Особенно остро кощунственная безнравственность тех, кто поощрял атомный шантаж, ощущалась в Италии — на родине высокого классического искусства, колыбели искусства Возрождения. Для нас величайшим счастьем представлялось то, что мы можем видеть в оригиналах итальянскую живопись и скульптуру. Ведь для каждого человека, а особенно художника любой специальности, истинное откровение и наслаждение — увидеть произведения великих мастеров.
Из Италии путь лежал через Париж и Берлин. Париж 1947 года. Коммунисты в правительстве. Лозунги Народного фронта на улицах и площадях. Бытовая неустроенность, к которой французы, живо помня ужасы фашистской оккупации, относились снисходительно.
В зале Плейель объявлен наш концерт. Но вот беда — у нас нет с собой нот. Тогда друзья за день, до концерта привели к нам композитора Филиппа Жерара. Состоялась репетиция. Лучшего аккомпаниатора трудно было себе представить. Марш «Веселых ребят» вместе с Орловой пел весь зал: наши песни знали в Париже.
Нам задавали много вопросов, в том числе и нелепые:
— Дарят ли вам поклонники вашего искусства подарки? — спросила одна из дам.
— Да, — ответила Любовь Петровна, — дарят, и очень ценные. Я выступала однажды на Челябинском тракторном заводе. После концерта рабочие окружили меня, и мы долго разговаривали о разных вещах, в том числе, конечно, об искусстве, о песнях и своей работе. Мои собеседники сетовали на то, что у них не ладится дело с выпуском поршневых колец. И вот теперь после концерта, сказали они мне, мы уверены, что справимся с трудностями. «К следующему вашему выступлению, — горячо заверили меня рабочие, — обещаем поднять сменную выработку с десяти до двенадцати тысяч штук. Только вы обязательно приезжайте». Как обрадовали меня их доверие, их любовь! Участвовавший в концертной поездке поэт Виктор Гусев описал этот случай в поэме, которая так и называлась «Кольцо». Поэт справедливо говорит в нем, что обещание рабочих было мне дороже, чем цветы, которые принято дарить артисткам.
Она привыкла к таким вещам,
но тут, понимаете, тут
Ей люди свой труд принесли в награду
за ее несравненный труд.
Она поняла, что песня ее
в работе им помогла,
И тут, признаться, она всплакнула…
Да, так это и было.
Когда через некоторое время я снова приехала в Челябинск, на концерт пришел весь поршневой цех. По окончании концерта рабочие подарили мне кольцо… нет, не золотое, а еще более дорогое. Это было поршневое кольцо с выгравированной на нем надписью: «Нам песня строить и жить помогает… Она, как друг, и зовет и ведет». Артистке Л. П. Орловой от стахановцев отделения поршневых колец литейного цеха Челябинского тракторного завода. 12 314 штука — рекорд после Вашего концерта».
Это кольцо, так же как шахтерскую лампочку, преподнесенную горняками Донбасса, Любовь Петровна хранила как самую дорогую реликвию…
В канун победного 1945 года корреспондент Совинформбюро обратился ко мне с целым рядом вопросов, касающихся будущего. Среди них был и такой:
— Что, по-вашему, нужно делать сразу же по окончании войны?
Я ответил ему:
— Когда кончат стрелять пушки, надо с такой же решительностью, с таким же напором, как это делают сейчас наши войска, наброситься на идеологию фашизма и до тех пор вырывать ее из сознания людей, пока от нее не останется и следа. И в первых рядах борцов по-прежнему должно находиться искусство.
Эта задача остается злободневной и ныне, о чем говорят фашистский путч в Чили и другие зловещие проявления идеологии фашизма.
Тогда, в 1947 году в Париже, мне пришлось быть свидетелем того, как пытались обелить приверженцев фашизма. Во время оккупации Парижа известный танцовщик Серж Лифар тесно сотрудничал с фашистами. Естественно, после разгрома фашистской Германии и освобождения Франции его имя было занесено в список презренных коллаборационистов. Он был лишен права выступать на сцене французского театра.
Но Лифар каким-то образом оказался в Соединенных Штатах. Нашлись люди, средства, газеты, театры, которые помогли ему «воскреснуть». Он появился на американской сцене, вновь обрел известность и в 1947 году вернулся в Париж. Его пособники организовали концерт. Разумеется, в зале собрались лишь реакционные элементы парижского общества. Они же помогли Лифарю вернуться в «Гранд-опера». И вот вопреки решению суда, запретившему этому субъекту какую бы то ни было деятельность во Франции, объявлен спектакль с его участием.
Зал заполнен соответствующей случаю публикой. Все готово к спектаклю. Дирижер занял свое место и постучал палочкой по пюпитру. И вдруг наступила полнейшая темнота. После длительной и томительной паузы перед занавесом появился человек с фонарем и объявил, что рабочие сцены — электрики и механики — забастовали в знак протеста против выступления Лифаря. Электрики выключили свет. Разодетая публика пошумела и разошлась несолоно хлебавши.
Через неделю была еще одна попытка возобновить спектакль, но рабочие театра сорвали и ее…
Да, пушки смолкли, а борьба продолжалась. Французскому народу на протяжении послевоенных лет не раз приходилось давать бой наглевшему фашизму.
Слишком остро ощущались его роковые последствия в 1947 году. По дороге домой, проезжая территорию Германии, мы видели на станциях и полустанках изможденных, плохо одетых немцев, просивших милостыню. Добропорядочные фрау поднимались на тендер паровоза и торопливо запихивали в дамские сумочки куски антрацита. Да, «фюрер», оставленные им голод и холод преобразили характер его обожателей.
В вагоне-ресторане не оказалось свободных столиков. Но за одним, где сидели господин и, видимо, его жена, два места были свободными. Рядом стояли два охранника, и никто на эти места не садился. Мы растерянно улыбались, и тогда господин решительным жестом пригласил нас сесть за их столик. Мы по-английски поблагодарили его. Во время обеда он спросил нас:
— Возвращаетесь на родину?
— Да, — ответили мы.
Он принял нас за немцев. Мы решили не выводить его из этого заблуждения, пока не выяснится, зачем он сам едет в Германию. Он угостил нас американскими сигаретами, его жена стала выспрашивать, где сейчас в Берлине можно купить серебряную посуду, хорошие картины и не знаем ли мы, что можно выменять на американские сигареты, на которые в Германии, как она слышала, огромный спрос. Постепенно выяснилось, что наши попутчики — американский генерал и его супруга. Удостоверившись в этом, мы решили оставаться «немцами». Из дальнейшей беседы выяснилось, что Америка намерена в самое ближайшее время сделать побежденную Германию державой могучей в военном и промышленном отношении. «Пора прекратить демонтаж предприятий и поставку станков и оборудования русским», — резко заявил генерал. Эта встреча помогла мне впоследствии в работе над фильмом «Встреча на Эльбе».
После обеда мы распрощались, так и оставив их в неведении, кто мы на самом деле. А когда поезд остановился у разрушенного берлинского вокзала, к нам в купе явились двое американских солдат и сказали, что по приказу генерала они помогут нам вынести вещи.
Берлин не был Берлином. Это были руины, похожие на руины любого города. В западных секторах среди развалин пестрело множество фанерных балаганчиков, в которых шла бойкая торговля и спекуляция заокеанскими товарами. Спекулянты из-за океана навезли множество дешевого барахла, которое успешно выменивали на ценные вещи.
Оказавшись в послевоенном, разделенном на зоны оккупированном Берлине, я с жадным интересом изучал эту жизнь, не имея в виду ничего конкретного. А между тем моя будущая картина «Встреча на Эльбе» в эти дни наполнялась живыми деталями.
…В первые послевоенные годы советские кинематографисты создали несколько актуальных произведений, посвященных теме борьбы за мир, разоблачению поджигателей войны. Это «Русский вопрос» и «Секретная миссия» М. Ромма, это и «Встреча на Эльбе». Обстановка в мире требовала, чтобы искусство возвысило голос против клеветы на нашу страну, против происков империалистов, не удовлетворенных итогами второй мировой войны.
Фильм «Русский вопрос» был поставлен Михаилом Ильичом Роммом по одноименной пьесе К. Симонова. Кинорежиссер при экранизации сохранил основную идею, сюжет и драматический конфликт пьесы. Это конфликт между прогрессивным журналистом Гарри Смитом и его хозяином — издателем крупной реакционной газеты Макферсоном. Раскрывая драму, пережитую честным журналистом, которого вынуждают писать клеветническую книгу о Советском Союзе, авторы фильма разоблачали миф о свободе печати в буржуазном мире.
Другой фильм М. Ромма «Секретная миссия» был основан на документальном материале из истории англо-американских отношений в годы второй мировой войны. В нем раскрывалась механика закулисного сговора империалистов с главарями гитлеровской шайки и германскими монополистами.
В Театре имени Ленинского комсомола шла пьеса братьев Тур и Л. Шейнина «Губернатор провинции». Пьесу, в основе которой лежал частный случай, мне захотелось наполнить политическими обобщениями, отвечающими на вопросы миллионов людей, превратить ее в злободневный сценарий. Работе над сценарием предшествовал сбор документального материала. В сценарий вошло многое из того, что мне довелось увидеть в Берлине и по пути из Парижа, в том числе услышать доподлинные реплики попутчика-генерала.
Нам хотелось показать этим фильмом, что не американский народ, а только отдельные группы монополистов и сторонников американского империализма вынашивают планы новой, получившей название «холодной», войны.
Картина начинается сценой дружеской встречи союзников на берегах Эльбы. Американские солдаты, переплыв реку, восторженно приветствуют русских. Идет обмен сувенирами, братание.
— Посмотрите на эту идиллию, — обращаясь к своим спутникам, саркастически роняет генерал Мак-Дермот. — Это самое тяжелое последствие войны.
Империалистические круги с большой энергией ведут политику отчуждения. Фильм заканчивается тем, что на Эльбе разводятся мосты, закрываются границы между Западом и Востоком. Герои картины — друзья майор Кузьмин и майор Джеймс Хилл остаются на разных берегах. Американского офицера в наказание за дружбу с советским офицером отправляют в Америку. Кузьмин на прощание кричит майору Хиллу: