Возможно, появление петровского «племени» объясняется не только настроениями социального протеста и эсхатологическими ожиданиями «избавителя», но и в какой-то степени приукрашенным в массовом сознании образом первого императора, противопоставлявшимся той действительности, которая официально считалась восстановлением петровских традиций.
Длительность царствования Елизаветы объясняется отнюдь не только его «национальным» характером: при всём несходстве с отцом, она как правительница превосходила своих предшественниц. Она могла быть жёсткой, даже жестокой; умела использовать в своей политике если не дух, то по крайней мере «букву» замыслов своего отца и, самое главное, была способна объективно и трезво оценивать своих советников, выбирать среди них наиболее умных и компетентных и умело лавировать среди соперничавших группировок, не давая никому исключительных прав и преимущества.[1637] До самого «падения» А. П. Бестужева-Рюмина в 1758 г. придворная борьба протекала в относительно приличных границах. Правящие круги усвоили данный им урок; отныне даже самые острые противоречия в «верхах» больше не разрешались путём непосредственного обращения к «солдатству». Но сами движущие силы российского «переворотства» ещё не исчерпали своих возможностей.
Глава 9.1762 г: «Благополучная перемена отечеству»
Вступил покойный отец мой на престол и принялся заводить порядок, но стремительное его желание завести новое помешало ему благоразумным образом приняться за оное.
1756–1761 гг.: «сумбур интриг и переговоров»
Спустя полвека после побед Петра I по полям Германии вновь маршировала русская армия. Самый известный поэт тех лет А. П. Сумароков приветствовал успехи русского оружия
Пылай, Россия разъяренна,
Греми, рази и не щади.
Карай и, кровью обагренна,
Покой в Европу приведи!
На практике же положение России оказалось не столь выигрышным. Она вступила в Семилетнюю войну как союзница Австрии и Франции в борьбе с Фридрихом II. Его же «дипломатическая революция» середины XVIII в. привела к заключению в 1756 г. союза с Англией: в обмен на британские субсидии король соглашался защищать её интересы и владения в Германии (Ганновер) и получил поддержку планам собственных захватов. Главной пружиной войны стала борьба двух колониальных империй — Англии и Франции — за раздел заморских владений в Ост- и Вест-Индии и Северной Америке.
В марте 1756 г. Конференция при высочайшем дворе определила цели войны: захват Восточной Пруссии для обмена на Курляндию с Речью Посполитой и такого изменения границ с последней, «которым… способ достался бы коммерцию Балтийского моря с Чёрным соединить и чрез то почти всю левантскую коммерцию в здешних руках иметь».[1638] Эта формулировка намечала перемещение центра внешней политики на юг, куда будут направлены усилия министров и полководцев Екатерины II. Таким образом, проблема приведения прусского короля «в умеренные пределы» изначально не предполагала разгрома и, тем более, уничтожения Пруссии.
Но союзники не считали Россию самостоятельной участницей войны и возражали против её территориальных приращений.[1639] Более того, французский МИД инструктировал в 1760 г. посла в России барона де Бретейля: «Следует опасаться слишком больших успехов русских в этой войне». Наставление «секрета короля» (тайной дипломатии Людовика XV) указывало послу на желательность династического кризиса в России: возведение на престол заточённого «князя Ивана» могло бы вызвать смуту, и она «только выгодна королю, так как она ослабила бы русское государство».[1640] Рассчитывали в Париже и на профранцузскую «партию»: тайные «пенсионы» выплачивались кабинет-секретарю императрицы А. В. Олсуфьеву, секретарю Конференции Д. В. Волкову, жене вице-канцлера М. И. Воронцова; сам Воронцов получил на покупку мебели для своего дворца 250 тысяч ливров (50 тысяч рублей) и взял в качестве «партикулярного» секретаря француза Я. Убри.[1641]
Русско-австрийская конвенция 1760 г. предусматривала территориальные приобретения обеих сторон (соответственно, Силезию и Восточную Пруссию) и их обязательства заключить мир только по взаимному согласию. Однако интересы союзников расходились. Конференция весной 1760 г. признавала, что после занятия Восточной Пруссии можно было бы ограничиться военными демонстрациями и содержанием на чужой территории армии «в хорошем состоянии». Но австрийский двор стремился вернуть отнятую Фридрихом в 1740-х гг. Силезию; при этом русскую армию в Вене рассматривали как «помощной корпус» для решения этой задачи. Создавался порочный круг: для России цель войны была достигнута ещё в 1758 г., но её победное завершение требовало совместных действий, а для этого приходилось действовать по австрийским планам: в кампаниях 1759, 1760 и 1761 гг. выбор неуклонно делался в пользу силезского направления.
Командующие союзными армиями были связаны исходившими от их дворов указаниями, требовавшими согласований и переговоров. Переговоры затягивались, планы противоречили друг другу; в итоге кампании 1760 и 1761 гг. оказались в стратегическом плане проигранными: союзные войска не смогли ни дать решающее сражение Фридриху II, ни захватить главные крепости Силезии. Проявились и разногласия в окружении Елизаветы. По оценке французских дипломатов, Шуваловы рассчитывали на присоединение Восточной Пруссии, тогда как И. И. Неплюев полагал необходимым обмен этой провинции на восточные территории Речи Посполитой.[1642]
Попытки французской дипломатии склонить к миру Россию оказались тщетными. М. И. Воронцов, несмотря на обещанные ему 800 тысяч ливров, передал, что не может воздействовать на императрицу и её окружение.[1643] На миролюбие канцлера повлияло и печальное состояние российских финансов: по его расчётам, к концу 1760 г. война обошлась России в 40 миллионов рублей за вычетом стоимости ежегодных расходов на содержание армии.[1644] Найденные нами документы показывают, что эти цифры близки к действительности. По сохранившемуся «валовому щёту» Военной коллегии выходило, что все военные расходы за 1756–1759 гг. составили 43 409 842 рубля; в эту цифру чиновники включили и «стоимость» солдат: «За собранных в 1754, 56, 57, 58 и в нынешнем 1759 годех рекрут 231 644 человека положить за каждого только по 60 рублей, то зделает за всех 13 898 640».[1645]
Тем не менее императрица была намерена продолжать борьбу «со всею силою и ревностию». Конференция предложила отказаться от маршей в Силезию и сосредоточить армию для «диверсий» в Померании и Мекленбурге.[1646] В ноябре 1761 г. был подготовлен «план операций на будущую 1762 году кампанию». Сам этот документ в беловом тексте протоколов Конференции отсутствует, хотя и значится в оглавлении книги.[1647] Однако он, несомненно, существовал, ибо на его основе 10 декабря были направлены указы: в Военную коллегию — о доукомплектовании действующей армии солдатами из других полевых и гарнизонных полков, в Сенат — о заготовке провианта на 100 тысяч человек. Через три дня последовал другой указ Сенату: о проведении нового рекрутского набора и покупке для армии лошадей.[1648] Таким образом, Россия, несмотря на все трудности, была готова к продолжению войны в рамках союзнических обязательств. Но в мире придворных «конъектур» будущее выглядело менее определённо.
Затянувшаяся война нарушила равновесие между придворными «партиями». Последние годы царствования императрицы принесли ей ту же проблему, что и её отцу: конфликт со взрослым и законным наследником. Пётр Фёдорович не скрывал своих симпатий к Пруссии и уже с мая 1757 г. был выведен из состава Конференции. С другой стороны, болезнь Елизаветы и её устранение от дел заставляли окружение императрицы всё больше считаться с «молодым двором». Появились слухи о возможном лишении Петра Фёдоровича наследства и передаче короны маленькому Павлу Петровичу, в чём подозревали клан Шуваловых. Позднее сама Екатерина сообщала, что «за несколько времени» до смерти императрицы Иван Шувалов предлагал воспитателю наследника Н. И. Панину таким образом «переменить наследство» и «сделать правление именем цесаревича», на что Панин ответил отказом.[1649]
Переписка Екатерины с английским послом Чарльзом Уильямсом показывает, что подобные перспективы беспокоили «молодой двор» намного раньше, хотя в ту пору великая княгиня ещё не отделяла своих интересов от судьбы мужа. В августе 1756 г. она уже имела план (изложенный в её письме от 18 августа 1756 г.) юридически корректного, но фактически силового утверждения Петра III и себя у власти в случае неожиданной смерти императрицы. Вместе со своими сторонниками — А. П. Бестужевым-Рюминым, С. Ф. Апраксиным и генералом Ю. Г. Ливеном — она должна была войти «в покои умирающей» вместе с сыном, принять присягу караула и, опираясь на пятерых доверенных гвардейских офицеров и «младших офицеров» — лейб-компанцев вместе с их солдатами, пресечь попытки сопротивления со стороны Шуваловых. Она признавалась, что занимается «формированием, обучением и привлечением разного рода пособников»: «В моей голове сумбур от интриг и переговоров».[1650]