Как бы то пи б^1ло, экономическая деятельность пе существует и пе может существовать впе более широкого коптекста, а также определяемых ею последствий. Как мы убедились выше, в копце двадцатого века три аспекта мировой экономики впушали вполне обосповапп^хе опасения. Прежде всего, повые технологии продолжали вытеснять человеческий труд из сферы производства товаров и услуг, пе создавая взамен достаточного количества рабо-
" Гонконг, Сингапур, Тайвань и Южная Корея, которые обычно приводят в качестве уснещн^Iх примеров стимулируемой экспортом индустриализации, составляют менее 2% населения стран третьего мира.
О О О Времена упадка
чих мест и не гарантируя темпов экономического роста, необходимых для их создания. Поэтому лишь немногие западные аналитики всерьез рассматривали перспективу хотя бы временного возвращения к полной занятости «золотой эпохи». Во-вторых, в то время как труд по-прежнему являлся главным фактором производства, в процессе глобализации экономики индустриальные мощности перемещались из богатых стран с высокой стоимостью труда в страны, чьим основным преимуществом, при прочих равных условиях, были дешевые рабочие руки и мозги. Все это может привести к перераспределению рабочих мест между регионами с высокой и низкой зарплатой и —в соответствии с законами свободного рынка — к падению высокой заработной платы под давлением глобальной конкуренции. Страны ранней индустриализации, в частности Великобритания, скорее всего, начнут эволюционировать в направлении экономик с дешевой рабочей силой, что чревато тяжелыми социальными последствиями. Кроме того, на этой основе им все равно не удастся конкурировать с «новыми индустриальными странами». В прошлом подобные проблемы решались при помощи соответствующей государственной политики, т. е. протекционизма. Однако—и в этом состоит еще один настораживающий аспект мировой экономики/in de siecle—бурный рост вкупе с идеологией свободного рынка ослабил или вообще устранил большую часть механизмов, позволяющих сглаживать социальные последствия экономических неурядиц. Мировая экономика постепенно приобретает черты мощного и не поддающегося регулировке двигателя. В итоге неясно, возможно ли его контролировать в принципе, и если да, то кто должен это делать.
Сказанное затрагивает множество экономических и социальных проблем, которые стоят более остро в одних странах — например, в Великобритании— и менее остро в других—например, в Южной Корее.
Основой экономического чуда «золотой эпохи» стало увеличение реальных доходов населения в странах «развитой рыночной экономики» — ведь экономике, основанной на массовом потреблении, требуются многочисленные потребители, способные покупать
высокотехнологичные товары длительного пользования*. Большую часть этих доходов составляла заработная плата, полученная на высокооплачиваемых рынках труда, Но теперь само существование таких рынков оказалось под вопросом, хотя наличие многочисленных потребителей было как никогда необходимо для успешного функционирования экономики. Разумеется, в богатых странах потребительский рынок несколько стабилизировался благодаря переходу значительной части рабочей силы из сферы производства в сферу услуг (в которой, как правило,
* Далеко ие все зиают о том, что доля экспорта развиг^Iх страи (за исключеиием США) в страны третьего мира Б I99O году была меньше, чем в 1938. Занад (включая США) в 1990 году отправлял в третий мир меиее i/5 своего экспорта (Bairoch, 1993, Table 6.1, p.75)-
На пути к третьему тысячелетию О ОI
рабочие места более стабильны), а также благодаря значительному росту социальных выплат (по большей части за счет взимаемых государством налогов). В конце 1980-х годов на все эти выплаты приходилось около зо% совокупного ВНП развитых стран Запада, тогда как в 1920-6 годы — менее 4% (Bairoch, 1993, Р-174)- Сказанное, кстати, объясняет, почему обвал фондовой биржи на Уолл-стрит в 1987 году—крупнейший после 1929 года—не привел к мировой депрессии, как в 1930-е годы.
Однако именно эти два стабилизирующих фактора оказались теперь под угрозой. К концу «короткого двадцатого века» западные правительства и ортодоксальные экономисты пришли к заключению, что уровень государственных социальных выплат и пособий слишком высок и требует снижения. В результате обычным явлением стало массовое сокращение занятости в самых стабильных прежде секторах сферы услуг—в государственном секторе и банковских и финансовых структурах с их технологически избыточной офисной занятостью. Все это не содержало в себе непосредственной угрозы мировой экономике, пока относительный упадок прежних рынков компенсировался экспансией в других частях света или пока число людей с растущими доходами увеличивалось быстрее, чем с доходами низкими. Можно высказаться и более резко: если мировая экономика не считается с меньшинством бедных стран, неинтересных и ненужных с экономической точки зрения, то почему она не может отнестись подобным образом и к самым бедным гражданам капиталистического мира, ведь число потенциально интересных потребителей все равно остается достаточно большим! С высоты равнодушия к человеческим нуждам, с которой обозревают окружающий мир экономисты и финансисты, кому нужны те ю% населения США, чья почасовая оплата с 1979 года сократилась на i6%?
В глобалистской перспективе, присущей любой модели экономического либерализма, неравенство в развитии не имеет особого значения, если глобальные результаты являются скорее положительными, чем отрицательными *. С этой точки зрения трудно найти причины, не позволяющие Франции, после расчетов сравнительной себестоимости, отказаться от собственного сельского хозяйства и импортировать все продовольственные товары из-за границы. Или, если это технически осуществимо и выгодно, почему бы не перенести съемки всех телевизионных программ в мире, например, в Мехико? Однако с такой постановкой вопроса вряд ли согласятся те, кто живет не только в мировой, но и в национальной экономике, т. е. все национальные правительства и большинство граждан их стран. И не в последнюю очередь потому, что невозможно избежать социально-политических последствий глобальных экономических сдвигов.
* В целом доказать это можно достаточно часто.
20-2294
О О 2 Времена упадка
Какой бы ни была природа упомянутых здесь проблем, ничем не ограниченная и неконтролируемая глобальная, свободная, рыночная экономика вряд ли способна их решить. Напротив, более вероятным представляется скорее усиление таких тенденций, как постоянный рост безработицы и неполной занятости. Ведь бизнес, заинтересованный прежде всего в максимизации прибыли, рационально стремится а) к сокращению занятости, поскольку человеческая рабочая сила дороже компьютерной; б) к возможно большему снижению отчислений на социальное страхование или других подобных налогов. И нет ни малейших оснований для предположений, что глобальная, свободная, рыночная экономика справится с этими проблемами. До igyo-x годов национальный и мировой капитализм функционировал в совершенно иных условиях и далеко не всегда успешно. Уже для девятнадцатого века по меньшей мере спорно то,
что, «в противовес классической модели, в соответствии с которой свободная торговля, возможно, являлась основной причиной депрессии и протекционизма, она в то же время была и основным источником развития большинства стран, которые сегодня считаются богатыми» (Bairoch, 1993, р. 164)- А в двадцатом веке экономические чудеса совершались не благодаря экономике laisser-faire, а вопреки ей.
И потому было маловероятно, что мода на экономическую либерализацию и «маркетизацию», господствовавшая в 1980-6 годы и достигшая пика идеологического самодовольства после распада советской системы, продержится долго. Сочетание мирового экономического кризиса начала 1990-х годов с сокрушительным провалом либеральной экономической политики, использованной бывшими социалистическими странами в качестве «шоковой терапии», охладило пыл многих прежних энтузиастов подобного подхода. И действительно, вряд ли кто-либо раньше мог предположить, что в 1993 году западные экономические советники будут говорить, что «возможно, Маркс был все-таки прав». Однако адекватно оценивать ситуацию мешали два серьезных препятствия. Прежде всего, на тот момент отсутствовала потенциальная политическая угроза капиталистической системе, исходившая ранее от Советского Союза или, в ином роде, от немецкого фашизма. Именно ее наличие, как я попытался показать, и подтолкнуло капитализм к реформам. Исчезновение Советского Союза, упадок рабочего движения, низкая эффективность традиционных войн в третьем мире, переход бедняков развитых странах в малочисленную категорию «деклассированных элементов» — все эти факторы сдерживали реформаторскую инициативу. Впрочем, укрепление позиций ультраправых, а также неожиданная поддержка прежнего режима в бывших коммунистических странах выступали настораживающими факторами, обратившими на себя внимание уже в начале 1990-х годов. Вторым препятствием оказался сам процесс глобализации, который только ускорился в результате разрушения национальных механизмов защиты «жертв» свобод-пути к третьему тысячелетию О О 3
ной глобальной экономики от социальных последствий того, что гордо называли «системой построения благосостояния (...) повсеместно признанной наиболее эффективной за всю историю человечества».
Хотя, например, редактор газеты «Financial Times» (24/12/93), из которой и взята вышеприведенная цитата, признает, что «на сегодняшний день эта сила все-таки не является совершенной. (...) Примерно две трети населения земного шара практически не выиграли от наращивания темпов экономического роста. Даже в развитых странах граждан с минимальным доходом теперь несколько больше, чем раньше».