В Северной Америке движения, вдохновляемые Европой, не выходили за пределы определенных эмигрантских сообществ, захвативших с родины идеологии своих стран, как, например, скандинавы и евреи, взявшие с собой «Эпоха катастроф»
приверженность социализму, или те, кто сохранял лояльность к стране, в которой родился. Таким образом, американцы добавили к своему изоляционизму немецкие и (правда, в гораздо меньшей степени) итальянские настроения, хотя и нет свидетельств, что там появилось много фашистов. Атрибуты фашизма—коричневые рубашки, руки, вздымаемые в салюте,—не были изначально свойственны местным правым и расистским движениям, наиболее известным из которых был ку-клукс-клан. Процветал антисемитизм, хотя его современная американская версия (проявившаяся, например, в популярных проповедях по радио отца Кафлина из Детройта), возможно, больше была обязана правому корпоратизму, вдохновленному европейским католицизмом. Для США 1930-х годов характерно то, что наиболее успешное и, возможно, самое опасное демагогическое популистское движение этого десятилетия—покорение Луизианы Хью Лонгом *—возникло из чисто леворадикальной традиции. Оно уничтожало демократию во имя демократии и апеллировало не к чувству обиды мелкой буржуазии или к антиреволюционным инстинктам самосохранения богатых, а к эгалитаризму бедняков. Не было оно и расистским. Движение под девизом «каждый человек—король» не могло принадлежать к фашистской традиции.
Что касается Латинской Америки, то там влияние европейского фашизма было несомненно. Его проводниками выступали как отдельные политики (Хорхе Эльесер Гайтан (1898—1948) в Колумбии и Хуан Доминго Перон (1895— 1974) в Аргентине), так и целые режимы, например, Estado Novo («Новое государство») Жетулиу Варгаса (1937—1945 годы в Бразилии). Но на самом деле, вопреки беспочвенным страхам американцев по поводу наступления фашизма с юга, фашизм ограничил свое влияние самими латиноамериканским странами. Кроме Аргентины, открыто помогавшей «державам оси» как до прихода к власти Перона в 1943 году, так и после, правительства Западного полушария вступили в войну на стороне США, по крайней мере номинально. Тем не менее в некоторых южноамериканских странах войска были сформированы по немецкому образцу или обучались под руководством немецких или даже нацистских кадров. Фашистское влияние к югу от Рио-Гранде несложно объяснить. Оттуда США после 1914 года больше не выглядели, как это было в девятнадцатом веке, союзником внутренних сил прогресса и дипломатическим противовесом политике империй или бывших империй Испании, Франции и Великобритании. Американские империалистические территориальные захваты, начиная с Испании в 1898 году, мексиканской революции, не говоря уже о разви-
* Хью Лонг (1893—1935) —губернатор Луизианы и сенатор, чьи планы социальных реформ и радикального улучшения благосостояния населения контрастировали с осуществляемой им в своем штате жесткой и беснринцинной диктатурой (примеч. пер.).
Отступление либерализма 149
тии нефтяной и банановой отраслей производства, породили антиамериканские антиимпериалистические настроения в латиноамериканской политике, которые приверженность Вашингтона в первой трети двадцатого века дипломатии канонерок и десантов морской пехоты только укрепила. Виктор Рауль Айя де ла Торре, основатель антиимпериалистического Американского народного революционного альянса (АНРА), амбиции которого простирались на весь континент^ планировал (после того как завоюет власть в родном Перу) обучать своих бойцов с помощью кадров Сандино, прославленного борца против янки в Никарагуа. (Именно долгая партизанская война под руководством Сандино против американской оккупации 1927 года вдохновила сан-динистскую революцию в Никарагуа в igSo-x годах.) К тому же ослабленные Великой депрессией США 1930-х годов ничем не напоминали прежнее государство-лидер. Отказ Франклина Д. Рузвельта от дипломатии канонерок и высадок морского десанта, которую осуществляли его предшественники, мог рассматриваться не только как признак «добрососедской политики», но и как проявление слабости (что было неверно). Латинская Америка гдзо-х годов не была склонна оглядываться на своего северного соседа.
С другой стороны, при взгляде через Атлантику фашизм, несомненно, казался самым победоносным движением этого десятилетия. Если существовал в мире пример, которому следовало подражать энергичным и амбициозным политикам континента, всегда бравшего пример с более развитых в культурном отношении государств, то этим потенциальным лидерам своих стран, постоянно искавшим рецепт, как стать современными, богатыми и великими, конечно, следовало обратиться к опыту Берлина и Рима, поскольку ни Лондон, ни Париж больше не предлагали новых политических идей, а Вашингтон пребывал в бездействии. (Москва
рассматривалась в основном в качестве модели социальной революции, что ограничивало ее политическую притягательность.)
И все же насколько отличались от европейских прототипов политические действия и достижения людей, не скрывавших своего восхищения Муссолини и Гитлером! Я вспоминаю то потрясение, которое испытал, услышав, как президент революционной Боливии без всякого колебания признал это в частной беседе. В Боливии солдаты и политики, вдохновленные примером Германии, стали организаторами революции Т952 года, национализировавшей оловянные рудники и давшей крестьянам-индейцам радикальную земельную реформу. В Колумбии великий народный трибун Хорхе Эльесер Гайтан, весьма далекий от выбора правого политического пути, захватил власть в либеральной партии и, несомненно, повел бы ее в радикальном направлении, если бы не был убит в Боготе д апреля 1948 года. Это событие немедленно спровоцировало народное восстание в столице (на сторону повстанцев перешла полиция) и провозглашение революционных коммун во многих районах «Эпоха катастроф»
страны. Что латиноамериканские лидеры действительно взяли от европейского фашизма, так это обожествление своих энергичных популистских лидеров. Массам, которые они собирались поднять на борьбу (к чему вскоре и приступили), было нечего терять. К тому же врагами, против которых были подняты эти массы, являлись не чужеземцы и евреи (хотя элемент антисемитизма в политике как Перона, так и других аргентинских лидеров несомненен), а олигархи — богачи и местная элита. Перон нашел главную свою поддержку у рабочего класса Аргентины и его основного политического органа, представлявшего собой разновидность партии, возглавлявшей массовое рабочее движение, развитие которого он всячески поощрял. Жетулиу Варгас в Бразилии сделал то же самое открытие. Но военные свергли его в 1945 году, а в 1954 вынудили покончить с собой. Городской рабочий класс, которому он дал социальную защиту в ответ на политическую поддержку, оплакивал его как народного героя. В то время как европейские фашистские режимы разрушали рабочее движение, вдохновленные этими режимами латиноамериканские лидеры такие движения создавали. Несмотря на несомненную связь с фашизмом, с исторической точки зрения мы не может отождествлять с ним движения, возникшие в Латинской Америке. _
Тем не менее эти движения тоже нужно рассматривать как признак отступления и упадка либерализма в «эпоху катастроф». Хотя возникновение и победа фашизма явились самым ярким подтверждением отступления либерализма, было бы ошибкой, даже в 193о-е годы, связывать это отступление исключительно с фашизмом. Поэтому в заключение главы мы должны попытаться найти этому объяснение. Но сначала придется рассеять ошибочное мнение, отождествляющее фашизм с национализмом.
То, что фашистские движения стремились использовать националистические предрассудки, очевидно, хотя полуфашистские корпоративные государства, такие как Португалия и Австрия 1934—1938 годов, находясь в значительной степени под влиянием Католической церкви, должны были сдерживать свою безотчетную ненависть к народам и государствам, исповедующим другую веру, а также к атеистам. Кроме того, откровенный национализм был затруднителен для местных фашистских движений в странах, завоеванных и оккупированных Германией и Италией, или в странах, чьи судьбы зависели от победы этих государств над их собственными национальными правительствами. В некоторых случаях (Фландрия, Нидерланды, Скандинавия) они могли отождествлять себя с немцами, как часть обширной тевтонской расовой группы, однако более удобная установка (твердо поддерживаемая пропагандой доктора Геббельса во вре-Omcmyiuienue либерализма
мя войны), как ни парадоксально, являлась интернационалистской. Германия рассматривалась как основа и единственная гарантия будущего европейского порядка, с обычными обращениями к Карлу Великому и антикоммунизму. Об этой фазе развития европейской идеи историки послевоенного европейского сообщества не особенно любят вспоминать. Негерманские войска, воевавшие под немецким флагом во Второй мировой войне главным образом в составе СС, обычно подчеркивали этот транснациональный элемент.
С другой стороны, было очевидно, что не все националистические движения симпатизировали фашизму, и не только потому, что честолюбивые замыслы Гитлера и, в меньшей степени, Муссолини угрожали некоторым из них — например, полякам и чехам. Как мы увидим далее (глава з)> в ряде стран на борьбу против фашизма поднимались левые силы, особенно во время войны, когда сопротивлением «державам оси» руководил «национальный фронт» или
правительства широкого политического спектра, в котором не было лишь фашистов и коллаборационистов. Как правило, поддержка фашизма местными националистами зависела от того, приобрели они что-либо или потеряли с наступлением «держав оси» и была ли их ненависть к коммунизму или к какому-нибудь другому государству, национальности или этнической группе (евреям, сербам) сильнее, чем нелюбовь к немцам или итальянцам. Так, поляки, всегда отличавшиеся ярко выраженными антибольшевистскими и юдофобскими настроениями, не выражали особого желания сотрудничать с нацистской Германией, в отличие от жителей Литвы и некоторых территорий Украины (оккупированных СССР в 1939—J94