[350] Но, как указывают пометы в списке Преображенского полка 1725 г., дети петровских офицеров уже получали иное образование: сыновья майоров Г. Д. Юсупова и С. А. Салтыкова учились во Франции, а отпрыски младших офицеров изучали «русскую и французскую грамоту», геометрию и фортификацию в Петербурге в «немецкой» и других школах.[351]
Дело царевича Алексея и проблема престолонаследия
По распоряжению Петра I его сын от нелюбимой и сосланной в монастырь Евдокии Лопухиной в 1711 г. по воле отца вступил в брак с кронпринцессой Шарлоттой-Софией Брауншвейг-Вольфенбюттельской. В следующем же году сам царь «оформил» свои отношения с бывшей пленницей Мартой Скавронской, ставшей царицей Екатериной Алексеевной (причём царевич стал её крестным отцом). От брака Алексея — ставки в дипломатической игре его отца — 12 июля 1714 г. родилась дочь Наталья, а 12 октября 1715-го. — сын Пётр.
Положение сына официального наследника престола сразу же оказалось под угрозой. Уже через десять дней умерла его мать; а на следующий день Екатерина родила сына, тоже названного Петром. Характерно, что имя несчастной Шарлотты-Софии было использовано заграничными самозванцами: в Европе ходили слухи, что принцессу похитил влюблённый в неё кавалер и тайно обвенчался с ней во Франции; в 1773 г. там умерла некая дама, выдававшая себя за «бывшую российскую царевну.[352] Узел династического спора завязался в тот момент, когда подходило к концу столкновение Алексея с отцом, «омерзение» к особе которого переросло у наследника в неприятие его преобразований, приведшее к его бегству за границу.
Итогом стал разыгранный в Кремле спектакль прощения и отречения от престола, затем следствие в застенках Тайной канцелярии, смертный приговор Верховного суда, связавший круговой порукой сподвижников Петра, и загадочная смерть в Трубецком раскате Петропавловской крепости. Какими бы ни были последние минуты жизни Алексея (происхождение опубликованного Герценом в 1858 г. в «Полярной звезде» письма с описанием умерщвления царевича по приказу Петра остаётся загадкой[353]), в народном сознании царь вполне мог выглядеть убийцей сына. Ветераны петровской эпохи спустя много лет рассказывали собеседникам: «Знаешь ли, государь своего сына своими руками казнил», — как это делал в 1749 г. солдат Навагинского полка в далёком Кизляре Михаил Патрикеев.[354]
Вплоть до недавнего времени эти события оценивались в нашей литературе как разгром реакционных сил, знаменем которых был Алексей.[355] Предпринятое недавно новое исследование «дела» показывает, что при дворе к середине 1710-х гг. сложились две противоборствовавшие «партии»: во главе первой стоял А. Д. Меншиков, другую возглавляло семейство Долгоруковых, приобретавшее всё большее влияние на Петра I. К взрослевшему наследнику тянулись лица из ближайшего окружения Петра, в их числе фельдмаршалы Б. П. Шереметев и В. В. Долгоруков, сенаторы Я. Ф. Долгоруков и Д. М. Голицын. Эта «пассивная оппозиция» (А. В. Кикин, Д. М. и М. М. Голицыны, Я. Ф. и В. В. Долгоруковы, Б. П. Шереметев, царевич Василий Сибирский) были готовы после кончины Петра перейти от выжидания к активным действиям. С этой целью был разработан план, предусматривавший возведение Алексея на престол или утверждение его регентом при единокровном младшем брате.[356]
Некоторые авторы считают возможным охарактеризовать эту группировку как «умеренных реформаторов европейской ориентации».[357] Выводы эти кажутся обоснованными применительно к таким личностям, как А. В. Кикин или В. В. Долгоруков. Однако в кругу «сообщников» были и люди, настроенные против всяких реформ. Едва ли стоит идеализировать и погибшего царевича: он сам признавался, что «всегда желал наследства» и понимал, что за трон предстоит борьба, поскольку отец решил сделать наследником младшего сына, то есть фактически отдать правление в руки Екатерины. Каково было Петру читать мысли своего первенца в откровениях «девки» Ефросиньи: «Надеется отец мой, что жена его, а моя мачиха, умна; и когда, учиняя сие, умрёт, то де будет бабье царство. И добра не будет, а будет смятение: иные станут за брата, а иные за меня».[358]
Можно сомневаться в искренности данных Алексеем 22 июня 1718 г. на допросе с пыткой показаний о якобы имевшемся у него намерении «не жалея ничего, доступать наследства» при военной поддержке со стороны Австрии, хотя эти слова и не были «подсказаны» ему в письменных вопросах, а о предложении «цесарцами» помощи царевич сам заявил ещё 8 февраля.[359] Находясь в австрийских владениях, он отправил Карлу XII письмо с просьбой о защите. Ответ, переданный через находившегося на шведской службе Станислава Понятовского и содержавший обещание вторжения шведской армии, опоздал — павший духом Алексей уже отбыл из Неаполя.[360]
Если бы в случае внезапной смерти Петра царевич оказался на престоле, как сочетались бы с планами просвещённых реформаторов намерения Алексея опереться на духовенство (он рассчитывал, что архиереи и священники его «владетелем учинят»), не «держать» флот и устранить старых слуг отца? Да и сами «оппозиционеры» не были едины; к примеру, Кикин хранил письмо царевича, адресованное В. В. Долгорукову, «на обличение» последнего. Алексей унаследовал отцовский темперамент: пообещал посадить на кол князя Трубецкого и сына канцлера Головкина и всерьёз собирался жениться на своей крепостной любовнице: «Видь де и батюшко таковым же образом учинил».[361] Можно предположить, что, приди царевич к власти, в имперской верхушке начались бы столкновения с вероятными исходами как в виде дворцового переворота, так и в виде ссылки или плахи для европейски ориентированных и самостоятельных вельмож. Но и избранный Петром «силовой» выход из кризиса вместе с устранением законного, в глазах общества, наследника обещал потрясения в будущем.
По воле царя Россия в 1718 г. присягнула новому наследнику — его сыну Петру Петровичу. Но в апреле 1719 г. тот неожиданно умер, и четырёхлетний сын Алексея опять стал кандидатом на престол и объектом политических интриг: за ним начали пристально наблюдать иностранные дипломаты.[362] В 1720 г. внук появляется на миниатюрном семейном портрете Петра I, исполненном Г. Мусикийским; а в 1722 г. был заказан и написан Луи Караваком портрет маленького Петра и его сестры, где дети изображены в виде Аполлона и Дианы.
В октябре 1721 г. внимательный и хорошо информированный французский посол при русском дворе Жан Кампредон осторожно назвал наследницей старшую дочь царя Анну, а 10 ноября доложил о долгом разговоре с П. П. Шафировым, сообщившим ему: «…император, некоторые другие державы и даже кое-кто из наших хлопочут о назначении наследником внука царя, чего сам царь, сколько я могу судить, не желает. Отец этого принца покушался на жизнь и на престол его царского величества; большая часть нынешних министров и вельмож участвовала в произнесённом над ним приговоре. К тому же весьма естественно отдавать преимущество собственным детям, и, между нами, мне кажется, что царь назначает престол своей старшей дочери, которую отдаст замуж за какого-нибудь принца, не имеющего собственного государства и могущего поэтому жить среди нас и перейти в нашу веру». В следующем донесении француз уверял, что царица «не помнит себя от радости» после того, как Пётр обещал ей провозгласить старшую дочь наследницей.[363]
Но у такой комбинации нашлись противники. В мае 1722 г. тот же Кампредон сообщал, что царица опасалась внимания мужа к беременной от него дочери молдавского господаря Дмитрия Кантемира: «как бы царь, если девушка эта родит сына, не уступил убеждениям принца валахского и не развёлся с супругою для того, чтобы жениться на любовнице, давшей престолу наследника мужского пола».[364] Возможно, Мария Кантемир не была красавицей, но уж точно умницей: знала греческий, французский и итальянский языки, любила читать, чем отличалась от российских сверстниц. Княжна сумела обратить на себя внимание государя и вместе с отцом сопровождала его на юг, но в самом походе не участвовала, оставшись в Астрахани. Там, судя по всему, Мария и потеряла ребёнка — ив столицу уже не вернулась, а отбыла с больным отцом в имение.
В июле 1722 г. имперский посланник граф Стефан Вильгельм Кинский в беседе с Шафировым и Ягужинским настаивал на правах единственного мужского отпрыска Романовых и одновременно племянника супруги императора Карла VI. Австриец пугал собеседников «междоусобными войнами» в ином случае и предлагал оригинальный выход из династической коллизии — женить внука царя на его дочери Елизавете, вследствие чего Россия получит законного монарха, произойдёт примирение двух ветвей династии и последует заключение союза с империей; после смерти Петра Екатерина станет регентшей при юном императоре, а другим её дочерям Карл VI устроит браки с «князьями империи».[365]
Проникнуть в планы царя не удалось: в 1724 г. Кампредон признался, что так и понял, получит ли престол дочь Петра Анна, «как вообще все думали до сих пор», или всё-таки внук. Между тем в 1723 г. в числе претендентов появилась и жена Петра Екатерина — началась подготовка к её коронации. По данным прусского посла Мардефельда и датского посланника Вестфалена, царица Екатерина смотрела на дочь как на соперницу.