— Ну, дурак… Допрыгался?!
Касьянов зло сплевывает, парни из съемочной группы, обступившие каратиста, хмурятся. Сергей Сергеевич разворачивается и громко, официальным голосом спрашивает меня, так чтобы все услышали:
— Виктор, кто из вас драку начал?
— Ну, не я же! Это проигравшей в феврале стороне реванша захотелось.
В съемочной группе поднимается ропот:
— Ему подраться захотелось, а нас теперь из этого санатория попрут…
— Интересно, за чей счет ремонт будет?
— Понятно за чей! Придется нашему директору картины раскошелиться.
— Ага, еще и в Москву потом нажалуются на Мосфильм…
Сергей Сергеевич и тут не ударил в грязь лицом — проявил великодушие:
— Ладно, проблемы с администрацией санатория я беру на себя, убытки мы им возместим, хотя по совести нужно бы их с виновного взыскать. Но что теперь с арестованного взять… Вы за ним присмотрите минутку, а я сейчас ребят своих пришлю и наряд милиции вызову.
— Альдона, — строгий взгляд в нашу сторону — а ты гляди в оба за Виктором!
Девушка шутливо заламывает мне руку за спину. Больную! Я морщусь, но терплю. Если сейчас вякну — опять начнется. Врачи, больницы…
Сергей Сергеевич удаляется под взглядами притихшей группы, прихватив с собой Дурова и испуганную даму в белом халате, которая все это время, молча, простояла у окна, прижав руки к груди и с ужасом наблюдая за происходящим.
Слышу в ухе злой шепот Альдоны:
— Эс-Эс тебя скоро сам прибьет! Вить, ты понимаешь, что даже в туалет тебя одного отпустить нельзя?
— Алечка, ну кто же знал, что здесь буйные каратисты на каждом шагу?!
Подруга фыркает, потом вздыхает и, толкая меня мимо касьяновского ученика, бросает на него кровожадный взгляд:
— Нет, ну почему тебе всегда везет, а?! Вить, ну почему он не на меня нарвался?
— Солнце мое, не нужно завидовать чужому счастью. Скоро Касьянов выдаст тебе десяток мужиков, и ты будешь метелить их, как твоей душеньке угодно.
— Это же совсем не то… Хочется ведь по-настоящему.
Наш разговор прерывают подошедшие к нам Говорухин и Касьянов:
— Простите, Виктор, что так получилось! Приносим вам от лица группы свои извинения.
— Вы-то при чем? Не вы же это …парнокопытное отправляли нашу студию громить. Я-то хоть за себя постоять могу, а вот те мальчишки-фанаты, которых он избил…. Хорошо, что наша охрана вовремя вмешалась. А теперь представьте на минуту, что среди наших фанатов есть молодежь, чьи родители работают в ЦК и Совмине — да, у нас и такие поклонники. Вы понимаете, что если бы он покалечил кого-то из них, вашу школу каратэ прикрыли бы на следующий день? И не только вашу школу, но и все каратэ по всей стране заодно.
Касьянов в расстройстве качает головой.
— Понимаю. Но страшно даже представить, что из-за одного дурака столько усилий может пойти прахом. Мы ведь стараемся отбирать в наши секции самых порядочных ребят, но не уследишь же за всеми. Я, конечно, видел, что Костя у нас — парень с гонором, но надеялся, что с возрастом это пройдет.
— Да, там не только дурость и гонор. Ваш парень еще и с гнильцой. Не знаю, чем закончится следствие, но у меня есть подозрение, что вашему ученику хорошо заплатили, чтобы он наших фанатов покалечил. Так что ваш Костя — наемник!
— Даже так…?
«Боцман» тяжело вздыхает. Потом переводит взгляд на Альдону.
— А мы ведь знакомы с вами, правда? Вы Альдона — дочь генерала Веверса?
— Да, отец нас как-то знакомил.
— Имант хороший боец — Касьянов уважительно щурится — слышал, и у вас отличная школа?
Альдона скромно пожимает плечами, а я не могу удержаться, чтобы не вставить свои пять копеек:
— Вашему ученику очень повезло, что он нарвался на меня, а не на нее. Думаю, для него все сейчас было бы гораздо плачевнее. А так — отделался лишь сломанным носом и синяками.
Говорухин открывает дверь и пропускает нас в зал. Типичный такой советский актовый зал с рядами кресел, обтянутых потертым красным дерматином, с небольшой сценой и экраном во всю заднюю стену. Кинотеатр, концертный зал и место для партийных собраний в одном флаконе. Над сценой, как и положено, висит лозунг: «Решения ХХV съезда в жизнь!» Хоть я и атеист, у меня прямо рука тянется перекреститься: Да, упаси нас, господи, от этих решений! Но новые веяния из столицы доходят до провинции с большим опозданием, и новых лозунгов пока здесь что-то не видно. Зато через распахнутые двери хорошо видно, как охранники подхватили под руки побитого каратиста и куда-то его повели. Очень надеюсь, что больше мы с ним никогда не увидимся…
Плюхаемся с Альдоной на первый ряд, подальше от двери, смотрим, как в зал постепенно заходят члены съемочной группы. Узнаю далеко не всех, я бы даже сказал очень и очень немногих, но кое-кого не опознать просто невозможно. Вот «капитан» Петр Вельяминов беседует с молодым Мартиросяном, уже не помню, как звали его героя, но кажется, этот бравый парень доживет до победного конца. А это заходят в зал единственные девушки из всего актерского экипажа сухогруза «Нежина» — пухленькая хохотушка Наталья Хорохорина и сдержанная Майя Эглите — Алькина землячка из Риги.
— Я потом вас со всеми здесь познакомлю, а сначала нам придется порешать кое-какие организационные вопросы — Говорухин встревожен происходящим и не скрывает этого.
— Волнуетесь, чем закончится разговор с руководством санатория?
— Волнуюсь. Как-то не хочется искать новое место для проживания съемочной группы. Из Ялты и Гурзуфа сюда далеко ездить, а ближе ничего приличнее этого санатория не нашлось. К тому же нам удалось договориться здесь о двухразовом питании — утром и вечером, а это вообще большая удача.
— А… как же разные дома творчества в Коктебеле, например, писательский — почему вас там не приютили?
— В Писдоме? Там и без нас желающих выше крыши. Знаете анекдот на эту тему? Нет? Слушайте: «В любом Писдоме отдыхают три категории: суписи, дописи и мудописи».
— ?!!!
— СУПруги ПИСателей, ДОчери ПИСателей и МУжья ДОчерей ПИСателей.
Я начинаю ржать в полный голос. Отбитый живот отзывается болью. Сдержанная Альдона тоже не может удержаться — смеется, отвернувшись. Нет, я точно такого не слышал, ни сейчас, ни в "прошлой" своей жизни. Но как же точно в нем все подмечено — именно такой публикой там все и забито! Говорухин хулигански усмехается в усы, довольный, что его анекдот мне понравился. Отсмеявшись, спешу его успокоить:
— Да, вы не переживайте так, Станислав Сергеевич! Полковник сейчас все уладит, и никуда вам переезжать не придется. А если директор будет ерепениться — так мы и в Москву позвоним.
— Иманту Яновичу?
— Ему самому. Или сразу Романову. Телефон его приемной у меня есть.
Я достаю из внутреннего кармана свою ксиву-"вездеход" с указанием должности. Говорухин смотрит на меня со смесью уважения и удивления. Понты? Они самые. Конечно, никто не будет звонить в приемную Романову и жаловаться на драку, в которой разбит унитаз. Но Говорухин — человек властный. А мне еще с ним работать и работать.
— Ну, дай-то бог, чтобы все обошлось!
Кажется, я его немного успокоил, и он вздохнув, отходит поздороваться к кому-то из съемочной группы. И тут на горизонте появляется еще одно знакомое лицо, которое скромно заходит в зал и бочком, бочком пробирается на задние ряды. Ну, уж нет! Я вскакиваю, машу рукой и кричу на все помещение:
— Виктор, привет! Иди к нам!
Бедный Цой краснеет, как маков цвет и неуверенно машет мне в ответ. Но поскольку все оборачиваются на него, деваться ему уже некуда, и он, вздохнув, идет к нам.
— Алечка, хочу тебя познакомить с очень талантливым певцом из Питера — мой тезка Виктор Цой! Вить, а это моя подруга Альдона.
— Приве-ет! — Подруга удивленно окидывает взглядом скромно одетого парня видимо, не понимая, почему я так ему обрадовался.
— Привет, Вить! Здравствуйте, Альдона!
— Привет! Рад тебя видеть!
Мы радостно жмем друг другу руки, и я заставляю Цоя сесть рядом с девушкой. Тот снова смущается и, немного помолчав, как-то робко ее спрашивает:
— А вы ведь Альдона Веверс, верно? Красные Звезды?
— Ну, да. А почему ты со мной вдруг на «вы»? Друзья Виктора — мои друзья.
— Хорошо, давайте на «ты», если… ты не против.
Я благодарно подмигиваю Альке — нет, ну, что за умница! Вот знает же, когда нужно свою Снежную Королеву включить, а когда выключить. Цой смотрит на нее, как …ну, не знаю — как если бы рядом с ним сидела сама Агнета из ABBA. Нет, правда, нельзя же так пялиться на мою женщину. Хотя к Цою конечно ее ревновать смешно. Пока смешно. Кратко поясняю, что мы с ним познакомились зимой на квартирнике у наших ребят.
— Ну, давай, рассказывай, как твои дела! Нравится здесь на съемках?
— Конечно, нравится! Я с такими интересными людьми тут познакомился! — В глазах Цоя появляется фанатичный блеск
— С Толгатом Нигматулиным, наверное?
— И с ним, и с Тадеушем Касьяновым, а еще с ребятами каскадерами. Скоро ведь начинают снимать сцены с захватом «Нежина», и сейчас все усиленно репетируют боевые сцены.
— А ты кого играешь?
— Пирата, конечно!
Понятно, мог бы даже и не спрашивать. Судя по его восторгу, с командой пиратского судна ему намного интереснее, чем изображать какого-то безликого робкого "островитянина".
— А у тебя как дела? Видел два ваших концерта по телеку — один из Англии, другой на 1 Мая — класс! Так здорово! Когда уже ваш диск выйдет?
— Советский на днях, а в Америке англоязычный в следующем месяце. Оставишь адрес — переправлю тебе с кем-нибудь в Питер.
— А англоязычный можно?!!
— Да, не вопрос!
Альдона незаметно закатывает глаза. Нет, ну, а что такого?! Ей же и самой наши англоязычные песни нравятся гораздо больше, только в Союзе нам их петь пока не особенно разрешают. И если бы ей в 16 лет песню известный певец посвятил, она бы, наверное, сама до потолка от радости прыгала. Хотя… с Алькой это еще большой вопрос — прыгала бы или нет.