На этот раз правящая верхушка сохранила единство, а стрельцы не смогли сломить сопротивление верных правительству войск. Несомненно, однако, что к концу XVII в. утвердившаяся было самодержавная власть при малолетних или неспособных к правлению монархах подверглась серьёзным испытаниям в виде активной борьбы за престол между соперничавшими группировками знати. Как бы ни квалифицировались события августа 1689 г. — как заговор Софьи или захват власти сторонниками Петра I, — их вполне можно назвать дворцовым переворотом.[290] То же определение применимо и к периоду апреля — сентября 1682 г., когда произошло несколько больших и малых переворотов, осложнённых выступлением стрельцов и посадских людей. Оставляя в стороне спор о народном или «антинародном» характере стрелецкого движения,[291] можно попытаться наметить черты этого нового явления в политической жизни страны.
В это время отрабатывается механизм переворота, выделяются его движущие силы, которые пока не всегда умело разыгрывают свои роли; впервые обозначается и возможность «женского правления». При этом наличие выбора между равно законными претендентами провоцировало такую ситуацию ещё при старой системе престолонаследия, то есть задолго до знаменитого петровского указа 1722 г.
Династический кризис можно считать частью «структурного кризиса XVII в.», хотя содержание этого понятия, как нам кажется, требует уточнения.[292] В его основе лежали нараставшее отставание России от передовых стран Европы, деформация фундамента российской военно-государственной системы — поместного землевладения и служилого «города», церковный раскол. Попытки выхода из кризиса неизбежно порождали в правящих кругах как «реформаторские» настроения, так и оппозицию им. Династические споры при отсутствии чётко определённых норм престолонаследия до предела обострили существовавшие в «верхах» противоречия.
В обоих случаях — в 1682 и 1689 гг. — перевороты были невозможны без действовавшей (или угрожавшей действием) военной силы, способной контролировать столицу и центральный аппарат управления. В XVII столетии такой силой стали стрельцы — военно-корпоративная организация служилых людей «по прибору», имевшая ряд привилегий). При Алексее Михайловиче они являлись не только частью армии, но и основной полицейской силой в столице, и царской охраной. В этом смысле расположенные в Москве стрелецкие полки можно сравнить с гвардией XVIII в.[293]
Стрельцы положили начало традиции военного вмешательства в вопросы престолонаследия, хотя, по-видимому, ещё не осознавали его как своё право и старались легитимизировать свои действия в 1682 г. Земским собором и жалованными грамотами. Однако они отличались от петровской гвардии как раз тем, что сохранили связь с посадом и, как показали события 1682 г., могли представлять угрозу для правящего круга.[294] Отсутствие должной организации и несогласия среди стрельцов сделали их небоеспособными; но всё же исход придворного конфликта решили стрелецкие командиры, явившиеся 30 августа в Троицу: именно после этого правительство Софьи лишилось военной опоры; Боярская дума решила выдать Ф. Шакловитого и потянулась на поклон к Петру I.[295]
Сами же соперничавшие группировки ещё не умели или не решались действовать активно: одни игнорировали явную угрозу, другие пытались прийти к власти на волне движения чуждых им социальных групп, третьи боялись энергичных шагов. В 1689 г. сторонники Софьи не были готовы напасть на Преображенское, но и приближённые Петра I предпочли отсиживаться за монастырскими стенами; обе группировки пытались перетянуть на свою сторону Думу, двор и гарнизон.
Но если отбросить некоторую неловкость участников и их стремление замаскировать свои действия традиционными формами, то перед нами настоящие дворцовые перевороты (в 1682 г. даже несколько) со всеми их атрибутами. Придворные интриги превращаются в заговор и сопровождаются переходами из одного лагеря в другой — это было характерно для боярского клана Одоевских в 1682 г. и патриарха Иоакима во время регентства Софьи;[296] смена власти происходит с помощью ударной силы в виде верных воинских частей; новые правители производят «чистку» фигур на ключевых постах в системе управления.[297]
К концу столетия намечается выдвижение фаворитов (И. М. Языкова, А. С. Матвеева, В. В. Голицына), устранение которых сопровождается сменой верхушки чиновничьего аппарата. Политическая борьба получает «идеологическое обеспечение» в виде публицистических произведений и прямых фальсификаций в официальных документах, порой создаваемых задним числом. Появляются, наконец, намерения физического устранения законного и «природного» царя, что в XVIII в. станет обычной практикой.
Концентрация власти и нараставшая бюрократизация государственного аппарата вместе с обозначившимся разложением служилого «города» устраняли с арены политической борьбы провинциальных дворян; не случайно поместное ополчение не проявило себя во время кризиса 1689 г. — к Троице собрались лишь несколько десятков человек. Политика регентши была направлена на удовлетворение дворянских чаяний, о чём свидетельствуют наказ сыщикам 1683 г., восстановление постов губных старост, повеление «справлять» любые по размерам поместья за малолетними наследниками в 1684 г., земельные пожалования в связи с «Вечным миром» 1686 г. Но для совершения переворота в столице этот фактор оказался несущественным и не спас правительство.
Между прочим, это означает, что утверждения о прямой связи политических переворотов с теми или иными интересами дворянского сословия не всегда корректны. Зато в условиях нестабильности растёт зависимость между политической лояльностью приближённой в данный момент к монарху группировки и её оплатой в виде земельных раздач. В сравнительно спокойное царствование Алексея Михайловича было пожаловано 13 960 крестьянских дворов, за шесть лет правления царя Фёдора Алексеевича — 6 274, а в 1682–1690 гг. — уже 17 168. Одни только Нарышкины получили из дворцовых владений 6 500 дворов.[298]
Иногда такие перевороты практически ничего не меняли в политике, приводя лишь к смене лиц, стоявших у власти; в других случаях можно заметить попытки поворота правительственного курса. Так, переворот 1689 г., утвердивший власть Петра I, был, вопреки обычным представлениям, не победой молодого реформатора над косным боярством, а скорее консервативной реакцией на западническую и «латинофильскую» политику правительства Софьи и Голицына. Не случайно его поддержал патриарх Иоаким, уже через несколько дней после победы Петра потребовавший высылки из России всех иноземцев. В начале 1690-х гг. Пётр I являлся скорее символом, чем реальным правителем и занимался главным образом любимыми «марсовыми» и «нептуновыми потехами».[299] Все высшие посты были захвачены сторонниками и родственниками Нарышкиных (Т. Н. Стрешнёвым, И. Б. Троекуровым, Л. К. Нарышкиным, Б. А. Голицыным и др.); прошло немало лет, прежде чем царь привёл к власти свою «команду» и приступил на рубеже веков к решительным преобразованиям.
Окончательное утверждение на престоле Петра I открыло новую эпоху в истории России и на время устранило возможность новых переворотов.
Глава 3.1725 г.: Петровское «наследство»
Какову он Россию свою сделал, такова и будет…
Цена имперского величия: предпосылки «дворских бурь»
22 октября 1721 г. канцлер Г. И. Головкин от имени Сената просил Петра принять звание «отца Отечества, Петра Великого, императора Всероссийского». Ориентация царя на римскую императорскую традицию совпала с завершающим этапом формирования самодержавной монархии в России и утверждением новой роли страны в системе международных отношений.
Однако по мере побед российского оружия выдвигались и новые проблемы. Претензии на господство на Балтике способствовали складыванию враждебного России блока во главе с Англией. Несмотря на подписанный им в 1724 г. с Турцией мирный договор, турецкая армия устремилась в Иран, создав угрозу территориям по западному и частично южному побережью Каспийского моря, завоёванным в ходе «персидского похода» 1722–1723 гг.[300] Предпринятые союзником, саксонским курфюрстом и польским королём Августом II, попытки увеличить армию вызвали в Петербурге озабоченность; накануне смерти Петра I его посол в Варшаве князь С. Г. Долгоруков просил денег для раздачи депутатам сейма, «дабы помянутой сейм ко окончанию не привести».[301] Стремление урезать автономию Украины вызвало брожение казацкой «старшины». Пётр полагал, что после Богдана Хмельницкого «все гетманы явились изменниками»; в 1723 г. он отложил выборы и арестовал вероятного их победителя Павла Полуботка вместе с другими представителями «старшины».
Блеск празднеств не мог скрыть от наблюдателей тяжёлого внутреннего положения страны. Недостаток средств вынуждал уже в 1723 г. разложить недостающую сумму «на всех чинов государства, которые жалованье получают». Зарплату не платили даже гвардии и Тайной канцелярии: в сентябре 1724 г. руководители Тайной канцелярии П. А. Толстой и А. И. Ушаков подтвердили, что их подчинённые «весьма гладом тают».[302]