Члены Верховного тайного совета — высшего государственного органа страны — должны были решать судьбу монархии. Пятнадцатилетний император наследника не оставил и своей воли, согласно петровскому закону о престолонаследии 1722 г., выразить не успел. Да и едва ли её приняли бы во внимание, если вспомнить, как распорядились судьбой престола после смерти его деда. Завещание покойной Екатерины I устанавливало порядок передачи престола: в случае смерти Петра II бездетным трон наследовали её дочери Анна и Елизавета. Но, во-первых, само это завещание было сомнительным; во-вторых, в «эпоху дворцовых переворотов» такие вопросы уже решались «силой персон» в ходе борьбы придворных группировок.
Опыт «силовых» решений 1725–1727 гг. уже был усвоен не только российской политической верхушкой, но и европейскими дипломатами при русском дворе. Датский посланник X. Вестфалей во время болезни Петра II призывал князей Долгоруковых действовать по примеру Толстого и Меншикова, чтобы «доставить подобное же преимущество» обручённой невесте императора княжне Екатерине.[795] Другое дело, что отец и брат невесты не обладали решительностью светлейшего князя Меншикова. Иван Долгоруков вроде бы попробовал провозгласить сестру императрицей; но эта попытка окончилась провалом. Расколом «фамилии» и противодействием других правителей (прежде всего Остермана) был сорван и замысел обвенчать заболевшего царя.[796]
На ночном совещании старший и наиболее авторитетный из «верховников» князь Дмитрий Михайлович Голицын пресёк попытку Долгоруковых объявить о якобы подписанном Петром завещании в пользу своей невесты. Вслед за тем отпали кандидатуры дочери Петра I Елизаветы и внука Карла-Петера-Ульриха: первая была слишком молода и рождена до брака, а второй — младенец, от имени которого мог претендовать на власть недавно выпровоженный из России в своё княжество его отец, герцог Голштинский. Здесь и пришлась ко двору митавская затворница. С помощью наиболее гибкого из Долгоруковых, дипломата Василия Лукича, Голицын предложил избрать на российский престол природную московскую царевну и вдовую курляндскую герцогиню Анну.
Выбор казался наилучшим. Старшая сестра Анны, Екатерина, отличалась решительным характером и состояла в браке с герцогом Мекленбургским — первым скандалистом среди германских князей, к тому времени изгнанным из своего герцогства. Младшая Прасковья состояла в тайном браке с гвардейским подполковником И. И. Дмитриевым-Мамоновым. Бедная вдова, много лет просидевшая в провинциальной Митаве (ныне Елгава в Латвии), не имела ни своей «партии» в Петербурге, ни заграничной поддержки. Журнал заседания Верховного тайного совета зафиксировал введение в его состав двух фельдмаршалов — В. В. Долгорукова и М. М. Голицына — и сообщил: «Верховный тайный совет, генералы фелть маршалы, духовный Синод, також из Сената и из генералитета, которые при том в доме его императорского величества быт случилис, имели разсуждение о избрании кого на росиской престол, и понеже императорское мужескаго колена наследство пресеклос, того ради разсудили оной поручить рожденной от крови царской царевне Анне Ивановне, герцогине курлянской».[797]
Кандидатура Анны прошла единогласно. Но вслед за этим Голицын предложил собравшимся «воли себе прибавить». «Хотя-де и зачнём, да не удержим этова», — откликнулся В. Л. Долгоруков. «Право де, удержим»», — настаивал Голицын и пояснял: «Буде воля ваша, толко де надобно, написав, послать к ея императорскому величеству пункты». Именно так, по рассказу В. Л. Долгорукова на следствии в 1739 г., была провозглашена идея ограничения самодержавной монархии и появились на свет «кондиции», менявшие вековую форму правления. В черновом журнале Совета (позднее названном императрицей делом «о коварных письмах как я на престол взошла») было указано, что они были составлены «собранием» Верховного тайного совета «в присутствии генералов-фельдмаршалов». Под давлением окружающих даже осторожному А. И. Остерману пришлось «вступить» в составление «кондиций», после чего вице-канцлер «заболел» и не показывался в Совете.
В течение ночи и утром 19 января этот документ подвергался правке и в окончательном виде состоял из следующих пунктов:
«Понеже по воле всемогущаго Бога и по общему желанию росиского народа мы по преставлении всепресветлейшаго, державнейшаго, великого государя Петра Втораго, императора и самодержца всеросиского, нашего любезнейшаго государя племянника, императорский всеросиский престол восприяли, и следуя божественному закону, правителство свое таким образом вести намерена и желаю, дабы оное, в начале, к прославлению Божескаго имяни и к благополучию всего нашего государства и всех верных наших подданных служить могло. Того ради, чрез сие наикрепчайше обещаемся, что наиглавнейшее мое попечение и старание будет не токмо о содержании, но и о крайнем и всевозможном распространении православные нашея веры греческаго исповедания, такожде по принятии короны росиской в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять. Еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякаго государства от благих советов состоит, того ради, мы ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восми персонах всегда содержать и без оного Верховного тайного совета согласия:
ни с кем войны не всчинать;
миру не заключать;
верных наших подданных никакими новыми податми не отягощать;
в знатные чины, как в статцкие, так и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и протчим войскам быть под ведением Верховного тайного совета;
у шляхетства живота и имения и чести без суда не отъимать;
вотчины и деревни не жаловать;
в придворные чины как руских, так и иноземцов, без совета Верховного тайного совета не производить;
государственные доходы в росход не употреблять и всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать, а буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны росиской».[798]
Официальный список окончательной редакции в журнале Совета был подписан всеми его членами (в том числе и Остерманом), за исключением В. Л. Долгорукова — ему в качестве «нейтральной» фигуры посла предстояло уговаривать Анну принять эти условия. Те же шесть подписей стояли под сопроводительным письмом курляндской герцогине. Это послание содержало и утверждение о её избрании не только самим Верховным тайным советом, но «и духовного и всякого чина свецкими людьми» (о «кондициях» им официально не сообщили, поскольку последние должны были провозглашаться от лица Анны Иоанновны, которая пока ещё не знала не только о них, но даже о своём «избрании» на престол).
Заметим, что к Анне обращался Совет «в восми персонах», однако с принятием в его состав двух фельдмаршалов количество его членов составляло семь человек. Вопреки встречающимся в литературе утверждениям брат В. В. Долгорукова, бывший сибирский губернатор М. В. Долгоруков, ни при Петре II, ни в январе-феврале 1730 г. членом Совета не был и никаких документов в этом качестве не подписывал. Очевидно, восьмое кресло в Совете планировалось для него или кого-то другого, но так и осталось вакантным до конца описываемых событий.
Составление документов затянулось до вечера 19 января, когда в обстановке секретности три представителя Совета — В. Л. Долгоруков, сенатор М. М. Голицын-младший и генерал М. И. Леонтьев — отправились в Курляндию. Одновременно Москва была оцеплена заставами, и выехать из города можно было лишь по выданным правителями паспортам. Быстрые и решительные действия Совета позволили ему выиграть время и не допустить дискуссий о порядке престолонаследия; но не могли не вызвать подозрений у недовольных по тем или иным причинам решениями правителей.
Ещё в ночь смерти Петра II генерал-прокурор П. И. Ягужинский заявлял: «Теперь время, чтоб самодержавию не быть», — и просил «прибавить нам как можно воли». Но как только зять канцлера Головкина оказался за пределами избранного круга правителей, он переменил позицию. 20 января он тайно отправил камер-юнкера Петра Сумарокова в Митаву — доложить Анне о подлинных обстоятельствах её избрания и требовать, «чтоб ее величество просила от всех посланных трёх персон такого писма за подписанием рук их, что они от всего народу оное привезли». Ягужинский предостерегал герцогиню от подписания «кондиций» и требовал «донести её величеству, что-де может быть, не во многих персонах оное учинено, однако чтоб её величество была благонадёжна, что мы все её величеству желаем прибытия в Москву».[799]
Сохранившиеся материалы Верховного тайного совета, следственное дело князей Долгоруковых 1739 г. и собранная наблюдателями-дипломатами информация позволяют заглянуть за кулисы заседаний Совета, где разыгрывались события, не отражённые в официальных протоколах. Но к этим свидетельствам следует подходить критически — слишком многое по разным причинам осталось навсегда скрытым от исследователей.
Подозрительным выглядит стремление Долгоруковых на следствии представить выступление князя Голицына внезапным, а его самого — единственным «зачинщиком» ограничивавших самодержавие мер. Но в глазах современников инициатива и руководящая роль в Совете принадлежали Долгоруковым (прежде всего — опытному дипломату Василию Лукичу), что зафиксировали источники: сочинение Феофана Прокоповича, записки герцога де Лириа и письмо неизвестного автора, использованное английским консулом в донесении от 26 февраля 1730 г.[800] Генерал русской службы шотландец Джеймс Кейт вспоминал, как вскоре после смерти Петра II «стало известно, что Долгорукие составили форму правления, по которой императрица должна была получить титул, а они — власть».