– А знаешь, мы могли бы примириться в тот день, когда ты пришел ко мне в пустыне. Могли бы избежать всего этого.
– Мой долг – остановить тебя.
– Ну конечно. Но, учитывая весь ужас, в который это вылилось, ты принял бы другое решение, если бы мог отмотать время назад?
– Река никогда не течет вспять.
Я знала, что он не ответит на вопрос, но все равно хотела, чтобы он выразил свои сожаления. И признал, что никогда не встанет у меня на пути.
– Послушай, Сира. – Он отставил чашку. – Если ты победишь в сражении, отпусти всех, кто находится в храме.
– Или что?
– Или я никогда не прекращу тебя преследовать. Если ты хочешь заключить со мной мир, позволь Кярсу, Като, Апостолам и всем, кто заперт в храме или взят в плен в Зелтурии, беспрепятственно уйти.
Так значит, таковы условия его поражения. Но, как победитель, это я должна диктовать условия, в особенности касающиеся Зелтурии. Как на самом деле обстоят дела в городе? Селена рассказала свою версию, но что известно Кеве?
– Я слышала, Геракон взял тебя в плен. Ты узнал там что-нибудь интересное?
– Базиль вошел в запретную зону под храмом святого Хисти. Никто не знает, что случилось с ним после этого.
Похоже, это Саурва завлекла его туда. Нужно поспрашивать Лунару.
Кева вытер пот со лба.
– Ты ведь собираешься править в Зелтурии, да?
– Наверное. Как только решу, что делать с засевшими там крестейцами.
– Не позволяй Хавве победить. Не дай расколоть яйцо.
Я приложила руку к сердцу.
– Клянусь, Кева, я сделаю все, что в моих силах, только бы это предотвратить. В этом мы едины. Лунара тоже помогла мне осознать эту цель. Защита Врат будет моей самой главной целью как правителя.
– Если такова твоя цель, не надо мстить. Позволь Кярсу отречься от престола и уйти. Пусть уходит в Сирм и уберется с твоей дороги.
– Ты же сам в это не веришь. Сирм не так далеко. Кярс устроит показное отречение, а потом соберет армию и нападет. Это принесет в Аланью еще больше разлада и будет угрожать Зелтурии и безопасности Врат.
– Безопасности Врат? – Он нахмурился. – Им угрожают гораздо более серьезные опасности, чем Кярс. Например, огромный ангел, стоящий над городом, или Базиль с сыном, находящиеся где-то под храмом. А как насчет дэвов, которые…
– Да поняла я, поняла. – Я вздохнула, раздраженная тем, что он прав.
Но в конечном счете только победитель определяет, что правильно. Если у Лунары все получится, победителем буду я. И не просто победителем, а Потомком. Я в буквальном смысле буду решать, что правильно, а что нет.
– А теперь давай обсудим, чего хочу я, – улыбнулась я. – Ты не должен заключать соглашения с моими врагами.
– Ладно.
– Вся Аланья будет моими владениями. Ты должен признать меня правителем Аланьи.
– Я не могу этого сделать. После отречения Кярса я признаю законным шахом Аланьи принца Фариса.
– Хочешь, чтобы правил Баркам?
– Нет. Но я не могу признать тебя правительницей Аланьи. Об этом не может быть и речи.
Упрямый осел. Он же проиграл, так как он смеет мне перечить?
– Тогда я не успокоюсь, пока не уничтожу тебя, Кева.
– Ты неправильно меня поняла, Сира. Я не сдаюсь, а лишь предлагаю тебе перемирие, если ты позволишь Кярсу и остальным, находящимся в храме, беспрепятственно уйти.
– У тебя нет армии, и приказывать ты не вправе. Твое предложение мира ничего не значит. Я скорее закопаю тебя, устрою тебе святилище.
Но что подумает обо мне Лунара, если я убью ее возлюбленного? Она хотела, чтобы мы пришли к соглашению. Станет ли она учить меня соединять звезды, если я его убью?
Быть может, мирное соглашение – это самое большее, на что я могу надеяться в случае с Кевой?
Кева вытер пот под глазами. Он так отчаянно нуждался в утешении. По правде говоря, нет ничего хуже, чем Кева в качестве врага… разве что враг в лице Зедры. Пусть сейчас он и бессилен, но сумеет снова набраться сил – такими способами, которые я и представить не могу.
Наша взаимная ненависть и так причинила много страданий. Нам обоим нужна передышка.
– Я отпущу Кярса, Като и остальных, если они бросят оружие. Даю слово.
– А я даю слово, что не стану на тебя нападать.
– Но мне нужно кое-что еще. Если ты не признаешь Аланью моей, тогда признай моей Лунару.
Кева мрачно усмехнулся.
– Лунара никогда не будет твоей.
– Тогда Кярс умрет, а война продолжится. Я не отступлю.
– Почему?
– Ты отвлекаешь ее, Кева. Ее сердце тянется к тебе, а я хочу, чтобы оно принадлежало только мне.
– Это ведь ты поместила ее в тело Сади. Кто дал тебе такое право?
Я встала, подошла к сундуку с одеждой и выудила из его глубин книгу в деревянной обложке.
Я показала Кеве написанные золотыми буквами слова: «Мелодия Сади».
– Книга, превратившая ее в Лунару, может снова сделать ее Сади. Вот, держи.
Кева уставился на книгу туманным взглядом, а его губы задрожали, как будто от горя.
– Когда Лунара больше не будет мне нужна, я отправлю ее к тебе, обещаю, – сказала я. – И тогда вы вдвоем решите, использовать кровавую руну в этой книге или нет. Но принудить ты ее не можешь. Она должна сделать это добровольно.
Я положила книгу на пол у его коленей, а потом села напротив.
– Так мы пришли к соглашению, Кева?
Горны, ситары и барабаны Бабура умолкли. Но в воздухе все еще звенели вопли матерей и плач детей, крики сирдаров и хазов.
– Слышишь? – спросила я. – Музыканты Бабура замолчали.
Вдалеке заулюлюкали мои воины. И меня обдало волной облегчения.
У Лунары получилось. Мне хотелось запрыгать от радости.
Крик «Будь прокляты святые!» был таким громким, словно его подхватил миллион душ.
Кева, который наверняка всю жизнь молился святым, поморщился.
– Как ты поступишь с крестейцами?
– А как, по-твоему, я должна поступить?
– Если ты не хочешь, чтобы еще десять лет по Аланье разгуливали жестокие банды неверных, ты должна выманить их из Зелтурии и перебить.
Если я проявлю милосердие к Кярсу, то почему не поступить так же с крестейцами? Я же Потомок. Разве теперь, когда по земле ступает дочь Хисти, не настало время милосердия?
А кроме того, они мне не враги.
– Я должна показать пример, – сказала я, гадая, когда же Кева сообразит, насколько я изменилась. – Я должна быть… хорошей. Но с этой минуты я сама определяю, что хорошо, а что плохо.
– Ну конечно.
Он схватил «Мелодию Сади», встал и пошел к выходу.
– Так мы пришли к соглашению? Ты не потревожишь Лунару?
– Она согласилась на твой победный план? Согласилась пожертвовать детьми в лагере, пока проведет армию по Лабиринту?
– Да, согласилась. Потому что мы сделали это ради высшего блага. Ради защиты Зелтурии и Врат.
– Если ты поставила ее во главе армии, она попытается убедить меня присоединиться к вам. А взамен, вероятно, предложит мне все, что я захочу. Даже свою любовь. – Кева отвернулся. – Но это не та женщина, которую я любил. Женщина, которую я любил, не была такой коварной.
Кем бы ни была эта более чистая Лунара, похоже, он никогда не перестанет ее оплакивать.
– Люди меняются, Кева. Жестоко любить кого-то, но не принимать перемен.
– А еще более жестоко – меняться. Пришли ее ко мне, когда вы с ней перестанете использовать тело Сади ради зла. – Он почти подошел к выходу, но обернулся и посмотрел на меня. – Если хоть как-то повредишь тело Сади, если нарушишь наше соглашение, ты знаешь, как я поступлю.
– И очень хорошо знаю.
Я ласково улыбнулась этому побежденному, но гордому человеку.
42Кева
Идя по песку, подальше от сражения, я размышлял о том, что сказала Сира по поводу перемен. Может, именно мне необходимо измениться. Может, я заплутал, потому что упрямо остаюсь все таким же.
А Лунара изменилась. Сира изменилась. Даже Хурран и Рухи изменились. Они стали такими, какими должны быть в нынешние времена, и там, где оказались.
Я встретился с Кинном по пути к Доруду, как и собирался. Птах так обрадовался, увидев меня, что потерял по меньшей мере двадцать цветных перьев, порхая вокруг.
– Нечему радоваться, – сказал я.
– Ты жив!
Вот и все, что он ответил.
Я и впрямь был жив.
– Моя жизнь ничего не значит.
– Она значит все. Как минимум она значит, что ты можешь сделать так, чтобы она кое-что значила.
Звучало коряво, как почти все, что говорил Кинн. Но он был прав.
То, что мы прядем из нитей, значит больше, чем сами по себе нити. Что я сотку из своего поражения?
Размышляя о стратегии, я понял, что не потянул за одну особенную ниточку.
– Перенеси меня к Рухи, а потом в Доруд.
Если у меня получится, я сотку парчу, достойную султана.
– А до утра нельзя подождать? Я много часов тебя искал.
– Боюсь, что нет. К утру все узнают о сражении, и может быть уже слишком поздно.
– Но сейчас такая темень.
– Я слышал, у великого визиря Баркама есть целый дом для коллекции обуви, собранной со всех восьми уголков све…
Кинн схватил меня когтями, и мы взлетели.
Рухи ждала в вограсской деревне у реки. Мы украли лодку и все втроем полетели в Доруд.
Приземлившись за стенами, в лагере беженцев-абядийцев, мы ходили по шатрам, собирали шейхов и молодежь. Было уже за полночь, все спали. Мы тоже устали, но благоприятный момент ждать не будет.
– Разве я не сражался за вас? – спросил я, как только мы собрали всех на пятачке между палатками, усеянном мусором.
– Да, – ответил один шейх. – Еще как сражался, благодарение Лат.
– А теперь я прошу вас сражаться за себя. За ваши семьи. За ваш народ. Вы готовы?
Все разом кивнули и ответили:
– Да.
– Это правда, что Сира нанесла поражение шаху Бабуру? – спросил другой шейх. – На что мы можем надеяться, сражаясь против нее?
Каким-то образом новости нас опередили.
– Я говорю не о ней. – Я повернул голову в сторону Изумрудного дворца. – Ваш настоящий враг – там. Низкие люди с замысловатыми титулами, набивающие животы фруктами. Которые тратят богатства на себя, а не на войну с теми, кто обижает ваших детей и веру.