), но все они закончились провалом.
Во Франции правление Людовика XIV завершилось своеобразным «дворцовым переворотом», происходившим в несколько приёмов. Сначала престарелый монарх вопреки законам королевства, исключавшим возможность передачи короны по его усмотрению, признал своих внебрачных детей принцами крови и даже потенциальными наследниками престола. Однако 26 августа 1718 г. заседание парижского парламента признало завещание Людовика XIV незаконным; герцог был лишён всех постов и статуса принца крови и удалён из Парижа. Вслед за тем был раскрыт заговор испанского посла и виднейших французских вельмож.[1992]
В Дании вполне «переворотным» путём — с арестом и казнью — завершилось в 1772 г. 16-месячное правление «тайного кабинет-министра» Иоганна-Фридриха Струензе. Однако карьерный взлёт незнатного иностранца (от королевского врача до графа, фактического правителя государства и возлюбленного королевы) стал возможен при безумном короле Кристиане VII, который сначала находился под влиянием фаворита, а затем так же легко сдал его заговорщикам. А его падение было вызвано не только недовольством аристократов-придворных, но и серией радикальных реформ (введением свободы печати и вероисповедания, регламентацией крестьянских повинностей, сокращением государственного аппарата и придворного штата, утверждением равенства всех подданных перед судом и пр.).[1993]
В Португалии реформы первого министра двора маркиза Помбаля и его борьба с привилегиями знати и церкви вызвали в 1758 г. покушение на жизнь его покровителя, короля Жозе I. Монарх остался цел, а Помбаль сохранил власть до конца его царствования, когда по воле противников был схвачен, приговорён к смерти, но отправлен в изгнание.
В Испании после относительно спокойного XVIII столетия настала эпоха наполеоновских войн и революций, а восстановленная на престоле династия Бурбонов вступила в полосу кризиса. Король Фердинанд VII в изданной в 1830 г. Прагматической хартии подтвердил отмену прежнего порядка престолонаследия по мужской линии, утверждённого его предком Филиппом V в 1713 г., и передал престол дочери Изабелле, а не брату Карлу, что спровоцировало две гражданские войны; в промежутке между ними политическая борьба приняла форму «пронунсиаменто» — военных переворотов, возглавляемых генералами-диктаторами.[1994]
Особый случай представляют бывшие заморские владения Испании. Там, в возникших после успешной национально-освободительной борьбы молодых государствах, политические конфликты чаще всего разрешались с помощью переворотов во главе с военными лидерами — «каудильо»; например, в Боливии власть менялась таким образом десятки раз.[1995] При некоторых близких к российской действительности чертах (значительная роль государства в управлении экономикой, политический патернализм и клановость, особая роль армии в государстве, авторитарный характер власти) перевороты там также стали элементом политической системы — почти законным инструментом борьбы за власть и даже «способом существования и выживания ориентированной на Запад элиты в условиях незападного общества».[1996]
Но всё же в пределах Европы эпохи «старого режима» попытки силового захвата власти не получили сколько-нибудь широкого распространения. Они блокировались существовавшими в обществе институтами, которые к тому же использовали возникавшую ситуацию для собственного укрепления. Свержение короля Якова и династии Стюартов в Англии привело к установлению важнейших конституционных законов. «Билль о правах» и «Акт о мятеже» 1689 г. навсегда лишили корону права самостоятельно вводить налоги, приостанавливать действие законов и набирать армию в мирное время; «Трёхгодичный акт» 1691 г. определял точные сроки созыва парламента. «Акт об устроении» 1701 г. оформил новый порядок престолонаследия — переход короны к Ганноверской династии; а также утвердил право парламента на объявление войны и смещение судей.
Стабильность французской монархии после Фронды обеспечивалась не только наличием традиционных корпораций и институтов (судебных парламентов), но и господствовавшим в обществе «юридическим стилем мышления»: представлениями о праве как божественном и нерушимом установлении.[1997] Людовик XIV не меньше, чем его современник Пётр I, стремился укрепить свою личную власть, проводил реформы финансов, армии, системы управления и 33 из 54 лет царствования провёл в войнах. Но эти реформы совершались «человеческим темпом» и, в отличие от российских, были направлены на «улучшение старого» — кодификацию законодательства и сохранение прежних структур.[1998] В итоге абсолютистские режимы во Франции или Испании хотя и переживали периоды кризиса, но не знали дворцовых «революций» — их заменяли возвышение фаворитки или смещение министра; порой такая опала становилась даже предметом торга и давала «жертве» немалое состояние.
«Принцип преемственности» приводил к тому, что «король-солнце» на деле был, скорее, верховным арбитром в отношениях влиятельных корпораций, учреждений и их руководителей. Для Франции эпохи «старого режима» было характерно появление целых министерских династий (Лувуа, Поншартренов, Кольберов). Карьеры высших должностных лиц строились стабильно; примерно на 150 назначавшихся лично королём высших администраторов приходилось 45 тысяч чиновников, купивших свои должности и составлявших на местах судебные и финансовые корпорации. Аристократические партии времён Фронды превратились в придворные группировки, которые «объединяли вокруг влиятельного министра или фаворитки представителей бюрократической элиты, крупнейших финансистов, а порой также военачальников и прелатов. Основой такой партии был родственный клан, создавший клиентуру при дворе и в аппарате и стремившийся воздействовать через королевский совет и придворные связи».[1999]
Такая система предоставляла как определённые гарантии карьеры на королевской службе, так и немалую самостоятельность дворянству и бюрократии. Прочные правовые представления исключали силовые приёмы борьбы за власть. Наконец, присутствовал почти легальный способ выражения общественного мнения в виде песенок и памфлетов — откликов на происходившие события. В России той поры подобного рода материалы также можно встретить — только уже в делах Тайной канцелярии, куда попадали исполнители.[2000]
Однако более стабильная система французского «старого режима» с господством финансово-бюрократических группировок с широкой клиентелой при дворе и в аппарате управления или испанский вариант с полной «приватизацией» дворянством всей системы управления и колониальной экспансией[2001] имели меньше возможностей для самореформирования.[2002] Французские парламенты и преобладавшее в их составе дворянство выступили в XVIII в. против попыток модернизации существовавшей системы и отстаивали собственные кастовые интересы, не выдвигая никакой альтернативы «старому режиму». Такое сопротивление со стороны старой сословной структуры в немалой степени способствовало политической активизации «третьего сословия» и созреванию общеполитического кризиса в стране.[2003]
Динамика российского «переворотства»
Российские перевороты сохраняли сам принцип неограниченного самодержавия и стабильность феодально-крепостнической системы, её внутриполитический (закрепощение) и внешнеполитический (преемственность в действиях по отношению к Швеции, Польше и Турции) курсы. Такая стабильность во многом определялась традициями политической культуры России (развитием «служилой» государственности), что обусловило принципиально совпадение интересов основных политических сил — монархии, правящей элиты и дворянства. Несовпадение или разнонаправленность их действий могли бы привести к глубокому внутреннему кризису, как в соседней Речи Посполитой, где противоречия между шляхтой, магнатами и монархией закончились распадом государственности в XVIII столетии.
Отсутствие прочных сословных структур, неразвитость общественной жизни и господство «личного начала» («преобладание в государственном управлении частноправовых элементов», как определяли это явление отечественные правоведы) предоставляли самодержавию известную независимость, в том числе и способность к серьёзным реформам в XIX в. Но зато эти особенности, в сочетании с необычно высокой концентрацией власти, делали его более непредсказуемым по сравнению с западноевропейскими образцами. Общество же — в лице достаточно узкого круга вельможной знати и гвардии — не могло, да и не было способно контролировать власть иными средствами, кроме «удавки».
Условия достаточно резкого преобразования «отеческого правления» (по определению Н. М. Карамзина) в ходе петровских реформ с их военно-полицейскими методами порождали именно такой «простой» способ разрешения конфликтов в правящем кругу. Эту связь понимал уже М. М. Сперанский, когда указывал, что «патриархальное или домашнее» российское самодержавие ограничивает «фантом заговора, непрестанно грозящий ему».[2004] Российская монархия XVIII столетия не располагала квалифицированной, сплочённой и эффективной бюрократией, способной обеспечить управление и «исправить» ведущую к очередному перевороту ситуацию. Зато наличие гвардии как чрезвычайного института управления обеспечивало её вмешательство в политический процесс.