[1340] Были среди них и такие, про кого ничего не знали и сами следователи: в апреле 1741 г. А. И. Ушаков распорядился доставить к нему из Выборгской крепости «безымянного арестанта» и хоть какие-то указы о нём, которых в самой Тайной канцелярии не оказалось.
В Тайной канцелярии в короткое правление Анны Леопольдовны серьёзных дел не было. Под следствие попадали неосторожные или загулявшие служивые; другие оказывались в застенке «з глупа», «в пьянстве» и со страху, «боясь наказания»; всего же за год были сосланы только 40 человек «подлого звания».[1341] Интенсивность работы в 1741 г. заметно снизилась, и по столице ходили слухи о предстоявшей ликвидации этого заведения.
«Именные повеления» Анны, её резолюции на делах, поступивших к ней через Сенат и другие учреждения, и протоколы Сената показывают, что она правила на редкость добродушно. До самого конца правления такие «милостивые» распоряжения (иногда даже по нескольку в день) избавляли от смертной казни, приказывали «сложить» штрафы, начёты или недоимки, прощали «вины», указывали выдать жалованье, возводили в чины.[1342]
Правительница отменила петровские запреты строить подданным каменные здания по всей империи и простила 142 963 рубля 5,5 копейки недоимок; подлежавшим смертной казни за совершённые преступления «инородцам» даровала впредь амнистию при условии крещения.[1343] В январе 1741 г. правительница подтвердила важный для дворянства указ 1736 г. об отставке после 25-летней выслуги, исполнение которого «генерально остановилось»; охотно предоставляла отпуска и даже увольнения со службы.[1344] В числе прочих отставных был отпущен с майорским чином шут Анны Иоанновны князь М. В. Голицын-Квасник.
Правительница продолжила традицию земельных и денежных раздач. Прощённые вдова и дети фаворита Петра II князя Ивана Долгорукова получили вологодское село Старое Никольское с 1113 душами. Награды нашли и участников неудавшегося заговора против Бирона в октябре 1740 г. Л. Пустошкина, И. Алфимова, И. Мячкова; капитан П. Ханыков стал помещиком средней руки — обладателем 284 душ из владений «бывшего Меншикова» в Пошехонском уезде. Обычных же конфискаций имений в её правление практически не было: лишь у бывшего обер-гофмейстера Олсуфьева по указу Сената были отписаны в дворцовые владения три деревни со 107 душами да у секретаря Коллегии иностранных дел Семёнова 82 души в Козловском уезде, но последнему тут же выдали 95 душ под Москвой.[1345]
Порой к правительнице попадали челобитные с самого «низа» — например, прошение прихожан Гавриловской слободы Суздальского уезда или слёзная просьба «лакейской жены» Авдотьи Карповой — в ответ на неё регентша велела московскому главнокомандующему С. А. Салтыкову выдать просительнице 200 рублей.[1346] Через близкую к ней жену вице-канцлера М. Г. Головкина Анна жаловала деньги монастырям. Была исполнена и просьба служившего при Кунсткамере «монстра» Петра Воробьёва о выдаче «мундира против бывших монстров».[1347] Анна даже проявляла инициативу: вероятно, по её указанию Кабинет запросил Сенат и комиссию по составлению Уложения, «до которых лет малолетние от пытки… увольняютца».[1348]
Перекрещённая лютеранка отменила ограничения при пострижении в монахи и фактически проведённую в 1740 г. секуляризацию: управлявшиеся Коллегией экономии вотчины были возвращены архиерейским домам и монастырям.[1349] Как и в предыдущее царствование, правительство стремилось поддержать спокойствие в столице: под контролем полиции были установлены твёрдые цены на продовольствие.[1350]
11 ноября 1740 г. Остерман набросал план действий новой правительницы: первым делом дать инструкции российским послам в Европе, прежде чем в места их аккредитации придёт информация «от чюжестранных министров»; самих же иностранных дипломатов надлежало официально известить о перевороте. Для предотвращения сбоев в работе государственной машины надо утвердить все «милостивые указы» Бирона и издать распоряжение об «отправлении дел по прежним указам и регламентам». Кроме того, Остерман советовал принцессе взять к себе «малиновую шкатулу» с письмами покойной императрицы и распорядиться об изъятии бумаг регента,[1351] что было осуществлено исполнительным Манштейном.
Остерман составил для Анны и более обширную записку на немецком языке с переченем важнейших задач текущей и перспективной политики.[1352] Опытный министр подчеркнул достоинства правительницы (её любовь к правосудию, «врожденное милосердие» и «страх Божий»); он рекомендовал 22-летней великой княгине не менее четырёх дней в неделю лично собирать заседание «Совета» с участием не только членов Кабинета, но и представителей Сената, Военной коллегии, Синода, но не доверять слепо мнениям специалистов — самой «всё выслушивать и всё исследовать».
Вице-канцлер наметил для Анны программу преобразований: составить наконец описание государственных доходов и расходов, разобраться с недоимками, для чего провести новую ревизию-перепись; «истребить» легковесные медные пятаки. Для улучшения работы администрации необходимо было утвердить новые штаты и увеличить жалованье служащим.
Министр осторожно предлагал новшества: не стоит ограничивать срок пребывания на своём посту воевод двумя годами, чтобы они не «прокладывали запрещённые пути» в целях быстрого обогащения; кабаки разумнее не сдавать на откуп, а передавать в городское управление. С целью повышения доходов Остерман считал нужным начать экспорт уже вполне конкурентоспособного русского оружия и ввести свободную торговлю с Китаем; для укрепления боеспособности армии — регулярно проводить смотры дворян-помещиков и поощрять не пользовавшуюся популярностью службу на флоте. Завершал записку внешнеполитический раздел, где опытный дипломат советовал избегать тесного сближения к какой-либо державой и преследовать «свои особенные фундаментальные выгоды».
Первые шаги правительницы свидетельствуют о проведении этих советов в жизнь. Все «милостивые указы» Бирона были подтверждены новыми актами, за исключением решений о рекрутском наборе и наградах сторонникам курляндца.[1353] «Регентина» подчинила себе Тайную канцелярию, повелев её доклады «подавать прямо нам, а не в Кабинет».[1354] 27 ноября 1740 г. Анна разрешила подданным подавать ей по субботам жалобы на работу коллегий и Сената: затянувшиеся дела «имеют быть самими нами рассматриваны и решены». Впрочем, тут же, осознав неразрешимость такой задачи, правительница издала более реалистичный указ об учреждении при Сенате специальной комиссии для решения дел, не оконченных с 1734 г.[1355]
В декабре 1740 г. регентша потребовала от сенаторов рапортов о решённых и нерешённых делах как в самом Сенате, так и в подчинённых ему коллегиях и канцеляриях, «дабы мы могли видеть, с какою ревностию и попечением данные наши указы и высочайшая воля исполняются».[1356] Затем последовали утверждение «Устава о банкротах», восстановление казённой монополии на экспорт смолы и разрешение постригаться в монахи тем подданным, кому прежде было запрещено: разночинцам, детям церковников, семинаристам, отпущенным на волю помещичьим крестьянам; чуть позже постриг был дозволен «вдовам и девкам». Под самый Новый год правительница объявила набор 20 тысяч рекрутов и облегчила подданным выезд за границу — паспорта должна была выдавать Коллегия иностранных дел без подписания их всеми членами Сената, как это было прежде.[1357]
После объявления указа о производстве дел в присутственных местах «без всякой волокиты», ограничивавшего срок рассмотрения шестью месяцами, последовали другие шаги в этом направлении. 5 января 1741 г. все учреждения обязывались предоставить в Сенат сведения о своих расходах для составления новых штатов. Позже с этой целью повелевалось всем учреждениям подать в Сенат ведомости о чиновниках I–VII классов для составления «генерального именного списка».[1358] Сенат должен был ежемесячно отправлять в Кабинет рапорт о приходе и расходе казённых денег. Ещё несколькими днями позже последовало требование составить ведомость накопившихся недоимок.[1359] Распорядилась Анна и о подсчёте собственных доходов. Из поданного 10 февраля 1741 г. реестра правительница узнала, что является хозяйкой 385 488 душ, проживавших в дворцовых волостях; познакомилась с их управляющими и выяснила сумму недоимок.[1360]
На первых порах Анну Леопольдовну можно было упрекнуть в чём угодно, только не в лени. Материалы Кабинета, неплохо сохранившиеся благодаря стараниям Елизаветы «арестовать» историю страны в период правления своей предшественницы, содержат сотни резолюций правительницы. В одних случаях она утверждала поданные ей доклады; судя по другим резолюциям, пыталась вникнуть в довольно сложные вопросы.[1361] «Наверх» пошла затребованная информация, началось составление штатов целого ряда коллегий, почти завершена была первая («судная») книга нового кодекса законов. Были подготовлены «работные регулы» мастеровым на суконных мануфактурах с подробным описанием распорядка рабочего дня (с 9.00 до 20.00 по специально установленным песочным часам), ставок оплаты труда и методов борьбы с «фабричными ворами».