рицы и постричь её в монастырь. Законным наследником друзья считали Павла; но Опочинин не исключал и того, что сам имеет право на престол: со слов его «мамки», он являлся сыном Елизаветы и английского короля, якобы приезжавшего в Россию инкогнито.[1897]
В том же году к следствию были привлечены преображенский капитан Николай Озеров и его друзья — бывший лейб-компанец Василий Панов, отставные офицеры Ипполит Степанов, Никита Жилин и Илья Афанасьев. Заговорщики не просто ругали императрицу и её фаворита — критике подвергалась внутренняя и внешняя политика Екатерины. «Прямые сыны отечества» (так называли себя друзья) были возмущены, что не выполнены «при вступлении… разные в пользу отечества обещании, для которых и возведена на престол».
О каких обещаниях шла речь, не вполне понятно; но другие упрёки звучали так: «народ весь оскорблён»; «государственная казна растащена» и делаются заграничные займы; «не рассматриваны» полезные предложения Сената; гвардия пребывает «в презрении», а Орловы за границу «пиревели через аднаво немца маора двацать милионов»; в екатерининском «Наказе» «написана вольность крестьяном, это-де дворяном тягостно, и буде разве уже придёт самим пахать»; наконец, осуждался разрыв с Австрией, «с коею всегда было дружелюбие».
Заговорщики планировали возвести на престол Павла — при нём земли дворянам раздадут «безденежно» и ликвидируют откупа, поскольку «винный промысел самый дворянский». Екатерину же намеревались заточить в монастырь; а если бы она, как царевна Софья, попыталась вырваться оттуда, «во избежание того дать выпить кубок, который она двоим поднесла». Накануне ареста Озеров уже успел приготовить план Летнего дворца.[1898]
Это дело интересно, пожалуй, отразившимся в документах следствия уровнем представлений гвардейских офицеров нового поколения. Круг их интересов уже не ограничивается чинами и «деревнями»; в него входят и внешняя политика, и реформа государственной службы, и состояние казны (офицеры были в курсе состоявшихся заграничных займов). В то же время их критика направлялась под углом специфических военно-служилых интересов: императрица почему-то желает облегчить жизнь крепостных, «статским» неведомо за что дают постоянное жалованье, а откупщики теснят «самое дворянское» винокурение. «Сыны отечества» считали возможным предотвратить его «падение» только с привлечением «больших людей… которые издавна народ любят», — К. Г. Разумовского, Ф. М. Воейкова, А. И. Глебова, графов Паниных.[1899] Из дела следует, что таких попыток не было, как не было у заговорщиков и опоры в солдатских рядах.
А в гвардейских «низах» появлялись свои «зачинщики», не связанные с офицерами и вельможами. В 1771 г. волновались солдаты-преображенцы, предполагавшие, что Орловы замыслили «искоренить гвардию», и хотели «посадить на царство Павла Петровича».[1900] В июне 1772 г. обнаружились замыслы группы преображенских солдат-дворян во главе с капралом Матвеем Оловянниковым. Гвардейцы не только обвиняли Орловых, якобы собиравшихся принять десять тысяч армейских солдат «на наше место», но и хотели обратиться к Павлу с письмом (Екатерина приказала разыскать его) и предоставить ему престол. Но от предвкушения удачи у молодых солдат голова пошла кругом. Оловянников считал возможным уничтожить наследника и тут же обвинить в этом императрицу с целью оправдания её убийства, а затем самому занять трон: «А что же хотя и меня!» Своих друзей, из которых не все «умели грамоте», капрал намеревался произвести в генерал-прокуроры и фельдмаршалы.[1901] Вопреки обычному правилу, подобные беседы, как выяснило следствие, продолжались около года, и никто из привлечённых к следствию не донёс.
Екатерина была обеспокоена: в папке с приговорами Тайной экспедиции находится восемь её собственноручных записок Вяземскому по этому делу. Помимо 22 основных участников, были арестованы ещё многие, и императрица стремилась любой ценой пресечь ходившие по столице слухи. Она приказала генерал-прокурору: «Александр Алексеевич, скажите Чичерину (генерал-полицеймейстеру. — И.К.), что есть ли по городу слышно будет, что многие берутся и взяты солдаты под караул, то чтоб он выдумал бы бредню, чтоб настоящую закрыть. Или же и то сказать можно, что заврались», — и в то же время отдавала указания приготовить для арестованных помещения «за рекой», если не хватит места в крепости.[1902]
Оловянников был лишён дворянства; на плацу перед полком его выпороли кнутом, заклеймили буквой «3» (злодей) и отправили в Нерчинск на каторгу; его сообщников сослали в сибирские гарнизоны. Екатерина не смогла сдержать удивления: «Я прочла все сии бумаги и удивляюсь, что такие молодыя ребятки стали в такия беспутныя дела; Селехов старшей и таму 22 года…»; остальным заговорщикам было 17–18 лет. Едва ли самодержице приходило в голову, что дерзость семнадцатилетних солдат была побочным результатом её собственной инициативы. После этого она решила «гвардию колико возможно на сей раз вычистить и корень зла истребить».[1903] В значительной степени это ей удалось. Помогло Екатерине и то, что гвардейские «замешательства» уже не находили прежнего отклика в правящей верхушке.
Придворные «партии»
Д. Ле Донн применительно к началу правления Екатерины на первое место выдвигает клан Салтыковых-Трубецких: Н. Ю. Трубецкого, его зятьёв фельдмаршала П. С. Салтыкова и А. А. Вяземского, а также связанных родством с Салтыковыми 3. Г. Чернышёва и А. В. Олсуфьева. К другой группе относятся братья Панины и их племянник Б. А. Куракин; внимание этих лиц к внешней политике, по мнению исследователя, связывало их с братьями Голицыными (вице-канцлером и будущим фельдмаршалом) и со всем кланом Нарышкиных.[1904]
Д. Рансел выделил группировку Орловых вместе с генерал-фельдцейхмейстером А. Н. Вильбуа и возвратившимся из ссылки А. П. Бестужевым-Рюминым. Их оппонентами были клан Паниных, их родственники и сторонники (Б. А. Куракин, А. И. Бибиков, П. А. Румянцев, П. Д. Еропкин), а также члены бывшей «партии» Воронцовых (М. И. Воронцов, Я. П. Шаховской, А. Р. Воронцов).[1905] И. Г. Рознер и В. С. Лопатин полагают, что панинской группе противостояла прежде всего коалиция Орловых-Чернышёвых.[1906]
Выше уже шла речь о трудности определения политической позиции той или иной фигуры на основе родственных связей. Многочисленные переплетения родства, очевидно, предполагали возможности выбора, который едва ли всегда определялся клановой солидарностью. В данном случае нас интересует не столько создание собственной схемы придворной борьбы, сколько основные тенденции, а также роль самой Екатерины в «административной» истории царствования, о написании которой мечтал Ле Донн.
На первый план после переворота выдвинулись братья Панины и их окружение. Никита Иванович оставался воспитателем наследника, однако уже в связи с делом Хрущова и Гурьевых был назначен совместно с Глебовым управлять делами «особой важности» по ведомству бывшей Тайной канцелярии. Сосредоточенной в Померании армией вместо отстранённого Румянцева стал командовать П. И. Панин. Старшим сенатором остался зять Панина Неплюев; вслед за ними выдвигалось и младшее поколение родственников — племянник Панина Б. А. Куракин и будущий фельдмаршал Н. В. Репнин. Весьма важную роль в этой группировке играл Григорий Теплов, вскоре сделавшийся статс-секретарём императрицы.
В своё время В. А. Бильбасов жаловался на недоступность для исследователей хранившейся в Государственном архиве переписки основных участников переворота — Теплова, Панина, Бестужева, Г. Орлова. Сейчас эти материалы доступны; сенсационных подробностей они не содержат, но дают возможность судить о тесных связях внутри придворных группировок. Так, ловкий делец Теплов быстро сменил своего недавнего покровителя гетмана Разумовского, став доверенным лицом Панина. Его переписка показывает, что Теплов информировал Никиту Ивановича, какие указы состоялись, как были исправлены Екатериной, кому посланы копии, кто и когда ходит к императрице с докладом. В свою очередь, к Теплову адресовался с докладами и просьбами Неплюев, сообщавший, что «о патроне нашем многие ложные мнения признаваютца от зависти».[1907]
На другом полюсе придворного мира находились Орловы. Сам фаворит не был силён в интригах; но на него сделал ставку возвращённый из ссылки Бестужев-Рюмин. Его записки и письма фавориту говорят, что бывший канцлер пытался таким образом «провести» самые разнообразные дела: добивался льгот для «фабрикана» Пастухова, желал определить президента в Рижский магистрат, просил о «протекции» для некоего коллежского советника Сукина, о награждении архитектора Растрелли, а заодно и о финансовом «вспоможении» себе, поскольку кредиторы «неучтиво» требовали от него уплаты долгов.[1908]
Полем битвы придворных группировок стала внешняя политика, о чём свидетельствуют ответы советников Екатерины на поставленные императрицей в июле 1762 г. вопросы о её приоритетах и выборе союзника.[1909] Провал первой международной инициативы нового царствования (попытки посредничества между Пруссией и Австрией) стал платой за неуклюжую политику покойного Петра III. Надо было заново определять курс, и в окружении императрицы выявились принципиальные разногласия.
Бестужев осуждал отход от «старой русской политической системы» и к весне 1763 г. подготовил «великий проект» русско-австрийского союза, о чём не раз сообщал имперскому послу Мерси.