Итоги правления Анны
Экстенсивное освоение природных ресурсов восточных регионов дало толчок развитию российской промышленности. За время аннинского царствования в стране появилось 22 новых металлургических завода. Россия увеличила производство меди до 30 тысяч пудов (по сравнению с 5 500 в 1725 г.) и заняла прочные позиции на мировом рынке торговли железом, вывоз которого из России за десять лет увеличился в 4,5 раза При этом казённый бизнес не всегда был эффективным, а производство поташа увеличивалось в период падения цен на него. Вместе с продукцией новых отраслей промышленности рос экспорт пеньки (в среднем — по миллиону пудов в год) и льняной пряжи, что стимулировало посевы технических культур, но в то же время ориентировало помещичье хозяйство на барщину и вывоз сельскохозяйственного сырья за границу.[1154]
Вырос и импорт — с 1 429 200 до 1 928 800 рублей стоимости товаров, доставленных в страну через Петербург и Архангельск. Иностранные купцы везли в Россию сукно и шёлковые ткани, красители, олово, свинец, колониальные товары (сахар, пряности, кофе, табак), европейские вина, хрусталь, чулки и другую бакалею, гастрономию и галантерею для европеизированного российского потребителя.[1155] Активный торговый баланс и сбор пошлин обеспечивал золотом и серебром российскую денежную систему. При Анне Иоанновне было отчеканено золотых монет на 176 651 рубль 80 копеек и серебряных монет на 20 032 254 рубля.[1156] Россия медленно, но верно становилась частью европейского рынка.
Как и при Петре, министры Анны стремились развивать собственное сукноделие — в её царствование появились четыре из пяти возникших в 1726–1745 гг. суконных мануфактур. Однако в 1730 г. российские «фабриканы» готовы были поставить только 124 тысячи аршин сукна, тогда как Военной коллегии требовалось почти 400 тысяч. Военные отметили, что английское сукно более качественное, чем прусское, но сенаторы «для нынешней нужды» решили закупить и прусскую продукцию, тем более что товар «королевской прусской компании» Пелотье и Круземарка стоил на две копейки дешевле.[1157]
Контракт с прусской компанией на 170 тысяч аршин по 58 копеек был заключён (ещё 136 тысяч должны были поставить англичане и 112 тысяч — отечественные производители), но борьба за русский рынок продолжилась. В итоге победили английские купцы при деятельном участии резидента Клавдия Рондо. Уже упоминавшийся торговый договор 1734 г. снизил на треть пошлины с британских сукон. Тем не менее, если при Петре 70 % мундирного сукна было импортным, то при Анне Иоанновне — половина. В руках английской фирмы Шифнера и Вульфа оказался и экспорт российского железа; многолетний контракт на закупку этого казённого товара стал стимулом для новой программы строительства уральских заводов, осуществлённой В. Н. Татищевым.[1158]
Экономическая политика стала более гибкой, чем в петровское время, но её принципы не менялись: как и прежде, главным контролёром, покупателем и заказчиком промышленной продукции оставалось государство. Это покровительство обеспечивало стабильный рост, и даже в годы русско-турецкой войны правительству уже не надо было прибегать к принудительной мобилизации экономики.
При этом «немецкое» правительство не стремилось ослабить русскую промышленность или подчинить её иностранцам. Берг-регламент 1739 г. подтверждал право каждого, обнаружившего залежи полезных ископаемых, на их разработку; разрешал приписку казённых крестьян к частным заводам и освобождал промышленников от пошлин на доставляемые к предприятиям продукты и припасы. Документы Кабинета свидетельствуют, что правительство осторожно подходило к запросам иностранных дельцов. Так, в 1733 г. прусскому предпринимателю фон Иттеру было отказано в передаче казённых суконных мануфактур в Москве и Казани, а в 1739 г. министры не разрешили отдать ряд сибирских заводов «в содержание» англичанину Мееру.[1159]
Подготовленный Комиссией о коммерции во главе с Остерманом новый таможенный тариф 1731 г. отказался от крайностей петровской политики: снизил ввозные пошлины на импортные товары (с 75 % по тарифу 1724 г. до 20 %) и отменил запретительное обложение экспорта льняной пряжи. Тем самым он заставлял «фабриканов» конкурировать с заграничными производителями и восстанавливал традиционные статьи экспорта. В то же время для развития отечественного производства предусматривалась отмена пошлин на ввоз сырья и инструментов.[1160] Но этот рост достигался, как и в предыдущие времена, за счёт увеличения доли подневольного труда: закон 1736 г. разрешал предпринимателям оставить в своём владении всех обученных ими прежде свободных рабочих.
Именно при Анне Иоанновне петровский Петербург стал превращаться в имперскую столицу; по исповедным росписям 1737 г., его население составляли 42 969 мужчин и 25 172 женщины.[1161] Был, наконец, достроен собор Петропавловской крепости, и сама она была перестроена в камне. В 1734 г. было закончено здание Двенадцати коллегий; по проекту архитектора Ивана Коробова возвели первое каменное здание Адмиралтейства со шпилем и колоколом, извещавшим жителей о пожарах и наводнениях. После страшных пожаров 1736 и 1737 гг. стал воплощаться созданный Комиссией о Санкт-Петербургском строении генеральный план застройки столицы, в основу которого была положена трёхлучевая система улиц-магистралей: «першпективы» — Невская, Вознесенская и вновь прорубленная «Средняя» (нынешняя Гороховая улица) — начинались от башни Адмиралтейства; их пересекали кольцевые магистрали.
Реформы в послепетровской армии вызывали различные оценки. В советской литературе можно встретить главным образом отрицательные суждения о них как о «возвращении к прошлому», утверждении «плац-парадной муштры» и копировании немецких образцов. В то же время военные историки XIX в. оценивали их более дифференцированно. Фельдмаршалу Миниху удалось объединить в рамках Военной коллегии громоздкую систему управления, насчитывавшую семь канцелярий и контор, что можно считать шагом вперёд в процессе централизации. Основанный им же кадетский корпус стал не только школой подготовки офицерских кадров, но и одним из важнейших учебных заведений России той эпохи.
Другие же преобразования были менее удачны. Строительство протяжённых укреплённых линий на Украине и в других местах потребовало огромных средств и не всегда могло предупредить татарские набеги — как, например, зимой 1736/37 г. Новые правила предусматривали преимущественно обучение неприцельной стрельбе в ущерб штыковой атаке. Увеличение артиллерийского парка вдвое снизило его мобильность и привело к разнообразию калибров пушек.
Миних считал, что тяжёлая кавалерия (рейтары и кирасиры) сыграла решающую роль в победах Евгения Савойского над турками, поэтому в 1731 г. переформировал три драгунских полка в кирасирские. Рослых лошадей для них ввозили из Германии. Появление кирасирских полков способствовало улучшению коневодства, но обходилось весьма дорого и оказалось бесполезным на театре военных действий против турок и татар.[1162] Пожалуй, только образование трёх гусарских полков стало полезным нововведением.
Что же касается привлечения иностранцев, то, как уже не раз отмечалось, именно при Анне они потеряли право на двойное жалованье по сравнению с русскими офицерами. Кроме того, в 1733 г. иноземных офицеров было запрещено определять без доклада императрице; в 1735 г. «немцам» (прежде всего прибалтийским) запретили после отставки возвращаться на службу с новым чином.[1163] Но, так или иначе, эти реформы закрепляли взятый при Петре курс на строительство военной империи: к концу правления Анны армия составляла почти 7 % населения, в полтора раза превосходя по численности торговцев и ремесленников.[1164]
Финансовые проблемы заставили подумать об изменениях даже в самых удачных петровских нововведениях — в армии и на флоте. По современным подсчётам, эти институты хронически недофинансировались: недоимки составляли по армии от 6 % до 30 %; по флоту — 24 % в год. Строившиеся из сырого леса корабли быстро приходили в негодность: только 8 из 36 линейных кораблей остались к началу 1730-х гг. полностью боеспособными. Созданная в 1732 г. «Воинская морская комиссия» вместе с Сенатом пришла к выводу о необходимости отказаться от петровской программы строительства больших военных кораблей в запертом Балтийском море. В докладе Сената флоту отводилась более реалистичная роль: оборонять побережье от наиболее вероятного противника — Швеции; «по пропорции опасности» строить надлежало преимущественно средние 66-пушечные корабли.[1165] Однако нельзя говорить о каком-либо упадке флота. Кораблестроительная программа выполнялась при Анне интенсивнее, чем в последующее царствование Елизаветы; именно тогда была создана Архангельская военно-морская верфь — вторая строительная база флота.[1166] По «ведомости о корабельном флоте» от 23 октября 1740 г. в строю находились 22 170 моряков и 40 военных кораблей; из них один 100-пушечный, один 70-пушечный, девять 66-пушечных, столько же 54-пушечных кораблей и десять фрегатов.[1167] А вот при Елизавете Петровне в 1750 г. в море могли выйти только 17 военных кораблей.[1168]