Прусского дипломата можно было бы упрекнуть в преувеличении — всё-таки он слишком много потерял с падением Петра III. В нашем распоряжении действительно нет иных свидетельств недовольства в армии и гвардии в первые дни после переворота. Однако не исключено, что они просто должным образом не отражались в полковых бумагах. Зато денежные выдачи из Кабинета фиксировались подробно; из них следует, что переворот 1762 г. обошёлся дороже, чем предыдущие.
Широко известный и опубликованный в «Ведомостях» список наград главным героям «революции» включал в общей сложности 200 тысяч рублей и 18 тысяч душ (при расчётной цене 30 рублей за душу — 540 тысяч рублей). Но это была только часть расходов.
Ещё раньше все гвардейские и расквартированные в столице полки получили полугодовое жалованье за «верные и усердные при вступлении её императорского величества на всероссийской императорской престол службы». Бумаги Кабинета показывают, что наград уже не просили, а требовали, и не только гвардейцы но и гарнизон Кронштадта, матросы императорских яхт, «инвалидная команда» и прочие подразделения, по разным причинам находившиеся в столице. Так, явившийся прямо к Панину поручик Владимирского полка Сазонов от имени сослуживцев возмущался отсутствием «отпуска» денег и доказывал, что его солдаты были в «походе» 28 июня и прошагали целых 54 версты.[1838]
В итоге к 10 июля гвардия и армейские полки получили 194 289 рублей.[1839] Ещё 3 681 рубль из «комнатных» сумм пошли на отправку в Германию голштинских солдат и офицеров.[1840] Судьба голштинской гвардии Петра III оказалась трагичной: как сообщал в дешифрованном русской почтой письме от 17 августа 1762 г. английский посол Р. Кейт, три отправленных корабля с голштинцами погибли во время шторма.[1841]
Кабинетские ведомости подтверждают донесения дипломатов (Гольца и Мейнерцгагена) о поощрениях недовольных. Уже 14 июля Алексей Орлов получил для раздачи солдатам восемь тысяч рублей;[1842] кроме того, на «секретные выдачи» ушло ещё 12 тысяч и три тысячи «на секретное употребление» через Н. И. Панина.[1843] Платили не только солдатам. 4 600 рублей, согласно Е. Дашковой, получил И. И. Бецкой), 103 400 — дядя императора принц Георг Голштинский, побитый солдатами собственного полка. В 8 700 рублей была оценена служба капитан-поручика С. И. Озерова, конвоировавшего императора к месту последнего заточения. 12 тысяч достались подполковнику Семёновского полка Ф. И. Вадковскому. Двумя тысячами был пожалован преображенский майор Т. П. Текутьев — очевидно, за то, что не помешал заговорщикам поднять полк 28 июня. Даже столичным нищим было роздано через того же Вадковского три тысячи рублей.[1844]
В результате за полгода — с июля до конца декабря — из поступивших в Кабинет двух с лишним миллионов ушла сумма в 1 893 570 рублей (подсчёты наши). Эти расходы (в среднем примерно 315 тысяч рублей в месяц) несопоставимы с личными тратами Петра, который — для сравнения — за май 1762 г. раздал из Кабинета 13 265 рублей, за июнь — всего 9 931 рубль. Даже если учесть, что часть расходов новой императрицы была связана с дворцовым хозяйством, всё же можно утверждать, что переворот обошёлся казне примерно в полтора миллиона рублей. Но были и иные пожалования. Сохранившаяся ведомость раздачи дворцовых волостей показывает, что Пётр III успел за полгода царствования подарить 8 546 душ, а его супруга за восемь месяцев (к марту 1763 г.) в два с половиной раза больше — 21 423 души.[1845]
Ведомости Кабинета за 1763 г. (за январь-апрель и декабрь) и 1765 г. показывают, что выплаты «секретных» сумм продолжались и позднее: в марте-апреле 1763 г. Алексей и Григорий Орловы получили в общей сложности 13 тысяч рублей для раздачи «известным лицам»; прочие «секретные» выплаты составили 12 тысяч рублей.[1846] Деньги шли и через других Орловых и К. Г. Разумовского; иногда в расходных документах прямо указывалось, что суммы предназначены для раздачи гвардейцам.[1847]
Согласно черновой ведомости о денежных раздачах, в 1763 г. только «секретные» выдачи из личных сумм императрицы составили 427 042 рубля, а в 1764 — 433 577 рублей.[1848] В декабре 1763 г. на обмундирование телохранителей-кавалергардов ушло 30 тысяч рублей. В 1765 г. ближайшее окружение Екатерины (Орловы, Панин, Теплов, Шаховской, Чернышёв, Талызин) единовременно получили из «комнатных» сумм 246 900 рублей.[1849] Беловые ведомости за 1764 и 1766 гг. отсутствуют; но по документам 1767 г. «секретные» расходы составили 136 275 рублей, в 1768 г. обошлись в 120 тысяч рублей.[1850]
В названных выше материалах указывались только относительно крупные суммы; отдельно фиксировались многочисленные мелкие выдачи в 1–3 рубля солдатам, жёнам и вдовам военных и чиновников, лакеям и другим «бедным людям» придворного и столичного мира.[1851]
В октябре 1763 г. бывший канцлер А. П. Бестужев-Рюмин доверительно сообщил австрийскому послу, что Екатерина через своих секретных агентов «велит вывозить из империи весьма значительные и простирающиеся до нескольких миллионов денежные суммы», которые переводились на особые счета в Амстердаме и Гамбурге, о чём собеседник Бестужева уже знал.[1852] В ведомостях Кабинета мы обнаружили следы проведения такой финансовой операции, хотя общая сумма платежей остается пока неизвестной.[1853] Но они свидетельствуют, что императрица в 1762–1763 гг. чувствовала себя на троне неуверенно.
Бумаги Кабинета позволяют сделать вывод, что «стоимость» российских переворотов неуклонно возрастала ив 1762 г. составила уже существенную часть (порядка 10 %) бюджета, тогда как переворот, приведший к воцарению Екатерины I, обошёлся в 30 тысяч рублей.[1854] Кроме того, начиная, вероятно, с царствования Анны Иоанновны доходы правящей верхушки всё больше состояли не из «официального» жалованья, а из разного рода «пенсионов» и наград. К 1762 г. эта тенденция достигла максимума.
При этом награды распределялись дифференцированно. За год офицер-артиллерист Г. Г. Орлов стал камергером, графом, генерал-лейтенантом и генерал-адъютантом, кавалером орденов Андрея Первозванного и Александра Невского, поселился в императорском дворце и получил во владение дворцы Гатчины и Ропши. В 1768–1772 гг. он ежегодно получал от Екатерины «подарки» по 100 тысяч рублей на именины или день рождения.[1855] А. Г. Орлов стал в том же 1762 г. секунд-майором (а в 1765 — премьер-майором) гвардии с чином армейского генерал-майора и, помимо наград в 1762 г., с 1766 г. по 1796 г. получал особый «пенсион» в 25 тысяч рублей.[1856] Кроме того, братья Орловы стали к 1768 г. владельцами 9 571 души.[1857] В июле 1762 г. в следующий чин были произведены 36 преображенских офицеров.[1858]
Измайловский полк получил в июле 1762 г. 25 272 рубля — в два с лишним раза больше, чем все четыре гарнизонных полка (10 688 рублей). Поэтому рядовой армейский служивый, прогуляв пять с половиной полученных рублей, с неодобрением и завистью смотрел на избранных счастливцев. Но и в гвардии награды были скромнее по сравнению с облагодетельствованием беспородных елизаветинских лейб-компанцев. Гренадёры-измайловцы, первыми перешедшие на сторону Екатерины и даже выполнявшие «известную посылку» в Петергоф (видимо, речь шла об аресте Петра), несколько лет не могли получить обещанные 40 рублей и сержантские чины.[1859]
Зависть и недовольство вместе с видимой лёгкостью совершения «революции» порождали стремление «исправить» положение. Эту наметившуюся уже в 1741 г. тенденцию выразил Н. И. Панин в записке о необходимости Совета при императрице: «Мы с лишком тридцать лет обращаемся в революциях на престоле, и чем больше их сила распространяется между подлых людей, тем они смелее, безопаснее и возможнее стали».[1860]
Гвардейские тревоги
Постепенно включалась в работу дезорганизованная «перестройкой» Тайная экспедиция Сената. По её материалам можно составить представление об атмосфере после переворота. Дела 1762 г. довольно скудны; создаётся впечатление, что столичные новости ещё не разошлись по стране и не вызвали отклика. В августе отставной прапорщик Прохор Лазарев из Пскова заявлял, что «взбунтовался лейб-гвардии Преображенской и лейб-кирасирской полки и в подданстве быть не хотят» и к тому же «бывшего правления принц Иоанн найден». Будучи прислан по распоряжению Панина в столицу, отставник божился, что всё это ему рассказывали конногвардейцы, опасавшиеся нападения соперничавших полков.[1861]
Менялось и отношение к свергнутому императору. Первоначальные отзывы о нём были скорее неблагоприятными. Крестьянка Меланья Арефьева считала его «некрещёным»; московский дьячок Александр Петров — нарушившим «закон».