Постоянными их получателями были герцог Л. Гессен-Гомбургский, С. А. Салтыков, А. М. Черкасский, братья Лёвенвольде, Г. П. Чернышёв, А. П. Волынский, Б.-Х. Миних, Ю. Ю. и Н. Ю. Трубецкие. Обычно это были не слишком большие суммы в 500–1000 рублей, но иногда счастливцам доставались и подарки в 7–10 тысяч. Однажды фортуна улыбнулась поручику Ханыкову, который в 1736 г. за неизвестные заслуги получил на двоих с гоф-юнкером Симоновым 1500 рублей. Одним деньги давались на лечение, «за проезд за моря», «для удовольствия экипажу»; другим — в долг, как А. П. Волынскому и камер-юнкеру Алексею Пушкину.[1023] За девять лет (1731–1739), по нашим подсчётам, эти личные расходы Анны составили 898 312 рубля — примерно 100 тысяч в год.[1024] Существовала особая норма выдач на крестины, в которых первые вельможи государства были уравнены с гвардейскими офицерами и придворными «служителями», получая по 50–100 червонных.[1025] Все эти выплаты неизбежно привязывали их получателей к властной «хозяйке», тем более что их размеры иногда превосходили служебные оклады.
Кстати, эти распоряжения не содержат приказов о выдаче денег Бирону. Фаворит отнюдь не бедствовал: только строительство дворца в Митаве обошлось в 300 тысяч рублей; ещё 600 тысяч были потрачены на выкуп заложенных имений прежнего герцога в Курляндии; в 1734 г. Бирон за 37 тысяч рейхсталеров приобрёл владение Вартенберг в Силезии (несколько имений в Курляндии и Лифляндии он купил ещё до своего избрания герцогом). Однако какая часть этих расходов оплачивалась из казённых денег (и из каких источников), а какая — из подарков и доходов от 120 имений фаворита, пока неясно.[1026]
Официально он был награждён только однажды, в феврале 1740 г., по случаю заключения мира с Турцией. Тогда Анна сама корявым почерком написала черновик указа о пожаловании награды: «Светлейший, дружебно любезнейший герцог. Во знак моей истинной благодарности за толь многие ваши мне и государству моему показанные верные, важные и полезные заслуги презентую вам сей сосуд и по приложенной при сём осигнации пятьсот тысеч рублёв; и будучи обнадёжена о всегдашнем вашем ко мне доброжелательном намерении пребываю неотменно и истинно ваша склонная и дружебно охотная Анна».[1027] Бумаги Соляной конторы показывают, что из этой суммы он получил в августе 1740 г. только 100 тысяч рублей.[1028]
Трудно сказать, насколько решающей была роль Бирона в сфере назначений и наград. Несомненно, к нему поступали многочисленные просьбы о «пожалованиях» — так, собственно, и действовал механизм клиентских отношений. Однако сами ответственные назначения нового царствования были последовательными и впервые с 1725 г. затронули практически все центральные учреждения.[1029] О подготовке такой акции по перемене руководящих кадров говорит найденный нами список кандидатов в президенты коллегий из числа сенаторов и «из других чинов», а также в вице-президенты и советники. Он был составлен на русском языке с подстрочным переводом на немецкий, по-видимому, Остерманом, ещё весной 1730 г. (поскольку А. М. Черкасский числится в нём сенатором, а упомянутый И. П. Шереметев получил назначение в Канцелярию конфискации в июне 1730 г.) и содержал пометы против некоторых фамилий.[1030]
Выше уже говорилось о судьбе нового Сената. По мнению специально изучавшего этот вопрос Д. Ле Донна, перетасовка Сената завершилась к 1737 г. «совершенным компромиссом»: в нём остались представители главных поддержавших Анну в 1730 г. кланов — Салтыковых, Трубецких и Нарышкиных.[1031]
Из трёх «первейших» коллегий только Коллегия иностранных дел не испытала потрясений — над ней стоял вице-канцлер и ближайший советник государыни А. И. Остерман. Туда был направлен родной брат фельдмаршала Миниха барон Христиан-Вильгельм Миних, который стал тайным советником и к концу царствования Анны первым членом коллегии. На дипломатические посты были поставлены курляндцы К.-Х. Бракель (посол в Дании и Пруссии), К.-Г. Кейзерлинг (посол в Речи Посполитой) и И.-А. Корф (посол в Дании). Два последних при Анне по очереди руководили Академией наук.
Военную коллегию в сентябре 1730 г. возглавил известный полководец князь М. М. Голицын-старший, в помощь которому был отправлен вызванный с Украины генерал-лейтенант Г.-И. Бон. Но в самом конце года фельдмаршал скончался при не вполне ясных обстоятельствах. Французский резидент Маньян 26 декабря отправил в Париж копию донесения голландского дипломата-очевидца. Согласно этому тексту, на пути из Измайлова в Москву карета, в которой находился князь, внезапно провалилась под землю, что явилось результатом искусно устроенного покушения.[1032]
После смерти М. М. Голицына Военную коллегию, несмотря на опалу своего клана, возглавил другой бывший «верховник» — фельдмаршал князь В. В. Долгоруков. Отправленного в отставку Бона заменил герцог и генерал русской службы Людвиг Гессен-Гомбургский. Очередь фельдмаршала настала в декабре 1731 г., когда изданный от имени Анны манифест потребовал от подданных принести новую присягу государыне и «определяемым от неё» на основании петровского указа 1722 г. наследникам. В нём были публично осуждены «древним государства нашего уставам противные непорядки и замешания, каковые недавно при вступлении нашем на престол происходили и которые вселюбезное наше отечество и государство во всеконечную погибель ввергнуть имели б, ежели б особливым Божиим призрением и милосердием то отвращено не было».[1033] Cостоящие в команде князя майоры Преображенского полка Людвиг Гессен-Гомбургский и Иван Альбрехт донесли о «непочтительных словах» своего командира. За неозвученные «жестокие государственные преступления» (Долгоруков «дерзнул не токмо наши государству полезные учреждения непристойным образом толковать, но и собственную нашу императорскую персону поносительными словами оскорблять») князь Василий Владимирович был приговорён к смертной казни, заменённой заключением в Шлиссельбургской крепости, а затем в Иван-городе. Старого фельдмаршала держали «под крепким караулом» из 11 человек и в строгой изоляции — даже врача к нему пускали только по получении разрешения из Петербурга. Из заточения он вышел уже после смерти Анны.
Опала фельдмаршала повлекла за собой ссылку его брата М. В. Долгорукова, недавно назначенного казанским губернатором, и стала звеном в цепи начавшихся репрессий, как будто утихших после разгрома семейства Долгоруковых. Вместе с фельдмаршалом пострадали гвардейские офицеры: капитан Ю. Долгоруков, адъютант Н. Чемодуров и генерал-аудитор-лейтенант Эмме; в Сибирь отправился полковник Нарвского полка Ф. Вейдинг.[1034] В следующем году командиры Ингерманландского полка полковник Мартин Пейч и майор Каркетель обвинялись в финансовых злоупотреблениях; а капитаны Ламздорф, Дрентельн и другие офицеры были приговорены к позорному наказанию — шестикратному прогону через строй солдат и ссылке в Сибирь за то, что называли русских людей «подложными слугами».[1035] Мы не знаем, связано ли было это дело с оценкой виновными событий 1730 г.; но очевидно, что новые власти не жаловали любую оппозицию, в том числе и со стороны «немцев».
Похожая ситуация произошла и в морском ведомстве. Вице-президент Адмиралтейств-коллегии адмирал П. И. Сиверс был в феврале 1732 г. отрешён от должности и сослан в свои деревни. В вину ему ставили замедление с проведением второй присяги в 1730 г. и хранение списков с «кондиций».[1036] С 1732 г. армию возглавил новый «аннинский» фельдмаршал Бурхард-Христофор Миних, а флот — адмирал Н. Ф. Головин, сохранившие высочайшее доверие до самого конца царствования.
Вслед за военным было сменено руководство финансами. Руководитель Камер-коллегии и бывший кабинет-секретарь А. В. Макаров начиная с 1731 г. беспрерывно находился под следствием до самой смерти в 1740-м.[1037] После отказа занять эту должность (и наказания в виде ссылки) генерал-лейтенанта А. И. Румянцева президентом был назначен сначала сын князя-«верховника» С. Д. Голицын, но в 1733 г. его отправили послом в Иран, а на освободившееся место поставили С. Л. Вельяминова; через два года тот попал под суд по делу Д. М. Голицына.[1038] Новым президентом коллегии стал И. И. Бибиков, который и продержался на этом посту до конца царствования. Складывается впечатление, что на неблагодарную работу последовательно ставились люди, не пользовавшиеся особым доверием императрицы: перечисленные выше лица подписывали в 1730 г. проекты и при Анне карьеры не сделали.
Был сменён и глава Берг-коллегии, моряк и горный инженер А. К. Зыбин, который также подписывал «проект 364-х». Его поставили судьёй в Сыскной приказ и вскоре за «неправедное» решение лишили генеральского чина и отправили строить суда на Днепре.[1039] Сама же коллегия была ликвидирована как самостоятельное учреждение и только через несколько лет восстановлена под названием Генерал-берг-директориум во главе с саксонцем К. Шембергом.
Во главе Коммерц-коллегии (она объединяла теперь функции прежних Берг- и Мануфактур-коллегий) был поставлен возвращённый из ссылки А. Л. Нарышкин; после его назначения в Сенат президентом стал другой прежний опальный — барон П. П. Шафиров. Здесь немилость коснулась «немца» — вице-президента Г. Фика, одного из участников подготовки петровской реформы центрального управления и хорошего знакомого Д. М. Голицына. Ему были предъявлены обвинения в участии в сочинении предосудительных «пунктов» и «прожектов». Следствие установило, что Фик, хотя сам ничего не сочинял, был уличён сослуживцами в предосудительных рассуждениях