру. Под всеобщее ликование они надели тюрбаны друг друга. Трубили трубы, били барабаны, пели певцы.
Кярс был обречен, даже если он еще жив в храме Хисти. Я сражался за Кярса, а не за Хуррана. Это Кярсу я поклялся вернуть трон. А вместо этого смотрел, как топчут его права. И не просто смотрел, а сам способствовал этому, слишком легко доверившись, а может, слишком поддавшись гневу. Я нажил множество врагов, но хуже того, позволил своим врагам дышать. Рано или поздно результат мог быть только один – нож в спину.
Я глупец. И более умные люди меня обыграли.
Я подумывал влезть на слона и вонзить Черную розу Бабуру в сердце. Но это привело бы к разрушительной войне за престолонаследие, на этот раз в Кашане, и вся кровь была бы на моих руках.
Кроме того, на месте Бабура я поступил бы так же. Всего несколько дней назад я хотел сделать Хуррана наместником Мервы, даже если для этого требовалось убить его брата и сестру, чтобы получить восемь тысяч хазов. Мы сражались каждый за себя и против всех остальных. Союз что-то значил, только пока не подвернется новый, получше.
И все же я не мог сдержать ярость. Оттеснив ликующих зевак, я подошел к вороной лошади Хуррана.
– Я ожидал от тебя изворотливости, – крикнул я, чтобы он меня услышал. – Но ты перешел черту.
Он проигнорировал меня и замахал толпе, скандировавшей: «Шах Хурран!» Я дернул его лошадь за хвост, она заржала и взбрыкнула, едва не ударив копытами людей позади.
Хурран посмотрел на меня.
– Как в свое время мой отец, я увидел возможность и воспользовался ей.
– И чем это для него обернулось?
– За его спиной не было мощи Кашана.
– А как насчет моей мощи, Хурран? Ты заполучил могущественного друга, это правда. Но подумал ли ты о том, что нажил могущественного врага?
– Я не хочу, чтобы ты был моим врагом, Кева. Мне жаль, что пришлось действовать за твоей спиной. То, что ты сжег целый лес, чтобы заставить Бабура выступить в поход, не добавило тебе его доверия.
– Кярс – шах Аланьи по праву.
– Не думаю, что у этого похотливого урода есть какие-то права быть шахом. Я сделаю то, что должно, ради восстановления Аланьи. И не вижу для тебя причин не поддержать меня, Кева.
Поддержать его? После того, как он не посвятил меня в этот план?
– Ты просишь предать Кярса. – Я сглотнул. – Я сохраню честь, даже если стану последним, кто так поступает на этой треклятой земле.
– Выбор за тобой. – Он снова принялся махать рукой. – Но если будешь настаивать, что Кярс шах, мы станем врагами. Не забывай, что маги Бабура только что в одиночку вернули Кандбаджар. Я слышал, они занимаются колдовством намного дольше, чем ты живешь на свете.
– Пытаешься меня запугать? – горько усмехнулся я. – Я уже убил трех магов, Хурран. Двумя больше, двумя меньше, какая разница.
– Может, ты забыл, что наш истинный враг – Сира и ее племена. Кто, кроме нас, помешает ей убивать абядийцев и призывать кровавую чуму?
– В этой игре больше двух сторон.
Хурран рассмеялся и посмотрел на меня.
– Разве не ты все время повторял «вы или с праведниками, или с нечестивцами». Эта линия уже проведена, и ты просто злишься, что не ты ее прочертил. Подави свою гордость, и давай победим в битве за Селуков, служить которым ты рожден.
Он привел достойные аргументы. Но почему я должен соглашаться с ними? Разве у меня нет права добиваться того, чего я хочу, того, что считаю справедливым, даже если это означает пойти против Хуррана и Бабура?
– Думаешь, я стану унижаться? Я маг, который будет носить все маски, так повелела сама Лат.
Хурран закатил глаза.
– Тебя когда-нибудь интересовала справедливость? Или только твоя гордыня? Если ты искал справедливости, то знай, я ее обеспечу – для абядийцев, для святых, для жителей Зелтурии и тех, кто страдает под игом йотридов, силгизов и крестейцев. – Он наклонился ближе. – Но если ты, как все простолюдины, жаждал лишь собственного возвышения, то знай, я назначу тебя на любой пост, какой захочешь. Даже объявлю тебя великим визирем. Но ты должен подтвердить, что на моей стороне. В такие опасные времена мне не нужна потенциальная угроза в окружении.
Я лишился влияния на армию, которую привел в эти пески, но гордость и честь остались со мной.
– Я обещал шаху Кярсу помочь, и этот долг значит для меня больше, чем ты способен понять.
– Кто даст хоть один гнилой финик за Кярса или наивные обещания одного человека? Разве жители Аланьи недостаточно страдали? Ты хочешь расколоть нашу страну и веру на еще более мелкие кусочки? Расставь приоритеты. Ты не можешь быть верным одному человеку, наплевав на высший долг перед Лат и народом.
Я мог бы, если бы захотел. Я был верен Сади, игнорируя высший долг. Более того, я не мог служить тому, кому не доверяю.
– Я не стану помогать тебе, Хурран. Я восстановлю Аланью такой, какой желаю видеть.
Он вздохнул и поправил рубиновый тюрбан.
– Я дам тебе время, чтобы утих гнев. Как я уже сказал, я не хочу быть твоим врагом. Но шах Бабур… имея за спиной двух магов, он относится к тебе с бо́льшим пренебрежением. Я не могу гарантировать тебе теплый прием в этом лагере. Не могу гарантировать, что Бабур не попытается… убрать тебя с дороги, если ты понимаешь, о чем я.
Со стороны Зелтурии к нам скакал и что-то кричал всадник. Как только он приблизился, по лагерю разнеслись слова:
– Кровавого облака больше нет! Кровавого облака больше нет!