[2022] При этом уже со времён Екатерины II правительство взяло курс на недворянские слои в качестве источника пополнения управленческих кадров.[2023]
Смена ключевых фигур в системе высшего управления стала более цивилизованной. Арест и ссылка М. М. Сперанского без следствия и суда по устному распоряжению Александра I стали последним отзвуком прежних «падений» министров с заточением и конфискацией, но уже в гораздо более гуманной форме.[2024] Позднейшие отставки (А. А. Аракчеева при Николае I, П. А. Шувалова при Александре II, М. Т. Лорис-Меликова при Александре III) проходили ещё более мягко. Однако «бюрократическая придворная стена, отделяющая царя от России» (выражение из анонимного письма Николаю II), предохраняла его от попыток общественных сил повлиять на него, оставляя при этом в неприкосновенности влияние придворной камарильи.[2025]
Модернизация экономики и социальной структуры не касалась высшего эшелона управления: к рубежу XX столетия в России не появилось не только какого-либо представительного органа или единого кабинета министров, но даже чётко выработанной процедуры принятия законов. Историки уже не раз пытались ответить на вопрос, что помешало «увенчанию здания» в эпоху Великих реформ Александра II; в числе причин назывались и «николаевское наследие», и более широкий «самодержавный инстинкт, многовековой опыт абсолютной монархии».[2026] Этот же инстинкт, очевидно, порождал и не всегда оправданные опасения.[2027]
Неспособность поставить себя в правовые рамки, пренебрежение к «законодательным путам» были присущи всем преемникам Петра I. Вопреки закону о престолонаследии 1797 г. Александр I своим завещанием назначил императором брата Николая; Александр II вступил во второй морганатический брак с княжной Е. М. Долгоруковой, что вызвало осложнение отношений в царской семье; Александр III внёс в закон изменения, которыми ограничил число лиц императорской фамилии.[2028] До начала XX в. сохранялось никак и ничем не ограниченное прямое участие государя в управлении. Беззаконными оставались и основанные на «особом доверии государя» полномочия его главных агентов — генерал-губернаторов, что отлично осознавали сами представители высшей администрации России в XIX в.[2029]
«Окостенение» архаичной политической системы при нарастании кризисных явлений и невозможность сколько-нибудь легальных действий толкали радикальную молодёжь на крайние формы борьбы с самодержавием, которые, в свою очередь, отчасти воспроизводили тактику дворцовых переворотов прошлого. После неудачных попыток поднять крестьянское восстание с конца 1870-х гг. «Народная Воля» предполагала привести правительство в панику путём «искусно выполненной системы террористических предприятий» и создать удобный момент для захвата власти.
Непубликовавшийся пункт 5-го раздела «Д» программы Исполнительного комитета «Народной Воли» предусматривал организацию «заговора» и «переворота». О его «дворцовом» варианте рассуждали в 1881 г. члены комитета Л. А. Тихомиров и М. Н. Ошанина — в расчёте на «сто решительных офицеров, при условии нахождения среди них начальника дворцового караула».[2030] В 1882 г. офицеры, входившие в Военную организацию «Народной Воли», обсуждали планы захвата Кронштадта и ареста царской семьи на майском параде, включая, в крайнем случае, «истребление царя со свитой».[2031] При провозглашении Временного правительства в него предполагалось привлечь высокопоставленных военных — например, известного генерала М. И. Драгомирова.
Конечно, подобная тактика едва ли могла иметь успех. Но устаревший политический режим стремился урезать и без того малые возможности легальной политической деятельности, о чём свидетельствуют и «переворотное» изменение избирательной системы в 1907 г., и неосуществлённая попытка вновь разогнать Думу в 1913 г. Это, в свою очередь, ориентировало оппозицию (отнюдь не радикальную) на силовой захват власти: лидер партии октябристов А. И. Гучков уже в 1913 г. обсуждал идею переворота с близкими ему военными.[2032]
Призрак «переворотства» вновь ожил в политических кругах империи в годы Первой мировой войны. Неспособность Николая II понять сложность стоявших перед страной проблем, преодолеть полосу поражений на фронте и справиться с кризисными явлениями в тылу заставили мыслить в этом направлении и «оппозицию его величества» в Думе, и самых правоверных монархистов.[2033]
Конкретные очертания идея дворцового переворота приобрела осенью 1916 г., когда А. И. Гучков, М. И. Терещенко и Н. В. Некрасов обсуждали план, подразумевавший, по словам Гучкова, «захват царского поезда во время проезда из Петербурга в Ставку и обратно».[2034] Операция ставила целью отречение Николая II в пользу наследника Алексея и передачу регентских полномочий младшему брату царя, Михаилу. Однако позднее Гучков подвёл итог этим усилиям: «Сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но мало для реального осуществления, ибо никого из крупных военных к заговору привлечь не удалось».[2035] Как это бывает на излёте существования политического строя, дерзкая акция обернулась кровавым фарсом, когда от рук заговорщиков пал последний временщик Григорий Распутин. Но эта пародия на дворцовый переворот не могла спасти монархию.
Советский «скачок в социализм», в отличие от петровских реформ, имел целью принципиальное изменение существовавшего строя и привёл под воздействием всего комплекса российских социокультурных традиций (государственно-патерналистских, общинных, военных и т. д.) к созданию новой целостной общественной системы, об определении которой идут дискуссии до сего дня. Утверждение на протяжении 1920-х гг. диктатуры с привилегированным номенклатурным слоем и культом вождя сопровождалось ликвидацией любой политической оппозиции и в целом политической деятельности. Но эта деятельность только и могла образовать легальную сферу разрешения противоречий в обществе в условиях колоссального социального переворота. Её исчезновение неизбежно должно было привести к возрождению старых традиций политической борьбы; иных возможностей не давали ни режим, ни сама политическая культура общества.
Проблема смены руководства так же, как и в эпоху петровских реформ, порождалась исчезновением «легитимной» традиции, отсутствием как правовых норм, так и сколько-нибудь действенных институтов и механизмов гражданского общества. В такой системе неофициальное мнение могло быть только ересью, а оппозиция — заговором, что неизбежно порождало явления, очень похожие на дворцовые интриги прошлого. В этой борьбе формировались и распадались группировки внутри высшего звена партгосноменклатуры, интересы которых, как и логика кадровых перемещений, до сих пор непонятны даже весьма информированным исследователям.[2036]
Речь идёт не только о событиях 1930-х, 1953 или 1964 гг. И в современной действительности политологи отмечают тенденции «реконструкции традиционной для России политической организации» — прежде всего, концентрации и персонификации власти; определяющую роль «личных отношений, персональных и групповых неофициальных связей» в становлении и функционировании новых государственных учреждений.[2037] Сохраняется и даже усиливает свои позиции «нерациональная» российская бюрократия с весьма размытыми представлениями о законности и границах своих прав, ориентированная на исполнительность (в ущерб квалификации) и личную преданность в качестве залога успешной карьеры. Благополучно дожили до начала XXI в. патронажно-клиентские отношения в политике,[2038] имеющие не только прежние традиции, но и характерный тип массового сознания.[2039]
Если эти тенденции возобладают, история дворцовых переворотов в России имеет будущее. Само это понятие уже прочно вошло в современный политический язык и широко используется в средствах массовой информации. Несомненно, что это очень увлекательный сюжет для историка; но, как сказал в своё время В. О. Ключевский, «в нашем настоящем слишком много прошедшего; желательно было бы, чтобы вокруг нас было поменьше истории».
Приложение
В таблице 1 помещены составленные нами списки глав коллегий и ряда других центральных учреждений (Соляной конторы; Тайной, Монетной, Ямской и Медицинской канцелярий; Канцелярии конфискации; Сыскного, Судного и Сибирского приказов; Главной дворцовой канцелярии; Канцелярии от строений; Главной полицеймейстерской канцелярии; Раскольнической конторы) в период с 1720 по 1770 гг., которые позволяют определить персональный состав центрального государственного аппарата и проследить процесс сменяемости должностных лиц в «эпоху дворцовых переворотов».
В Таблице 2 приведены сводные списки российских губернаторов за тот же период. Имеющиеся указатели руководителей губерний начинаются, как правило, с 80-х гг. XVIII в.[2040] Список губернаторов XVIII — начала XX в. приведён в монографии Л. М. Лысенко, однако в этом издании данные о губернаторах первой половины XVIII в. неполны и в ряде случаев ошибочны.