[1672] Так триумфально началось новое царствование, которое трагически завершилось уже через несколько месяцев.
Пётр III: несовпадение со временем
В учебниках конца XVIII — начала XIX в. образ свергнутого императора выглядел противоречиво. С одной стороны, его правление трактовалось как «ниспровержение» порядка и «совершенное порабощение» страны. С другой — он представал государем с «добрым сердцем» и «благородными чувствами»; издал манифест о вольности дворянства и упразднил Тайную канцелярию, но затем «к наивящему России и человечества благополучию ощутил бремя несносное» и добровольно отрёкся от престола.[1673]
Начавшаяся с 50-х гг. позапрошлого века публикация источников в подцензурных и бесцензурных изданиях сделала тему открытой для исследования, несмотря на усилия властей не допускать публичного оглашения неудобных для династии подробностей. Однако лишь немногие работы стремились выдержать академический тон и соблюдать беспристрастность;[1674] большинство же авторов на основании открывшихся материалов (в том числе весьма тенденциозных мемуаров самой Екатерины II) выносили Петру III однозначный обвинительный приговор; подчёркивались ничтожность личности императора с «прусской ориентацией» и угроза «новой бироновщины».[1675]
Лишь с начала 1990-х гг. в литературе наметилось другое направление, которое можно считать попыткой посмертной «реабилитации» Петра III. А. С. Мыльников отметил веротерпимость как важный фактор политики императора, сочетавшийся с защитой российских интересов в Курляндии и Речи Посполитой. В очерках В. П. Наумова император предстаёт личностью с задатками государственного деятеля, великодушием идеалиста-романтика и «маниакально-депрессивным психозом в слабой степени (циклотимией) с неярко выраженной депрессивной фазой». В итоге он оказался «слишком хорошим» для своего времени и в конце концов пал под бременем самодержавной власти. Наконец, книга К. Леонард прослеживает все основные направления государственной политики императора и его «коалиции» при весьма скептическом отношении к «российским» источникам, которые оцениваются как заведомо недостоверные.[1676]
Усилиями названных авторов удалось по-иному представить фигуру необычного монарха, освободить её от коварного обаяния «Записок» его жены-соперницы. Однако нередко симпатии к Петру как человеку в перечисленных работах автоматически и без достаточных оснований переносились на отношение к главе государства; фактов, необходимых для пересмотра сложившихся представлений о режиме Петра III, в итоге оказалось всё же недостаточно.
Реальная историографическая проблема, послужившая стимулом для «реабилитации», состояла в несовместимости личности императора с тем, что «за полгода в России была осуществлена радикальная социально-политическая реформа, по сути, заложившая фундамент под едва ли не все мероприятия следующего царствования».[1677] Исследователи отмечали: реформы проводились по «заготовкам» предшествовавшего царствования и теми же лицами — М. И. и Р. И. Воронцовыми, А. И. Глебовым, Д. В. Волковым. В результате возник парадокс: не любивший и не понимавший Россию император стремился переиначить политику тётки — ив итоге устранял пережитки крепостнически-служилой модели российской государственности.
Однако можно поставить вопрос: почему же «коалиция реформ» вокруг Петра III оказалась столь непрочной, а сам он легко пал жертвой очередного переворота? Ведь в решающий момент поддержка влиятельных «персон» (Н. Ю. Трубецкого, Шуваловых, Воронцовых) обеспечила Петру беспрепятственный приход к власти — впервые с 1725 г., если не считать воцарения младенца Ивана III с последующим «свержением» Бирона.
Канцлер Воронцов уже 25 декабря представил монарху предложения: объявить амнистию, «упустить» казённые недоимки, пожаловать треть годового жалованья армии и гвардии, поскорее заполнить вакансии в гвардии и при дворе, проводить ежедневные заседания Конференции и обновить её состав.[1678] Правда, царь показал характер и исполнил далеко не всё из предложенного.
Н. Ю. Трубецкой стал подполковником в гвардейском Преображенском полку. Доверенное лицо П. И. Шувалова А. И. Глебов сменил Я. П. Шаховского на посту генерал-прокурора. Одним из первых указов в день вступления на престол Пётр заменил А. Б. Бутурлина на посту командующего заграничной армией (был возвращён П. С. Салтыков); П. И. Панин назначался губернатором Восточной Пруссии вместо В. И. Суворова; наиболее ярко проявивший себя на заключительном этапе войны П. А. Румянцев срочно отзывался ко двору — на него у императора были особые виды.
Армия без колебаний принесла присягу, о чём Салтыков доложил уже 8 января. 25, 30 и 31 декабря император подписал указы о повышении в чинах большой группы гвардейских офицеров.[1679] Но уже на второй день царствования, 26 декабря 1761 г., Пётр отозвал из действующей армии в Петербург свой «личный» кирасирский полк, которым командовал с 1742 г. Следом за ним в столицу были отправлены 2-й гренадёрский полк во главе с новым полковником М. Л. Измайловым и Воронежский полк, а из Москвы — два эскадрона Новгородского драгунского полка.[1680] Предосторожности, кажется, были излишними: нам не известно ни одной попытки и даже намерения сопротивления законному престолонаследнику.
Работы А. С. Мыльникова и В. П. Наумова показали, что император не был ни великовозрастным дебилом, ни безграмотным капралом. Наследник получил «нормальное» (по меркам ещё не екатерининского, а предшествовавшего времени) образование и собирал библиотеку. Он вполне прилично писал и переводил на русский, хотя в своём «голштинском» кругу предпочитал говорить по-немецки; сохранились его записки на французском языке, адресованные М. И. Воронцову, сделанные нетвёрдым и неаккуратным почерком.[1681] Император искренне любил музыку, интересовался живописью и обладал «добрым и весёлым нравом» и чувством юмора.[1682]
В то же время можно отметить (хотя бы на основании такого специфического источника, как дела Тайной канцелярии), что потомок Петра Великого, кажется, не пользовался популярностью у будущих подданных. Некий монах Савватий из Толгского монастыря в 1745 г. прямо высказался: «Вот-де наследник неверной, да и наследница такая ж… не могла она (Елизавета. — И.К.) здесь, в России, людей выбрать». Наследника бранили «иноземцем» и даже «шутом».[1683] Осуждение фаворитов императрицы порой заставляло предполагать печальную судьбу Петра; так, два молодых прапорщика во время вынужденного безделья на гауптвахте пришли к выводу, что ему «недолго дадут пожить, тотчас-де, как грибка молоденькова, скушают».[1684]
Однако главной причиной бесславного конца нового царствования стала хаотичная и импульсивная деятельность самого монарха. При этом не раз отмеченная современниками и историками неспособность Петра III к управлению государством усугублялась сознательно взятой им на себя ролью.
При характеристике Петра обычно на первый план выставляются его прусские симпатии. Однако сам Фридрих II как раз полагал, что «император хотел подражать Петру I, но у него не было его гения»; стремление уподобиться своим знаменитым предкам Петру I и Карлу XII отмечали и близкие к императору люди: его учитель — академик Я. Штелин — и библиотекарь (и одновременно упомянутый в камер-фурьерском журнале как итальянский «буфон») Мизере.[1685] О намерении следовать по «стопам» Петра I свидетельствуют и манифест о вступлении на престол нового императора, и ссылки на предка в указах нового царствования. Н. Ю. Трубецкой тут же почуял эту черту в государе; по его инициативе была отчеканена медаль на похороны Елизаветы, где возносившаяся на небо императрица указывала на наследника со словами: «В нём найдёшь меня и деда».[1686]
Император желал противопоставить «слабой» политике тётки и её изнеженному двору иной стиль руководства в духе славного предка. Он блестяще воссоздан в очерке М. И. Семевского: государь вставал в семь утра, в восемь часов уже принимал доклады в кабинете, затем отправлялся на развод караулов или на парад, ездил по городу с посещением учреждений; после обеда следовали не менее активные развлечения — бильярд или поездки. Вечером император с избранными приближёнными запросто приезжал к кому-либо из вельмож на ужин, который затягивался далеко за полночь — до трёх-четырёх часов.[1687]
Пётр лично инспектировал коллегии[1688] и поставил задачу решительными мерами «уничтожить все беспорядки», накопившиеся в предшествовавшее царствование. «Пора опять приняться за виселицы», — реагировал он на участившиеся грабежи на столичных улицах. В секуляризации церковных и монастырских вотчин он видел завершение «проекта Петра Великого».[1689] Продолжая дедовскую традицию, внук желал «поднять мещанское сословие в городах России, чтоб оно было поставлено на немецкую ногу»; для этого предполагались «импорт» немецких ремесленников в качестве учителей и отправка русских в Германию для обучения «бухгалтерии и коммерции».