* Придурки (фр.).
Против общего врага 1О 3
По существу, стратегия, предложенная (совместно со Сталиным) Коммунистическим интернационалом (избравшим своим новым генеральным секретарем Георгия Димитрова, болгарина, смелое поведение которого перед нацистскими властями во время суда за поджог рейхстага в 1933 году повсеместно воодушевило антифашистов) *, строилась по принципу концентрических кругов. Объединенные силы рабочих (Единый фронт) стали основой более широкого союза избирателей и политиков с демократами и либералами (Народный фронт). Кроме того, поскольку наступление Германии продолжалось, коммунисты намечали еще более широкую коалицию — «Национальный фронт» для объединения всех, кто вне зависимости от собственной идеологии и политических взглядов считал своим главным врагом фашизм (или «державы оси»). Это расширение антифашистского союза вправо от политического центра (французские коммунисты протянули руку католикам, а британские коммунисты проявили готовность заключить в свои объятия известного своей ненавистью к красным Уинстона Черчилля) встречало противодействие крайних левых до тех пор, пока логика войны в конце концов не вынудила их к этому альянсу. Союз центристов с левыми имел политический смысл, и «народные фронты»- были созданы во Франции (ставшей инициатором этого плана) и в Испании, отразив атаки местных правых и одержав убедительную победу на выборах в Испании [февраль I936 года) и во Франции (май 193б года).
Эти победы выявили цену прошлой разобщенности—объединенные списки представителей левых и центра получили значительное парламентское большинство. Однако разительный сдвиг общественного мнения среди левых, особенно во Франции, в сторону коммунистической партии отнюдь не свидетельствовал о расширении политической поддержки антифашизма. Например, победа французского Народного фронта, сформировавшего французское правительство, которое впервые в истории страны возглавил социалист, интеллектуал Леон Блюм (1872—1950), была достигнута благодаря увеличению только на i% количества голосов, поданных за радикалов, социалистов и коммунистов на выборах 1932 года. Испанский Народный фронт одержал победу на выборах с немного большим перевесом (при этом почти половина
* Через месяц носле прихода к власти Гитлера здание немецкого парламента в Берлине таинственным образом было сожжено. Нацистское правительство немедленно обвинило в этом коммунистическую партию и использовало этот случай для ее запрещения. Коммунисты, в свою очередь, обвинили нацистов в организации ноджога с целью нрозокации. Психически неуравновешенный революционер-одиночка родом из Голландии Зан дер Люббе, а также лидер коммунистической фракции в рейхстаге и три болгарина, сотрудники Коммунистического интернационала, работавшие в Берлине, были арестованы и осуждены. Ван дер Люббе, несомненно, участвовал в ноджоге, четыре арестованных коммуниста, без сомнения, не участвовали, так же как и Димитров. Современные историки не поддерживают нредноложения о провокации нацистов.
«Эпоха катастроф»
избирателей проголосовала против нового правительства, а правые даже отчасти укрепили свои позиции). И все же эти победы вселили надежду, даже эйфорию в местные рабочие и социалистические движения. Иное положение дел было в британской лейбористской партии, расшатанной депрессией и политическим кризисом 1931 года, количество мест которой в парламенте уменьшилось до пятидесяти. Она не вернула себе прежнего количества избирателей и через четыре года, получив лишь немногим более половины от числа мест докризисного 1929 года. Между I931 и !935 годами количество голосов, отданных за консерваторов, уменьшилось с 6i до 54%- Так называемое «национальное» правительство Великобритании, возглавляемое с 1937 года Чемберленом, имя которого стало синонимом политики умиротворения Гитлера, опиралось на поддержку значительного большинства. Скорее всего, если бы в 1939 году не началась война и если бы выборы, как намечалось, были проведены в 1940 году, консерваторы вновь легко смогли бы их выиграть. За исключением большинства Скандинавских стран, где социал-демократы имели сильный перевес, фактически нигде в Западной Европе в 1930-х годах не было заметно признаков сколько-нибудь значительного сдвига избирателей влево. Напротив, наблюдался определенный сдвиг.влраво в тех частях Восточной и Юго-Восточной Европы, где выборы все еще проводились. Здесь мы видим резкий контраст между Старым и Новым Светом. Ничего похожего на тот резкий перенос центра тяжести от республиканцев к демократам, который произошел в США в 1932 году, нигде в Европе не наблюдалось (количество голосов, поданных за демократов на президентских выборах в США, за четыре года выросло с is—16 миллионов почти до 28 миллионов), однако следует сказать, что наибольшее число голосов на выборах Франклин Д. Рузвельт получил в 1932 году, к удивлению экспертов (но не избирателей) потерпев явную неудачу в 1936 году.
Итак, антифашисты смогли объединить традиционных противников правых, хотя и не увеличили их ряды; им удавалось мобилизовать меньшинство лучше, чем большинство. Среди этого меньшинства интеллектуалы и люди искусства особенно прислушивались к их призывам (за исключением международного движения в литературе, вдохновленного националистическими и антидемократическими идеями,— см. главу 6), поскольку бесцеремонная и агрессивная враждебность национал-социалистов к традиционным ценностям цивилизации немедленно проявилась в близких им областях. Расизм нацистов привел к массовому бегству ученых-евреев и тех, кто придерживался левых взглядов, и они рассеялись по всему миру. В результате нетерпимости нацистов по отношению к интеллектуальной свободе немецкие университеты почти сразу же лишились примерно трети преподавателей. Атаки на модернистскую культуру, публичное сожжение еврейских и других нежелательных книг начались практически сразу же после того, как Гитлер вошел в пра-Против общего врага 1О 5
вительство. Тем не менее, в то время как даже простые граждане осуждали наиболее жестокие зверства этой системы — концентрационные лагеря и превращение немецких евреев (включая всех, у кого лишь дед или бабка были евреями) в изолированный бесправный низший класс,—
поразительно большое число людей видело во всем этом в худшем случае лишь заблуждение. В конце концов, думали они, концлагеря в первую очередь являются средством сдерживания потенциальной коммунистической оппозиции и тюрьмой для подрывных элементов, т. е. тем, к чему многие консерваторы испытывали некоторую симпатию, тем более что в начале войны в них всех, вместе взятых, содержалось не более 8ооо человек (их распространение и превращение в univers concentration na ire страха, пыток и смерти для сотен тысяч, даже миллионов людей произошло позже). Кроме того, до войны политика нацистов, какой бы варварской она ни была по отношению к евреям, все же, казалось, видела окончательное решение «еврейского вопроса» в массовом изгнании, а не в массовом истреблении евреев. Простому, не принадлежавшему ни к какой партии наблюдателю Германия казалась, несмотря на некоторые отрицательные стороны своей политики, стабильной, даже экономически процветающей страной х народно избранным правительством. Но те, кто прочел книги, включая «Майн Кампф» фюрера, имели возможность разглядеть в кровожадной риторике расистских агитаторов, в насилии и убийствах в Дахау и Бухенвальде угрозу всему миру, основанную на обдуманном уничтожении завоеваний цивилизации. Западные интеллектуалы (хотя в то время это была лишь небольшая часть студентов, преимущественно детей крупной буржуазии и будущих ее представителей) стали, следовательно, первым социальным слоем, в igso-e годы единодушно выступившим против фашизма. Это была довольно небольшая прослойка, хотя и крайне влиятельная, не в последнюю очередь благодаря тому, что в нее входили журналисты, которые в нефашистских западных странах играли решающую роль в изменении взглядов на природу национал-социализма даже самых консервативных читателей и политиков.
На бумаге политика противодействия разрастанию фашистского лагеря выглядела логично и просто. Всем странам следовало объединиться против агрессоров (Лига Наций разработала такой план), не делать им никаких уступок и путем угроз и, если понадобится; реальных действий остановить их или разгромить. Нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов (1876—1951) стал выразителем этой идеи «коллективной безопасности». Но проще сказать, чем сделать. Главным препятствием служило то, что даже государства, которые объединял страх перед агрессорами, имели разные интересы, которые можно было использовать для их раскола.
В какой степени учитывалось самое явное расхождение во взглядах—расхождение между Советским Союзом, преданным идее повсеместного сверже-IU О «Эпоха катастроф»
ния буржуазных режимов и империй, и другими государствами, видевшими в СССР основного зачинщика подрывной деятельности, не совсем ясно. В то время как правительства (все главные государства после 1933 года признали СССР) были всегда готовы прийти к соглашению с ним, когда это отвечало их целям, некоторые из их членов и учреждений продолжали считать большевизм, как у себя в стране, так и за рубежом, главным врагом в духе послевоенной «холодной войны». Британская разведка, по общему признанию, не имела себе равных по концентрации сил против «красной угрозы», до середины 1930-х годов считавшейся врагом номер один (Andrew,
1985, р. 530). Тем не менее даже многие убежденные консерваторы, особенно британские, понимали, что лучшим выходом из создавшегося положения стала бы война между Германией и СССР, которая ослабила бы и, возможно, уничтожила обоих врагов. Полнейшее нежелание западных правительств вступать в результативные переговоры с СССР даже в 1938—J939 годах, когда все уже понимали крайнюю необходимость антигитлеровской коалиции, слишком очевидно. Именно страх остаться в одиночестве против Гитлера в конечном итоге побудил Сталина, являвшегося с 1934 года убежденным сторонником союза с Западом против Германии, вступить в пакт Сталина—Риббентропа в августе J939 года, благодаря которому он надеялся оставить Россию вне войны, в то время как Германия и западные державы будут ослаблять друг друга к выгоде СССР, которому в соответствии с секретными статьями этого пакта отходила большая часть западных территорий, потерянных Россией после рев