Замыкал эту плеяду человек, чьё имя стало нарицательным для целой эпохи — Эрнст-Иоганн Бирон. Первый «настоящий» фаворит ушёл из жизни вполне «по-европейски», передав в 1769 г. титул герцога Курляндии сыну Петру. Старый Бирон скончался в собственном дворце в 1772 г., а годом раньше умер его «преемник» А. Г. Разумовский.
Вместе с ними сходили со сцены представители младшего поколения петровских «птенцов» и те, чья карьера протекала уже после смерти царя-преобразователя. Это они творили «эпоху дворцовых переворотов», становились её героями и жертвами, создали дух своего времени, его «партии» и его мораль. Но теперь они уходили вместе со своей эпохой и, кажется, осознавали своё отличие от нового поколения. На просьбу Екатерины II рекомендовать кого-либо на своё место старик И. И. Неплюев ответил: «Нет, государыня, мы, Петра Великого ученики, проведены им сквозь огонь и воду, инако воспитывались, инако мыслили и вели себя, а ныне инако воспитываются, инако ведут себя и инако мыслят; итак, я не могу ни за кого, ниже за сына моего ручаться».[1952]
На смену им шли «екатерининские орлы» — ровесники и младшие современники императрицы: её полководцы (П. А. Румянцев, А. В. Суворов, Н. В. Репнин, М. В. Каховский), администраторы (А. А. Вяземский, А. И. Бибиков, Г. А. Потёмкин, Я. В. Брюс, А. Р. Воронцов, Я. Е. Сиверс, П. Д. Еропкин, Г. Р. Державин), дипломаты (А. А. Безбородко, Д. А. Голицын, С. Р. Воронцов), в вместе с ними целое поколение «инако воспитанных» дворян, которые могли выражать свой патриотизм, не напиваясь во дворце до бесчувствия и не заверяя в своей неспособности к чтению книг. Для них привычными становились чувство собственного достоинства, понятие о чести, а то и независимость, даже от высочайших милостей.
Екатерине пришлось строить отношения именно с этим поколением; надо признать, что с этой задачей она справилась успешно. Спустя четверть века после переворота она с гордостью могла сказать своему статс-секретарю Храповицкому: «Во время моего владения многое переменилось». Слова эти относились к гвардии, но на деле во многом изменился и сам механизм управления страной.
Остался специфический придворный мир с его интригами и закулисными «изворотами». Расширилась практика выдачи «пенсий» из кабинетских сумм, доходивших до полумиллиона рублей в год: «Тут убавить нечего, хотя б и нужно было», — полагала императрица даже во время финансовых трудностей в 1788 г.[1953] Однако навсегда исчезли былые всесильные обер-камергеры и обер-егермейстеры вроде отца и сына Долгоруковых, Разумовского и Бирона или генерал-адъютанты типа П. И. Шувалова. Придворные Екатерины Л. А., А. А. и С. К. Нарышкины, П. Б. Шереметев, И. И. Шувалов, М. К. Скавронский — важные вельможи, но все они отстранены от государственных дел и замкнуты на своей сфере.
Не стало больше и полунезависимых советов, подобных «верховникам» 1726–1730 гг. и министрам Кабинета 1731–1741 гг. Члены Совета при высочайшем дворе Екатерины не обладали самостоятельностью своих предшественников: императрица с помощью генерал-прокурора решала массу дел помимо них, по докладам Сената, коллегий и других учреждений.[1954] В «связке» «императрица — Совет» (или преобразованный и послушный, но сохранивший определённую компетенцию Сенат) заметно выросла роль фаворитов, но статус их в новой системе был уже иным.
«Случай» при Екатерине — это не право на произвол и исключительное влияние. Практичная императрица не только требовала от своих фаворитов соблюдения правил («будь верен, скромен, привязан и благодарен до крайности»), но и считала необходимым приобщать их к государственным делам. Кроме того, фаворитизм являлся каналом общения с «благородными» подданными и своеобразным «демократическим» способом приобщения к элите. «Частая смена фаворитов каждого льстила, видя, что не все были гении, почти все из мелкого дворянства и не получившие тщательного воспитания»[1955] — так смотрели люди эпохи Екатерины II на «известную должность» или «место» в дворцовых покоях со своим кабинетом и непременным кругом обязанностей, в соответствии со способностям каждого царицына любимца.
Способности, как известно, были разные. Григорий Орлов ходил на медведей и командовал кавалергардами, Александр Дмитриев-Мамонов сочинял пьесы, а Иван Римский-Корсаков играл на скрипке и, по компетентному мнению Екатерины II, был призван служить моделью для живописцев и скульпторов. Идеальной фигурой фаворита-сотрудника стал Г. А. Потёмкин, военный министр и генерал-губернатор Новороссии. Титул последнего из фаворитов Екатерины, Платона Зубова, свидетельствует о широких и разнообразных обязанностях любимца: «Светлейший князь, генерал-фельдмаршал, над фортификациями генерал-директор, главноначальствующий флотом Черноморским и Азовским и Черноморским казачьим войском, генерал-адъютант, шеф кавалергардского корпуса, Екатеринославский, Вознесенский и Таврический генерал-губернатор, член Военной коллегии, почётный благотворитель императорского воспитательного дома и почётный любитель Академии художеств».
Место «слова и дела» заняли более гибкие методы контроля над настроениями и намерениями элиты, хотя начальника Тайной экспедиции С. И. Шешковского императрица по-прежнему принимала во дворце. К концу царствования регулярным занятием Екатерины становится чтение перлюстрации иностранной и внутренней почты, не исключая корреспонденции самых высокопоставленных лиц, в том числе наследника.[1956] В столицах появились профессиональные информаторы, следившие за подозрительными, с точки зрения властей, фигурами. Их глаза и уши незримо присутствовали и во дворце.[1957]
Принципиально иной стала «смена караула» в политических «верхах». Перечисленных в этой главе фактов вполне хватило бы для обвинения бывшего канцлера Бестужева в измене и последующей ссылки. Но Екатерина демонстрировала обществу новую технику ротации кадров: отныне проигравших схватку за власть вельмож и вышедших из «случая» фаворитов впервые в русской политической истории XVIII в. (если не считать отставки в 1741 г. Миниха, которая всё-таки не уберегла фельдмаршала от осуждения) стали «увольнять» с почётом.
Таким «отставникам» (Бестужеву, Воронцову) императрица не только выплачивала известные суммы, но и покупала в казну их дома, чтобы помочь рассчитаться с долгами;[1958] К. Г. Разумовский был отставлен от гетманства с пенсией в 60 тысяч рублей и дворцом в Батурине. Отстранение от дел и даже опала теперь не означали безвозвратного крушения карьеры. К активной деятельности и высоким постам вернулись бывшие приближённые Петра III Д. В. Волков и А. П. Мельгунов и «проштрафившиеся» сподвижники Екатерины по 28 июня П. Б. Пассек и тот же Разумовский; устранённый из Сената А. И. Глебов впоследствии стал генерал-губернатором Белоруссии, а отставной фаворит П. В. Завадовский — крупным чиновником.
К концу первого десятилетия правления Екатерины сошли со сцены обе соперничавшие придворные группировки. Генерал-аншеф П. И. Панин ещё в 1770 г. вышел в отставку, ав 1773 г. и его брат был освобождён от должности воспитателя наследника, получив на прощание «звание первого класса в ранге фельдмаршала с жалованьем и столовыми деньгами», семь тысяч душ, а также «сто тысяч рублей на заведение дома, серебряный сервиз в 50 тысяч рублей, 25 тысяч рублей ежегодной пенсии сверх получаемых им 5 тысяч рублей, ежегодное жалованье по 14 тысяч рублей, любой дом в Петербурге; провизии и вина на целый год, экипаж и ливреи придворные». Затем стало ограничиваться влияние Никиты Ивановича в сфере внешней политики: пост вице-канцлера в 1775 г. занял И. А. Остерман, а в 1780 г. в Коллегии иностранных дел появился А. А. Безбородко.[1959] Ещё через несколько лет, когда Панин выступил против активной политики на юге и нового русско-австрийского союза, последовала полная отставка.
Одновременно происходил закат планиды Орловых. В 1772 г. закончился «случай» Григория, а с окончанием русско-турецкой войны в 1774–1775 гг. отправились в отставку и Алексей с Фёдором. Вместе с ними потерял свой пост З. Г. Чернышёв. Они уступили президентство в Военной коллегии, должность подполковника Преображенского полка и шефа кавалергардов Г. А. Потёмкину. У того, в свою очередь, появились новые противники в лице А. Р. Воронцова и П. В. Завадовского.[1960] Но перегруппировка в «верхах» теперь совершалась плавно, без резких потрясений и для самих участников, и для всего государственного механизма.
В уже цитированном разговоре, известном из дневника Храповицкого, Екатерина согласилась с мнением своего секретаря, что гвардия стала «не та, что была прежде»; с этим были солидарны и иностранные дипломаты.[1961] Как и её предшественницы, императрица проверяла рапорты по полкам, следила за чинопроизводством и отбором достойных кандидатов на вступление в полки, вникала в судебные дела гвардейцев, внимательно наблюдала за их настроениями: «Что говорят о произвождениях и награждениях?» Но при ней прекратилось обычное для предыдущей эпохи использование гвардейских солдат и офицеров в качестве чрезвычайных агентов правительства.
Изменился также способ комплектования полков и корпуса телохранителей-кавалергардов: основным источником их пополнения стал перевод из армии отличившихся солдат и унтер-офицеров. Порой Екатерина была недовольна «шалостями» таких выскочек («всякой сброд набирают, а раньше служили одни дворяне») и вспоминала прежние полномочия майоров гвардии. И всё же новый порядок закрепился в качестве правила комплектования гвардии, продолжавшего действовать и в XIX в. Приток служак-разночинцев неизбежно разрушал былую солидарность гвардейских рядов.