– Он говорит вам: «Бог подаст», – да, Роза?
Я могла бы поклясться, что Гамов кусает губы – но смотреть не могла. Слишком много всего. Идти с любимым писателем рядом. Общаться с ним. Сердиться на него.
Ведь прежде, всего несколько лет назад, книги Максима Гамова позволили мне протянуть бесконечную длинноту третьего курса и не свихнуться от всего сразу.
– Хитрый шанс, – подтвердила я кивком головы и поднесла пропуск к замку.
Глава 18
– Неужели паттерн вижу только я?
– Ты такими словами не разбрасывайся! – с задумчивой угрозой проговорил Гера.
Он валялся на полу в обнимку с какой-то папкой – в самом прямом смысле: прижимал документы к груди и, кажется, дремал.
Было далеко за семь вечера. Нина ушла час назад, перед этим стыдливо заглянув в кабинет и поинтересовавшись, не нужна ли нам помощь. На тот момент мы втроем переругивались по поводу прорывов; замахали на Нину руками, и та поспешила скрыться. Арлинова появилась некоторое время спустя. Мы мгновенно приняли вертикальное положение и попытались сделать вид, что по комнате не разбросана сотня архивных бумаг и чертова дюжина стаканчиков из-под кофе. Она обвела кабинет слегка неодобрительным взглядом, бросила барское: «Закроете», – и поплыла прочь.
Голова уже не работала. Новые файлы я читала по нескольку раз и без особого толка.
– Можно пойти на рейд в кабинет Арлиновой, – предложил Гамов, не отрываясь от желтого листа с машинописным текстом.
– Идея отличная, Макс. А завтра – на рейд в увольнение. – Гера наконец-то поднял длинные ресницы и уселся на полу с королевским видом. – Так что за паттерн?
Я провела рукой по волосам, приготовилась говорить, и тут у меня заиграл мобильный. Гамов язвительно полуулыбнулся, не глядя в мою сторону. Не иначе, мстил.
Я перевернула айфон. На дисплее улыбался Лешка, поэтому звук пришлось выключить.
– Паттерн, – повторила я и на мгновение зависла.
– Первый раз звонит? – Гера сладко потянулся, и я испытала почти непреодолимое желание швырнуть в него пластиковым стаканом.
– Может, к делу? – шероховато спросил Макс.
Я фыркнула. И тут мобильник запел снова. Что удивительно – группой Muse и совсем не у меня. Судя по озорной улыбке, Гера давно успел включить беззвучный режим. Гамов вылетел из-за стола и уже на пороге бросил в трубку:
– Привет, Рит, как ты?
Я не сдержала вздоха. Гера сделал хлоп-хлоп ресницами и чуть заметно качнул головой.
– Ненавижу тебя, – буднично сказала я.
– И я тебя, – отозвался он.
Потом мы оба разулыбались.
– Покурить бы.
– Размечтался. Статистику давай тащи.
– Ау, Оливин, я ее сразу принес. Лови. – Гера бросил сложенную вчетверо распечатку прямо в меня.
– Тогда дождемся Максима.
– Дождались, – с порога заявил Гамов. – Начинаем обсуждение?
– Нет-нет-нет! – Туров почти подпрыгнул на полу. – Никаких обсуждений. Знаю я твою страсть к теории. Пускай говорит Оливин. Она все это затеяла, и слово ей.
Я опасливо огляделась по сторонам и даже на всякий случай вышла в коридор. Темно и пусто, то, что доктор прописал. Я не смогла удержать нервного смешка и вернулась.
– Феерические меры предосторожности. – Гера уже почему-то сидел за моим столом.
– Уступи место, иначе сяду на колени.
– Напугала! Иди к Гамову садись.
Я возвела очи горе и вышла на центр комнаты, чувствуя себя совершенно по-идиотски. Платье, каблуки – как будто на докладе.
– В общем, так. Понятия не имею, когда начались прорывы. Архив ФСБ велел приходить на следующей неделе, а вся стоящая информация – у них. Здесь данные только с момента развала Союза…
– Оливин, – перебил меня Гера с легкой укоризной в голосе. – Нельзя ли объяснить для начала, что происходит? А то работала ты, работала, и вдруг – паттерны какие-то, архивы ФСБ, откуда что берется?
Я бросила неуверенный взгляд на Макса. Тот сосредоточенно вглядывался в пожелтевшую бумажку.
– В общем, Гер, если по-честному, то в обычном мире, не твоих книгах, все так и происходит. Работаешь, работаешь, копишь информацию, а потом случается синтез. И анализ.
– Ты мне Гамова тут не выгораживай только. – Гера завел руки за голову и сладострастно зевнул.
– Она не выгораживает, – резко отозвался Гамов. – Что за манеры вообще такие?
– В одной упряжке бежим, детки, – тут же спружинил Гера.
– Раз мы в ней бежим, то… – Я прервалась.
Надо было признаться, но по какой-то загадочной причине не получалось. Язык не поворачивался сказать гадость. Пусть правдивую, пусть выстраданную, пусть опасную… Я просто физически не могла сдать напарника.
– Совсем меня за дурака держите. Я же все-таки известный писатель, любимец критиков, – протянул Гера язвительно.
– Но не публики, – отбрил его Гамов.
– Неправда. – Я нервно заглянула в статистику.
– Всем спасибо за мнения. Так что же случилось в прорыве, что Оливин внезапно взяла полагающийся ей отгул и пошла не куда-нибудь, а на Лубянку?
Гамов кашлянул и все же посмотрел на меня.
– Как бы тебе это объяснить, Гер. Мир начал защищаться.
– Не понял. – Он настороженно приоткрыл глаза.
– Понимать нечего. Мы зашли в прорыв, и мир почти тут же среагировал, обвинив нас во всех смертных грехах и прислав за нами убийц.
– Издеваешься? Я читал отчет перед отправкой.
Я помотала головой:
– Арлинова все переправила, видимо, решив, что с таким развитием событий ваш Степа точно нас прикроет.
– Мир начал защищаться? – Гера принял вертикальное положение и стал переводить взгляд с меня на Гамова и обратно.
Я кивнула.
– Но мир не может защищаться! – Он нервно отхлебнул из моего стакана с кофе.
– Нашел кому рассказывать, – фыркнул Гамов.
– В общем, это только гипотеза. Попав внутрь, мы сразу стали главными героями, события завертелись вокруг нас. Макса подстрелили даже.
– Я такого в жизни не видел, Гер, а сам знаешь, за последние два года с чем только не сталкивались.
– И вправду конец света, – криво заулыбался Гера.
Меня передернуло.
– Не совсем так. В общем, про паттерн, ребята. Из интересного. С начала девяностых прорывы были очень редки, догадываетесь, почему? Издавали что ни попадя, закрепляя мир в нашей реальности. Потом дела пошли под откос. Чем дальше, тем сильнее. В две тысячи пятом впервые было зафиксировано четыре прорыва за год. В шестом – снова четыре. В восьмом – целых семь. Ну а потом, в две тысячи десятом, завертелась вся эта кутерьма. Двенадцать прорывов, шестнадцать. С первого января нынешнего года – двадцать пять штук, не считая позавчерашнего. Паттерн. Чувствуете?
– Да все понятно. – Гамов чуть пожал плечами. – Растет количество неиздаваемого материала, следовательно, растет количество прорывов.
– Но не по экспоненте же! – взвилась я.
– Это не экспонента, – отозвался Гамов, глядя в стол.
– Растет не только число, но и сложность. Ты бы почитал отчеты за две тысячи первый, да что там, даже за две тысячи пятый! – Я раздраженно забралась на собственный стол, и Гера тут же развернулся ко мне.
– Я читал их. Более того, сам закрывал еще за год до того, как ты издалась.
– И что? – Я бросила обжигающий взгляд на Геру. Тот внимательно посмотрел на меня. Понял, хитрец, что поднимать глаза на Гамова мне было никак нельзя.
– Сложность… – Гамов на секунду замер. – Повысилась. Бесспорно. Но это нормально, Роза. Произошел естественный отбор. На Самиздате стали задерживаться приличные тексты. А что-то приличное деконструировать куда сложнее.
– А миры за деконструкторами по какой причине стали охотиться? – спросил Гера, холодно на него глядя. – Настолько усложнились, что собственный разум обрели?
Гамов ядовито хмыкнул и сделал глоток из стакана с кофе:
– Гляжу, вы тут Двойственный союз затеяли.
– Не страшно? – Гера вдруг зловеще перегнулся через стол, и я не нашла ничего лучше, чем пробежать пальцами по его затылку и белой шее. – Не страшно шутить исторические шутки в присутствии историка?
Я не сдержалась и прыснула. Гамов в негодовании замотал головой.
– Оливин права. – Гера вернулся на мое место. – Паттерн наблюдается, да еще какой. Учитывая предсказания небезызвестного нам Нострадамуса…
– Это были индейцы майя, в самом-то деле! – перебил его Гамов. – Вы как дети малые, все время конец света, а вы верите и верите. И верите, и верите.
Гера прокрутился в кресле. У меня почему-то раскалывалась голова, видимо, от жестокого недосыпа.
– Знаешь, Макс, я бы сто раз с тобой согласился. Возможно, даже двести. Если бы только не работал в месте, где люди шутки ради могут за две минуты побывать в десятке реальностей и закрыть каждую из них. Это вообще очень странно, не находишь, что созданные человеческим умом конструкты находятся чуть не в равноправном положении с нашим миром, лезут в него, почти неотличимы от действительности? Ты сам-то во что теперь веришь? Только не говори, что в приземленные вещи и радость исключительно нашего бытия.
– Герман, тебя Катя на свиданиях понимает? – зло поинтересовался Гамов.
– Кстати, по поводу реальностей… – Я осеклась. – Гер, вы все еще встречаетесь?
Туров отчего-то схватился за лоб, вскочил из-за стола и понесся по коридору огромными прыжками. Я только и сумела, что проводить его взглядом и попытаться не уронить челюсть. Еще через мгновение он вернулся, на ходу повязывая шарф и накидывая на плечи пальто.
– Так, все просто прекрасно, увидимся в понедельник и договорим, идею я зафиксировал, реальности усложняются и начинают защищаться. Гамов, довезешь Оливин до дома, даже не отлынивай, понял меня?
Я судорожно считала вероятности, но это было бесполезно. После каждой отбивки оставалась одна, самая глупая и наиболее приемлемая.
– Забыл про свидание, Гер? – сверкнул зубами Гамов.
– Ничего я не забыл! – возмутился Туров. – Довозишь. Ее. До. Дома. Понял?
– Сама дойду, не маленькая, – проворчала я, донельзя расстроенная тем, что многообещающее собрание напрочь сорвалось.