(Босса, I9&6, р. 297—ЗО2,375—389,5&9—5?о; Pavone, 1991, р. 4*3). В то время как итальянцы без колебаний отреклись от Муссолини, немцы, единодушно поддерживавшие свое правительство до конца, не могли так легко отказаться от эпохи нацизма 1933—1945 годов. Участники немецкого Сопротивления — коммунисты, консервативные военные, отдельные религиозные и либеральные диссиденты—были казнены или посажены в концентрационные лагеря. В то же время те, кто поддерживал фашизм или сотрудничал с оккупационными властями, оказались фактически вырваны из общественной жизни на целое поколение после 1945 года, хотя «холодная война» против коммунизма нашла тайное применение таким людям в западных военных и разведывательных операциях*.
Второе соображение по поводу Сопротивления заключается в том, что по очевидным причинам его политика носила левый уклон (за исключением Польши). В каждой стране фашисты, правые радикалы, консерваторы, местные богачи и те, кто боялся социальной революции, были склонны к сочувствию или нейтралитету по отношению к немцам. Так поступали мелкие сепаратистские и националистические движения. Будучи традиционно идеологически правыми, некоторые из них надеялись получить выгоду от своего коллаборационизма, особенно фламандские, словацкие и хорватские националисты. Так же, и об этом не нужно забывать, поступали и убежденные антикоммунистически^ элементы Католической церкви и легионы их консер-
* Тайные антикоммунистические отряды, с сущестьо:зании которых стало известно носле их обнаружения одним итальянским политиком в 1990 году (в Италии они назывались «Gladio», или «Меч»), были созданы в 1949 году для нродолжения вооруженного сопротивления советским оккунационным войскам в различн^1х европейских странах. Оружие и деньги они получали от США, их обучением занималось ЦРУ и британские спецслужбы. Их существование скрывалось от правительств государств, на территории котор^1х они ргснолагались, за исключением отдельных случаев. В Италии, а возможно, и где-то еще эти войска первоначально состояли из закоренелых фашистов, оставленных в качестве ядра сопротивления нобежденными «державами оси» и впоследствии ставших фанатичными антикоммунистами. В 1970-6 годы, когда вторжение Красной армии больше не казалось реальным даже американским спецслужбам, члены «Gladio» нашли новое ноле деятельности в качестве нрав^1х террористов, иногда маскируясь нри этом нод лев^1х террористов.
Io2 «Эпоха катастроф»
вативных прихожан, хотя интересы церковных политиков, несомненно, были гораздо сложнее, чем у обычных коллаборационистов. Из этого следует, что правые, вступившие в Сопротивление, всегда были нехарактерным явлением на фоне своего политического окружения. Уинстон Черчилль и генерал де Голль не были типичными представителями своего слоя общества, хотя почти ни для одного нормального правого приверженца традиций с военными наклонностями понятие патриотизма без защиты родины было невозможно.
Этим объясняется (если, конечно, для этого требуется специальное объяснение) удивительная популярность коммунистов в движениях Сопротивления и, следовательно, огромный рост их политического влияния во время войны. По этой причине европейские коммунистические движения достигли пика своего влияния в 1945—1947 годах, за исключением Германии, где они не смогли оправиться от жестокого разгрома в 1933 году и героических, но самоубийственных попыток сопротивления в последующие три года. Даже в странах, далеких от социальной революции, таких как Бельгия, Дания и Нидерланды, коммунистические партии получили го— 12% голосов—в несколько раз больше, чем когда-либо раньше, сформировав в три или четыре раза более крупные, чем раньше, блоки в парламентах своих стран. Во Франции они оказались самой многочисленной партией на выборах 1945 года, в первый раз обогнав своих старых соперников—социалистов. В Италии достижения коммунистической партии были еще более впечатляющими. Малочисленная, измученная и печально известная своими неудачами группа нелегалов, которой она была до войны (Коминтерн фактически угрожал ей роспуском в 1938 году), после двух лет Сопротивления стала массовой коммунистической партией с восьмьюстами тысячами членов, а вскоре (в 1946 году) достигла почти двух миллионов. Что касается стран, где война против «держав оси» велась по существу вооруженным внутренними силами Сопротивления—Югославии, Албании и Греции, то в партизанских войсках преобладали коммунисты. Британское правительство под руководством Черчилля, не имевшего ни малейшей симпатии к коммунизму, перенесло свою поддержку и помощь с роялиста Михайловича на коммуниста Тито, когда стало ясно, что последний несравнимо опаснее для немцев, чем первый. Коммунисты приняли участие в Сопротивлении не только потому, что ленинская «авангардная партия» являлась кузницей дисциплинированных и самоотверженных кадров, чьей главной целью были активные действия, но также оттого, что экстремальные ситуации, такие как нелегальность, репрессии и война, являлись именно тем, для чего были предназначены эти отряды «профессиональных революционеров». Разумеется, «они единственные предвидели возможность вооруженного сопротивления» (М. R. D. Foot, 1976, р. 84) · Этим они отличались от массовых социалистических партий, которые считали почти невозможной свою деятельность в отсутствие легальности (выбо-Против общего врага 1оЗ
ров, публичных собраний и всего остального, определявших их поступки). Перед лицом захвата власти фашистами и немецкой оккупации социал-демократические партии впали в летаргию, из которой вышли, как, например, австрийские и немецкие социалисты, в лучшем случае к концу войны, сохранив большинство прежних сторонников и желание продолжать прежнюю политику. Не уклоняясь от сопротивления, они были, по структурным причинам, недостаточно представлены в правительстве. В таком экстремальном случае, как Дания, социал-демократическое правительство находилось у власти, когда Германия оккупировала страну, и оставалось/ власти всю войну, хотя и не поддерживало фашистов. (После этого ему понадобилось несколько лет для восстановления своей репутации.)
Еще две особенности помогли коммунистам занять видное положение в рядах Сопротивления — их интернационализм и фанатичная убежденность, с которой они посвящали избранному делу свою жизнь (см. главу 2). Первый позволил им призвать в свои ряды мужчин и женщин, которым антифашистские лозунги были более близки, чем патриотические призывы. Например, во Франции это были беженцы гражданской войны в Испании, составившие большую часть отрядов вооруженного партизанского сопротивления на юго-западе страны — примерно двенадцать тысяч перед днем «Д» * (Pans Prades, 1975, Р- 66), и другие беженцы и эмигранты, в основном представители рабочего класса из семнадцати стран, которые в рамках подразделения МО/ (Маш-d'Oeuvre Immigree — «рабочие-эмигранты») выполняли самые опасные поручения партии. Например, группа Манукяна (состоявшая из армян и польских евреев) совершала нападения на немецких офицеров в Париже**. Вторая особенность породила то сочетание храбрости, самопожертвования и жестокости, поражавшее даже врагов, которое столь ярко описано в книге редкой правдивости «Война» югослава Милована Джиласа (Djilas, 1977}- Коммунисты в глазах политически умеренного историка являлись «храбрейшими из храбрых» (Foot, 1976, p. 86), и хотя дисциплина и организованность давали им лучшие шансы на ьыживание в тюрьмах и концлагерях, их потери были очень велики. Несмотря на нарекания на французскую компартию, чье руководство вызывало недовольство даже в рядах коммунистов, она могла с полным основанием претендовать на то, чтобы называться le parti desfusilles — «партия расстрелянных», поскольку
потеряла не менее пятнадцати тысяч своих борцов, казненных фашистами (Jean Touchard, 197?, Р-25#)- Неудивительно, что все это имело большую притягательность для смелых мужчин и жен* День высадки союзных войск в Нормандии (6 июня 1944 года) (примеч. нер.). ** Один из друзей автора, ставший в итоге заместителем командира MOI нод руководством чеха Артура Лондона, был австрийским евреем польского нроисхождения, его задачей являлась организация антинацистской пропаганды в немецких войсках во Франции.
«Эпоха катастроф»
щин, особенно для молодежи в странах, где массовая поддержка активного Сопротивления была не столь велика, как во Франции и Чехословакии. Коммунисты имели большую притягательность и для интеллектуалов, наиболее охотно встававших под знамена антифашизма. Из них было сформировано ядро внепартийных (но левых по своей природе) организаций Сопротивления. Роман французских интеллигентов с марксизмом и преобладание в итальянской культуре людей, связанных с коммунистической партией, длившееся целое поколение, были следствием Сопротивления. Становились ли интеллигенты участниками Сопротивлении, подобно одному ведущему послевоенному издателю, который с гордостью говорил о том, что все члены его фирмы взяли в руки оружие, став партизанами, являлись ли просто сочувствующими коммунистам, когда ни они сами, ни члены их семей не были активными участниками Сопротивления (они даже могли быть его противниками),—все они чувствовали притягательную силу компартии.
За исключением своих повстанческих цитаделей на Балканах, коммунисты не делали больше попыток установить коммунистические режимы. Правда, у них не было возможности сделать это нигде к западу от Триеста, даже если они и хотели прийти к власти. Кроме того, Советский Союз, которому их партии были в высшей степени преданы, решительно препятствовал этим односторонним попыткам прихода к власти. Коммунистические революции, произошедшие в Югославии, Албании и позже в Китае, случились вопреки воле Сталина. Точка зрения Советов заключалась в том, что и в мировом масштабе, и в масштабе одной страны послевоенная политика должна продолжаться в рамках международного антифашистского альянса, т. е. они надеялись на длительное сосуществование или даже симбиоз капиталистической и социалистической систем и на дальнейшие социальные и политические изменения, осуществляемые в рамках «демократий нового типа», которые возникнут из военных коалиций. Этот оптимистический сценарий вскоре исчез во мраке «холодной войны» столь бесследно, что мало кто помнит, что Сталин принужд