Прочие перемещения коснулись только Ямской канцелярии (по иронии судьбы, именно к главе этой службы Л. Овцыну Пётр в поисках спасения обратится с одним из последних своих указов) и придворного мира. Остальные ключевые должности в центральном аппарате управления и губерниях сохраняли назначенные при Елизавете сановники (см. Приложение, таблицы 1 и 2).
Скромные перемены на статской службе Пётр компенсировал чинопроизводством военных. Весной 1762 г. император назначил семь новых генерал-аншефов, 23 генерал-лейтенанта и 62 генерал-майора — больше, чем за всё двадцатилетнее царствование своей тётки.[1703] Пристрастие к военным приводило к тому, что генералами становились придворные (Нарышкины, Дараганы) или назначенный начальником Канцелярии от строений И. И. Бецкой. Можно полагать, что таким массовым пожалованием Пётр стремился обеспечить себе опору в армии накануне предстоявших реформ и войны с Данией. Может быть, с этим связана и значительная доля «немцев» (девять генерал-лейтенантов и 28 генерал-майоров) среди пожалованных. Однако в свете непопулярности затей императора эти назначения скорее могли служить ещё одним аргументом для недовольных.
Сменил император и чинов морского ведомства. В один день 30 апреля он уволил в отставку генерал-адмирала М. М. Голицына, адмиралов 3. Мишукова и А. Головина, генерал-кригскомиссара Б. Голицына и контр-адмирала Д. Лаптева. Адмиралом стал В. Льюис, вице-адмиралом — С. Ф. Мещерский, контр-адмиралом — А. Нагаев; контр-адмирал В. Ларионов был назначен генерал-кригскомиссаром.[1704] Главным по морскому ведомству Пётр сделал произведённого им в вице-адмиралы С. И. Мордвинова, несмотря на наличие старших по званию.[1705]
Пётр III торопился: обживал свои новые дворцы, награждал приближённых, мечтал преобразовать армию и флот, изменить всю систему внешней политики. Датский посланник тут же почувствовал, как изменилась атмосфера двора: «Всё пришло в движение, и во всём проявляется деятельность изумительная». Но царь не был способен реально контролировать ни своих генералов, ни министров, ни даже фаворитку: двор имел удовольствие наблюдать «кухонные» сцены, когда ревнивая Воронцова называла Петра «гадким мужиком», а российский император в ответ требовал от любовницы вернуть подаренные бриллианты.[1706]
Подсчёт законодательных актов второй половины столетия по годам показывает, что шесть месяцев Петра III побили рекорд законотворческой активности и уступают в этом отношении только павловским временам: пять манифестов, 70 именных указов, два договора и 13 резолюций по докладам; почти каждый второй день из 185 дней на троне отмечался личным царским распоряжением, не считая сенатских указов.[1707] Интенсивность этого потока особенно заметна в первые месяцы царствования.
В январе 1762 г. были упразднены провинциальные полицеймейстеры, утверждены образцы монет, решения о переделке медных денег и снижении цены на соль, Сенат получил указ исполнять устные распоряжения императора, упразднена Конференция, объявлено о рекрутском наборе и записи добровольцев в голштинские полки, беглым раскольникам разрешено вернуться в Россию и свободно отправлять богослужение, открыт апелляционный департамент при Сенате, помещикам разрешено переводить крестьян в другие уезды без санкции властей, Мануфактур-коллегия переведена в Петербург.
В феврале был обнародован манифест о вольности дворянства,[1708] упразднена Тайная канцелярия, объявлено о грядущей секуляризация церковных и монастырских владений согласно елизаветинскому указу 1757 г., распущена Лейб-компания, создана комиссия по улучшению флота, беглым предоставлена возможность безнаказанно вернуться из-за границы, прекращена ссылка на каторгу в Рогервик.
В марте было запрещено иметь церкви в «партикулярных домах», созданы Коллегия экономии для проведения в жизнь секуляризации и «Воинская комиссия» для преобразований в армии, утверждён новый штат гвардии, запрещено «бесчестно» наказывать солдат и матросов «кошками» и батогами. Предпринимателям-«фабриканам» больше нельзя было покупать крестьян к мануфактурам, но зато введены экономические свободы: подданным разрешено торговать в Архангельске и вывозить из империи хлеб, отменены казённые монополии на торговлю холстом и ревенем и монопольные торговые компании на Каспийском море. С 13-го числа начались заседания вызванных из провинции депутатов для обсуждения нового Уложения.
Но в апреле преобразовательный порыв стих: на смену реформаторским актам пришли распоряжения об истреблении полицией «всех имеющихся в Санкт-Петербурге собак», срочном переименовании полков по именам их шефов и новых мундирах для полковых лекарей и живодёров.
Важнейшие преобразования оказывались не вполне продуманными или урезались в процессе исполнения. «Епакта вольности российских дворян» (так назвал манифест 18 февраля 1762 г. обер-прокурор Сената П. Н. Трубецкой) вышла без «подкрепления» прав материальным обеспечением в виде монополии на заводы и ликвидации купеческого предпринимательства. Эти гарантии предполагались проектом Уложения, составленным комиссией во главе с Р. И. Воронцовым, но были заблокированы составлявшим манифест А. И. Глебовым и его единомышленниками.[1709] Получить «вольность» дворянам на практике было не так-то просто. Дела Герольдмейстерской конторы показывают, что при Петре III отставников по-прежнему определяли на «статскую» службу в качестве воевод. Многим ветеранам было некуда идти, и они просили определить их «для пропитания» к монастырям.[1710]
Манифест о ликвидации Тайной канцелярии предписывал только не принимать свидетельств от «колодников» и не арестовывать оговорённых без «письменных доказательств», но не отменял дел «по первым двум пунктам», о которых по-прежнему полагалось «со всяким благочинием» доносить «в ближайшее судебное место, или к воинскому командиру», или (в «резиденции») доверенным лицам императора Волкову и Мельгунову.[1711]
Объявленный процесс секуляризации не имел механизма реализации: лишь более чем через месяц, 21 марта 1762 г., новый указ предписал создать Коллегию экономии при Сенате и приступить к описанию церковных и монастырских вотчин офицерами. Однако инструкция им была готова только к середине апреля; тогда же стал рассылаться соответствующий сенатский указ, поступивший к монастырским властям только к лету; в итоге до самого свержения Петра III реформа так и не началась.[1712]
Даже важнейшие акты нового царствования составлялись поспешно. Не был обеспечен и контроль над их проведением в жизнь. Это подтверждается составленной уже при Екатерине II сенатской ведомостью об исполненных и неисполненных письменных и словесных указах её предшественника. Согласно этому документу, не «учинёнными» оказались, кроме секуляризационной реформы, указ о понижении пробы серебряных монет, обещанное снижение цены на соль, отмена каторги в Рогервике, распоряжения о полицеймейстерах, о «произвождении в секретари из приказных чинов» и другие повеления императора.[1713]
Некоторые из новых распоряжений приходилось корректировать. Так, указ о свободе торговли хлебом вызвал протест лифляндского губернатора Ю. Ю. Броуна в связи с неурожаем в этой области. Сенат представил доклад, где указывал на невозможность свободного вывоза хлеба из Сибири или экспорта морских «припасов» и оружия в нестабильный Иран, а также на вероятную нехватку холста при заготовках для армии. Некоторые указы отменялись; к примеру, Мануфактур-коллегия осталась в Москве.
Другие царские инициативы, по-видимому, тормозились самим сенаторами, которые предполагали эти акты «предложить впредь к рассуждению», тем более что многие важные указы (об отдаче таможенного откупа, о вольности дворянства, об образовании Государственного банка) издавались без участия Сената. В мае сенаторы уже осмеливались возражать государю — указывали на невозможность немедленного изыскания огромных сумм на войну и ошибочность запрещения покупки меди для монетных дворов в то время, когда намечался массовый выпуск медных денег.[1714] В ответ царь запретил Сенату выступать с толкованием законов.[1715]
Сопротивлялся реформаторскому натиску и Синод. Архиереи издавали повеления во исполнение императорских указов, а затем сами же саботировали их. Распоряжение о закрытии домовых церквей вызвало сопротивление даже ближайших к Петру лиц. В результате храмы были оставлены в домах Н. Ю. Трубецкого, М. И. Воронцова и «генеральши Мельгуновой». Такая избирательность могла, пожалуй, только дискредитировать царя и его любимцев. Пётр посылал в Синод упрёки в неправосудии и «долговременной волоките»;[1716] в раздражении он, надо полагать, сравнивал русское духовенство с протестантскими пасторами. Распространялись слухи о приказе императора уничтожать иконы в храмах и обрить бороды священникам (ничего такого среди устных или письменных распоряжений Петра III не было).
Современники-иностранцы по-разному описывали отношение подданных к императору, что во многом определялось их положением при дворе. В донесениях австрийских дипломатов в свете резкого ухудшения отношений между двумя державами доминировали сведения о всеобщем возмущении «постыдным миром» с Пруссией. Повторяли они и утверждения оппозиции (известные по мемуарам Екатерины II, Е. Р. Дашковой и А. Т. Болотова) о намерениях Петра III заключить супругу в монастырь и преобразовать православных священников в протестантских пасторов.