Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914-1991) — страница 75 из 169

ствительно резко увеличилось, так это торговля промышленными товарами, в основном между главными развитыми странами. За двадцать лет с 1953 года мировая торговля готовой продукцией выросла в десять раз. Производители промышленнейчтродукции, с девятнадцатого века стабильно контролировавшие немногим менее половины общемирового торгового оборота, теперь покрывали более 6о% рынка (W. A. Lewis, 1981]. «Золотая эпоха» утвердилась в экономиках ведущих капиталистических стран даже в чисто количественном отношении. В 1975 году на долю стран «большой семерки» (Канада, США, Япония, Франция, Федеративная Республика Германия, Италия и Великобритания) приходилось три четверти всех частных автомобилей земного шара, почти таким же было и соотношение числа телефонов (UNStatistical Yearbook, 1982, p. 955ff, ioi8ff). Однако новая промышленная революция не была ограничена каким-либо одним регионом.

Основными направлениями являлись реструктуризация капитализма и продвижение в области интернационализации экономики. Успехи «золотой эпохи» нельзя объяснить только технической революцией, хотя и она, безусловно, сыграла свою роль. Как уже говорилось, во многом новая индустриализация в эти десятилетия заключалась в распространении уже имевшихся технологий в-новые страны. Так. индустриализация образца девятнадцатого века в угольной и металлургической промышленности пришла в аграрные социалистические страны, а в европейских государствах индустриализация нефтеперерабатывающей отрасли происходила на основе американских достижений. Влияние высоких технологий на гражданскую промышленность стало массовым только с началом «кризисных десятилетий» (после 1973 года), когда произошел прорыв в области информационных технологий и генной инженерии, а также и другие прорывы в неизведанное. Возможно, главными достижениями, преобразовавшими мир сразу же после окончания войны,

«Золотая эпохам)

стали достижения в области химии и фармакологии, которые сразу же оказали влияние на демографическую обстановку в странах третьего мира fevr главу 12). Их культурные последствия проявились несколько позднее, по скольку сексуальная революция 1960—1970-х годов на Западе произошла во многом благодаря антибиотикам (неизвестным перед Второй мировой войной), с помощью которых удалось устранить главную опасность половой распущенности — венерические заболевания, сделав их легкоизлечимыми, а также благодаря противозачаточным таблеткам, ставшим широко доступными в 1960-6 годы (в 1980-6 годы после возникновения СПИДа секс вновь стал фактором риска).

Иначе говоря, высокие технологии вскоре стали столь неотъемлемой частью экономического бума, что о них не следует забывать даже в тех случаях, когда мы не считаем их решающим фактором.

Послевоенный капитализм, безусловно, являлся, по формулировке Крос-ланда, системой, «реформированной до неузнаваемости», или, по словам британского премьер-министра Гарольда Макмиллана, новой версией старой системы. Преодолев ошибки периода между Первой и Второй

мировыми войнами, он не просто вернулся к своим обычным функциям «...поддержания высокого уровня занятости и (...) определенной степени экономического роста» (Я. G. Johnson, 1972, р. 6). По существу было заключено нечто вроде брачного союза между экономическим либерализмом и социальной демократией (или, с точки зрения американцев, Рузвельтов ской политикой «нового курса») со значительными заимствованиями у Советского Союза, являвшегося пионером экономического планирования. Именно поэтому нападки на реформированный капитализм со стороны ортодоксальных сторонников свободного рынка так усилилось в ig/o-e и igSo-e годы, когда политика, основанная на подобном браке, перестала подкрепляться экономическими успехами. Специалисты, подобные австрийскому экономисту Фридриху фон Хай-еку (1899—J992), никогда не являлись прагматиками и были готовы (неохотно) допустить, что экономическая деятельность, противоречащая принципу невмешательства государства в экономику, может быть успешной, хотя и приводили убедительные доказательства, отрицающие эту возможность. Они верили в формулу «свободный рынок = свобода личности» и, соответственно, осуждали любые отступления от нее, усматривая в них «дорогу к рабству» (так называлась книга фон Хайека, изданная в 1944 году). Эти специалисты отстаивали чистоту рынка во время Великой депрессии. Они продолжали осуждать политику, сделавшую «золотую эпоху» действительно золотой, несмотря на то что мир в это время становился все богаче, а капитализм (плюс политический либерализм) вновь стал процветать на основе взаимодействия рынка и правительства. Но в период между 1940-ми и 1970-ми годами никто не слушал этих приверженцев старых убеждений.

Золотые годы 2 9 3

У нас нет причин сомневаться в том, что капитализм был сознательно реформирован в течение последних военных лет, г. .-явным образом теми американскими и британскими политиками, которые имели для этого возможности. Ошибочно считать, что люди никогда не извлекают уроков из истории. Опыт межвоенных лет, и в особенности Великой депрессии, был столь катастрофическим, что теперь никто не мог и мечтать (как это делали многие общественные деятели после окончания Первой мировой войны) о скором возвращении к довоенному уровню. Мужчины (женщины пока еще почти не допускались в первые эшелоны общественной жизни), определявшие принципы послевоенной экономики и перспективы мирового экономического порядка, все пережили эпоху Великой депрессии. Некоторые, подобно Дж. М. Кейнсу, вышли на общественную арену еще до 1914 года. И даже если воспоминаний об экономическом крахе 1930х годов было недостаточно, чтобы заставить их желать реформировать капитализм, то тем, кто только что воевал с гитлеровской Германией, ставшей порождением Великой депрессии, а также тем, кто оказался лицом к лицу с перспективой коммунизма и советской власти, распространявшейся по руинам бездействовавшей капиталистической экономики, был очевиден тот огромный-политический риск, которому подвергнется Запад, если этого не будет сделано.

Этим государственным деятелям были очевидны четыре обстоятельства. Катастрофа межвоенных лет, повторения которой ни в коем случае нельзя было допустить, произошла главным образом из-за краха мировой торговой и финансовой системы и, как следствие, раздробления ее на разновидности автаркических национальных экономик. Раньше мировую экономическую систему стабилизировала гегемония британской экономики и ее валюты — фунта стерлингов. Между Первой и Второй мировыми войнами Великобритания и фунт стерлингов больше не являлись достаточно прочными, чтобы выдержать такое бремя, которое могли теперь взять на себя лишь Соединенные Штаты и доллар. (Этот вывод, естественно, вызвал гораздо больший энтузиазм в Вашингтоне, чем в остальном мире.) Великая депрессия явилась следствием недостатков ничем не ограниченного свободного рынка. Следовательно, отныне этот рынок надлежало подкреплять государственным планированием и управлением экономикой. Наконец, по социальным и политическим соображениям нельзя было допустить возвращения массовой безработицы. Государственные деятели за пределами англоязычных стран имели мало влияния на перестройку мировой торговой и финансовой системы, но в основном одобряли отказ от прежнего либерализма свободного рынка. Осуществление государственного планирования и руководства экономикой не было новшеством для некоторых стран, в частности для Франции и Японии. Даже государственная собственность и регулирование промышленного развития

294

«Золотая эпохам)

были довольно широко распространены в западных странах после 1945 года. Данный вопрос не являлся всего лишь предметом идейных разногласий между социалистами и антисоциалистами, а общий сдвиг влево, присущий политике Сопротивления, сделал его более значимым, чем в

довоенное время, что хорошо видно на примере французской и итальянской конституций 1946— 1947 годов. Так, даже после пятнадцати лет социалистического правления (в 1960 году) государственный сектор в Норвегии занимал меньшее место в экономике, чем в Западной Германии, отнюдь не склонной к национализации.

Что касается социалистических партий и рабочих движений, столь распространенных в Европе после войны, то они быстро приспособились к новому реформированному капитализму, поскольку из практических соображений не проводили своей собственной экономической политики, за исключением коммунистов, чья политика состояла в захвате власти, а затем следовании модели СССР. Прагматичные скандинавы оставили свой частный сектор нетронутым. Британское лейбористское правительство 1945 года также не предприняло никаких мер для его реформирования и проявило полное отсутствие интереса к планированию, что было весьма странно, особенно по сравнению с решительной плановой модернизацией, предпринятой несоциалистическим французским правительством. Левые фактически сосредоточили усилия на улучшении условий своих избирателей-рабочих и на социальных реформах, проводимых с этой же целью. Но поскольку у них не было ничего, кроме призывов к свержению капитализма (хотя ни одно социалистическое правительство не знало, как это сделать, и не пыталось осуществить), то для финансирования своих целей им оставалось лишь уповать на процветание капиталистической экономики. В сущности, их вполне устраивал реформированный капитализм, признающий важность лейбористских и социал-демократических устремлений.

Одним словом, по разным причинам политики, чиновники и даже многие бизнесмены послевоенного Запада были убеждены, что о возврате к принципу невмешательства государства в экономику и к прежнему свободному рынку не могло быть и речи. Четко определенные политические задачи—полная занятость, сдерживание коммунизма, модернизация отсталой и разрушенной экономики — имели абсолютный приоритет и оправдывали вмешательство правительства в экономику. Даже режимы, преданные принципам политического и экономического либерализма, теперь могли и должны были осуществлять экономическую политику способами, некогда отвергавшимися ими как «социалистические». Именно так Великобритания и даже США управляли своей военной экономикой. Будущее было за экономикой смешанного типа. Однако бывали моменты, когда старые традиции фискальной умеренности, стабильной валюты и устойчивых цен все еще принимались во внимание, хотя уже и не являлись решающими. Начиная с 1933 года пугала инфля-Золотые