Из протоколов Сената следует, что в восьмом часу утра 26 января на заседание явились Я. В. Брюс, В. Л. Долгоруков, Ф. М. Апраксин, П. А. Толстой, Г. И. Головкин и Д. М. Голицын. Заседали недолго; к девяти часам явился посланный «от двора» Родион Кошелев, и сенаторы отправились в «зимний дом».[395] В тот же день Кампредон написал в Париж, что Пётр не сделал распоряжения о преемнике, однако высшие чины империи, представлявшие разные «партии», пришли к согласию: «Сенат принял уже меры сообща с царицей. Наследником, говорят, будет провозглашён великий князь, внук царя, а во время его несовершеннолетия царица будет правительницей совместно с Сенатом».[396]
Тогда же Гохгольцер написал в Вену: «В 5 часов вечера и 4 часа перед отходом почты ко мне пришли и втайне сообщили о неимении никакой уже надежды на выздоровление царя. В кишечных ранах царя появился или, как ежеминутно опасаются, появится антонов огонь. Лицо, доверившее мне это, и на которое можно вполне положиться, сообщило мне также о неимении никакого письменного распоряжения либо завещания; царь же до того слаб, что почти не в состоянии ничего говорить. При таких опасных обстоятельствах все сенаторы и гвардейские офицеры собрались для принятия необходимых мер касательно наследия престола, а именно для немедленного объявления и присяги всех высших и нижних гражданских и военных служащих лиц после смерти царя его племяннику, великому князю. Всё дело уже так условлено, что в случае противуречащего ему словесного царского распоряжения несколько лиц будут назначены отправиться к царю в комнату и воспрепятствовать такому распоряжению. В то же время со стороны здешних сенаторов, а также и его высочества герцога Голштинского последовала просьба к её величеству царице не вмешиваться самой в вопрос о престолонаследии, в каковом случае она получит и впоследствии поддержку, а также и всё подобающее ей по сану».[397]
Подводя итог этого дня, можно предположить (даже при искажённости и неполноте попадавшей к дипломатам информации), что кризис в состоянии больного императора наступил 5 января, и тогда не решённый прежде вопрос о наследнике привёл к противоборству придворных «партий». Как можно судить из донесений дипломатов, в течение 25–26 января наметился компромисс между сторонниками Петра-внука и Екатерины. Такая комбинация должна была утвердить на троне законного в глазах большинства населения наследника и ограничить авторитетом высшего государственного органа — Сената — власть регентши Екатерины и её ближайшего окружения. Только в докладе австрийского посла встречается известие о существовании третьей группировки, которая «носилась с тем, чтобы форму правления по шведскому образцу установить и затем к той партии переметнуться, у которой оказались бы лучшие и наиболее надёжные кондиции»;[398] других данных о существовании такой «партии» нет.
Однако свергать ограниченную в правах царицу и её дочерей не было необходимости, и повествование Бассевича о заговоре против Екатерины не соответствовало действительности. Заговор, если он и имел место, был организован именно в пользу самодержавия Екатерины, для устранения сына Алексея и любых ограничений власти императрицы. Именно с этой целью действовали в ночь на 28 января Меншиков, Толстой, Ягужинский, Макаров, их адъютанты и доверенные лица. Как сообщил голландец де Вилде, 26 января дворец был окружён стражей; что можно объяснить усилившейся изоляцией умиравшего царя.[399]
У постели Петра постоянно дежурили, по сообщению Кампредона, преимущественно сторонники Екатерины: Ягужинский, Меншиков, Толстой, Апраксин, Репнин и канцлер Головкин — хотя два последних, как видно из позднейших донесений, в вопросе о престолонаследии проявили колебания. Все источники единогласно утверждают, что не отходила от царя и сама Екатерина.
В утренней депеше от 28 января (8 февраля) Кампредон сообщил о смерти Петра I, но ещё не знал подробностей; он писал, что именно в тот момент во дворце шла борьба двух группировок вокруг трона и он только что «получил уведомление, что восторжествует, кажется, партия царицы».[400] Последующие сообщения были отправлены им и его коллегами-дипломатами уже 30 января (10 февраля) после того, как они были официально извещены о смерти императора.
Французский и прусский послы к тому времени уже располагали информацией о событиях, и текст их депеш оказался при сличении почти идентичным, что ясно даже из перевода:
Кампредон:
«Орудием всего этого явился князь Меншиков, склонивший на сторону императрицы гвардейский полк. Как только император простился с ними, Меншиков повёл всех гвардейских офицеров к императрице, которая напомнила им, как много делала всегда для них, как заботилась о них в походах, и выразила надежду, что они не покинут её в несчастье. Тогда они все принесли присягу в верности императрице и со слезами поклялись ей, что скорее дадут себя изрубить в куски у ног её величества, чем позволят возвести на престол кого-либо иного.
Между тем Меншиков, не теряя времени, до самой кончины императора работал ревностно и поспешно, склоняя в пользу императрицы гражданские и духовные чины государства, собравшиеся в императорском дворце. Князь не жалел при этом ни обещаний, ни угроз для своей цели. Он примирился со своими врагами и уверял всех, что не преследует никаких корыстных целей, а только решился поддерживать семью своего императора до последней капли крови. Бассевич также много поработал для своего государя в этом случае, от которого зависело всё счастье герцога Голштинского. И министр этот действовал так искусно, что успел примирить Ягужинского с Меншиковым и убедил его объявить себя за императрицу.
К моменту кончины императора все меры были уже приняты; и когда сенаторы, министры, генералы и несколько епископов собрались на совет, им объявили, что так как понесённая всеми потеря вынуждает их подумать о новом правлении, то они прежде всего должны вспомнить, в чём присягали императрице касательно престолонаследия. Затем прочтены были самая присяга и подробное разъяснение её…»
Мардефельд:
«Орудием в этом деле послужил ей князь Меншиков, склонивший на её сторону гвардейские полки, которые питали к покойному императору бесконечную любовь и почтение. Как только царь простился с гвардейскими офицерами, Меншиков повёл их всех к императрице. Последняя представила им, что она сделала для них, как заботилась об них во время походов, и что, следовательно, ожидает, что они не оставят её своею преданностью в несчастии. На это поклялись они под сильным плачем и стоном её величеству, что все они лучше согласятся умереть у её ног, чем допустить, чтобы кто-то другой был провозглашён.
В продолжение остального времени, до кончины императора, старался князь Меншиков с чрезвычайной бдительностью и умом склонить на сторону императрицы духовные и светские сословия, бывшие всё время собранными в царских палатах. Для этого он употреблял обещания и угрозы, примирился со всеми врагами и постоянно и твёрдо утверждал, что он этим не думает выиграть что-нибудь лично для себя, а желает поддерживать до последней капли крови права императорского семейства.
Фон Бассевич также принимал в этом деле горячее участие, так как от него зависит благополучие его господина. Он работал день и ночь, чтобы помочь склонить к нему сенаторов и министров, и ему действительно посчастливилось помирить Ягужинского с Меншиковым и привлечь его на сторону императрицы.
Чрез это дела расположились так, что тотчас после кончины императора сенаторы, министры и генералы, а также некоторые из епископов держали совет, в котором речь клонилась к тому, что так как после столь великой потери необходимо приступить к утверждению другого правительства, то они все должны помнить, какую клятву давали императору касательно престолонаследия. После этого была прочтена присяга и акт о правах на престол…»
Далее в процитированных выше документах столь же схоже продолжался рассказ о том, как кабинет-секретарь Макаров доложил собравшимся об отсутствии письменного завещания Петра и все единогласно постановили считать Екатерину самодержавной императрицей на основании акта коронации как последней воли Петра I. Был подписан соответствующий документ, после чего Екатерине принесли присягу — сначала собравшаяся во дворце знать, а затем гвардейские полки; причём «некоторые гвардейские офицеры в сильном волнении кричали, что если совет будет против императрицы, то они размозжат головы всем старым боярам». Затем шли известия об отправке в Москву для приведения к присяге И. И. Дмитриева-Мамонова, посылке соответствующей инструкции в украинскую армию М. М. Голицына и подготовке похорон императора. На этом одинаковый текст в депешах обрывался, и обе они заканчивались авторами уже «от себя», но без существенных подробностей по интересующему нас вопросу.
В августе 1725 г. Франция и Англия создали враждебный России и Австрии Ганноверский союз и вовлекли в него бывшую союзницу России — Пруссию. Отношения между Версалем и Берлином уже в начале 1725 г. допускали взаимный обмен информацией послов, ибо только так можно объяснить такое сходство текстов на разных языках. Скорее всего, именно Мардефельд получил информацию от Кампредона, а не наоборот; депеши французского посла выгодно отличаются от сообщений других дипломатов полнотой и богатством подробностей: его информаторами были сам Бассевич, генерал-прокурор Ягужинский и дворянин Алексей Юров из окружения царицы. Позднее дипломат рекомендовал его своему начальству: «…Юров, камергер царицы, восемь лет жил в Париже, где и женился на француженке, привезённой им сюда. Это один из самых разумных русских, каких я знаю. Он имеет доступ к государыне и расположен к Франции. Его приятель Макаров покровительствует ему, и через него можно сообщить последнему всё, что потребуется».