— Катька, твою мать, — сто лет тебя не видел!
Шипение сменилось возмущенным молчанием.
Недавно принявший полк Буслаева Колода, не сдержавшись, чуток громче, чем следовало, перевел дух. Маленькая, ладно скроенная женщина с изящной фигуркой, гневно отвернувшись от меня, вновь задрала симпатичную востренькую мордочку куницы, готовясь вцепиться в добрые, домиком, глаза бывшего комбата. Ага, щаз-з-з!
— Не понял?! Ты че, жаба, — не рада меня видеть, а?! — чуток металла в голосе и ноток праведного недоумения… — Или: ушел с должности — забыла, как звать?
Тут она не выдержала:
— Кирилл Аркадьевич! Я — Екатерина Романовна, если вам удобнее по имени… — Могу поспорить — лиловыми пятнами пошла. Девчонка напряглась, ее сразу очень правдоподобно передернуло… — И еще! У меня нет времени на ваши дурацкие шуточки. Я — работаю!
— Я заметил… это мы тут дрочим!
Красавочка еще раз дрогнула всем корпусом, точно зная, что на меня это не действует. В образе, видно… Ощущая кожей глумливые улыбки со всех сторон, она, продирая бумагу в заветной черной тетрадочке отложенной мести, навела напротив моей фамилии не иначе как сотый жирный крестик, задрала голову на свои полные метр шестьдесят «с каблуками» и гордо, с прямой спиной процокала стальными набойками вниз по кафельной лестнице бывшего банно-прачечного комплекса.
— Кать, ну шо ты как девочка, честное слово! Я ж — шучу… Да дай хоть за сиськи подержаться! — последние слова улетели в темный зев подвала. Ледяное могильное молчание было ответом, а ржание чуть ли не в голос за спиной — всеобщим народным одобрением.
— От бисова дытына, як кынулася… вжэ нэ знав куды подитысь! — Перекомандовавший за свои пятьдесят с гаком всем на свете Колодий явно не был готов к такому наезду. Просто не знал, старый, на что напоролся! Это дите, которому еще тридцати нет, таких, как ты, батя, на завтрак жрет и после — не отрыгивает.
От машин штаба отделилась расслабленная фигура Дёмы. Подошел, обнялись. Начальник охраны Кравеца хитро посмотрел на меня и как бы невзначай в потоке общего трепа обронил:
— Ты Катьку особо не щеми… — И, не договаривая, приподняв бровь, добавил: — А ведь хороша стервочка, скажи!
Да понял я… понял! С другой стороны, он мог бы и не намекать: ему-то какое дело до того, кто и почему шефову прошмандовку угомонил.
— Нормально, брат. — Я благодарно хлопнул его по плечу и пошел навстречу выходящему из подземелья Стасу.
— Это кто тут сотрудников аппарата гоняет? — В суровом начальственном рыке сквозили неприкрытые смешинки. Богданыч не понял и вытянулся по струнке. Пока мы хлопали друг дружку по спинам, он так и стоял, покорно ожидая продолжения «вливания». Ненароком оттаскивая Стаса в сторону, я быстро прошептал:
— При всем уважении… Если эта курва еще раз позволит в присутствии подчиненных отвязаться на пофиг-кого из боевых офицеров, пойдет ко мне в отряд. Как раз будет, где пацанам писюны отмыть.
— Отвали со своими бабами, окей. Разберусь… — при всей вальяжности, сказал негромко и в сторону — только для меня. Не повезло Катьке.
— Что там?
— Там — круто. Опанасенко, Буслаев и Сам. Покурите с Колодием полчасика. Вы — последние.
— Будет весело?
— Очень! Только уговор — с порога матом не орать. Договорились?
— Посмотрим…
— Нечего смотреть.
Пока суд да дело, вернулся к взволнованному полкачу — приобняв за необхватную талию, увлек за собой на поваленный взрывом ствол акации.
— Ну, что, Богданыч, пошли загорать. Наш номер — восемь, помрем — не спросят.
— И звидкиль цэ у вас, добродию, такый гарный коньяк? — даже не поведя носом, вдруг оживился новоиспеченный командор.
— Ну, Богданыч, у тебя — нюх! Не проведешь… — сам призывно махнул рукой Жихареву… — Ты, батя, лучше расскажи, на кой тебе с этой цацкой цепляться? — Протянул руку, взял у понятливого Юры флягу и передал Колодию.
Тот неторопливо, оценивая литраж, встряхнул, сделал пару смачных глотков, оторвавшись, потряс, как бы взвешивая остаток, еще раз приложился — по-скромному — и передал оставшиеся сто граммов — назад. Вот это опыт, я понимаю!
— Та я ж и миркую… — пока мы с взводным добивали волшебную воду, полкач кратко поведал историю о звонке из Военсовета и о заказанном ими транспорте для обслуживания корреспондентов… — И дэ ж мэни цых машин на всих набраты? — горестно закончил он свой рассказ. — Хозяйственная прижимистость бывшего комбата задолго до сего знаменательного события на века вошла в народные предания, но здесь он был прав.
— Да, батя, обеими ногами — да в тазик с маргарином. Дивчина — шалэна: без трусов в бассейн прыгнет. На будущее… Посылай под три чорты и не ведись на разводки. Ты кому подчиняешься? Вот приказы штаба и исполняй… А вообще, увидишь — держись от греха подальше.
Тут я, правда, Колодия немного перелечил. Легко сказать — посылай. Эту кобылу я посылал, и не раз, толку?
Голодным степным ветром занесло девочку из глухого крестьянского Старобельска в Луганск. Таким же загадочным северным порывом вбило в голову и выбор профессии. Без видимых проблем окончив факультет журналистики нашего педа, она вполне успешно успела сменить несколько печатных изданий и, наконец, попала на редакторскую должность в новостийный отдел кабельного телевидения.
О том, что такое Катя Хонич, я знал и ранее. Журналистская среда внутри себя достаточно информированна — все знают всех. И когда в самом начале войны Екатерина Романовна вошла в отдел контрпропаганды как ответственный работник, я, ни секунды не думая, двинул к Стасу. Но было уже поздно. Цепкие ручонки этого ангельского создания крепко держались за член одного из Бессмертных.
Лишенная даже намека на какую-либо инфантильность, беззащитность, романтичность, всего того, что делает подростка девушкой, насквозь прагматичная, с заточенной в бритву целеустремленностью, она, казалось, была рождена и воспитана не в человеческой семье, а искусственно выращена на некой бизнес-фабрике будущих золотых директоров MLM.[46]
Внешне Катька — что называется — на любителя. Эдакая мечта педофила — «женщина-ребенок». Невысокая, даже маленькая, но демонстративно стройная, всегда на шпильках, с осанкой школьной примы бальных танцев, с хорошей высокой грудью и круглой правильной попкой. Симпатичная, чуток конопатая мордаха: выразительные карие глазки, чистая ухоженная кожа, бровки игривой дугой, ровненький точеный носик, крупные резные губы, большой рот — все хорошо. Только вот характер — безжалостное и расчетливое животное. Не злобная, жестокая или уродка, а просто тварь.
С волчьим молоком, которым ее вскармливали, она, без сомнений, всосала действенную истину: «Чисто вымытая жопа — залог успешного карьерного роста». Причем во всех смыслах.
И не иначе, у нее был хороший учитель физкультуры. Не знаю, как остальное, но виртуозное владение техникой лазанья по канату она усвоила досконально. Там все просто: вцепилась пальчиками в горло или куда пониже, высоко поджала расставленные ноги, оперлась на тех, кто вровень с тобой, встала на плечи и головы — хватайся за следующую глотку или яйца — как получится.
Так она и шла по жизни. Сама не делала ничего — принципиально. Кто делает — ошибается. Кто много — чаще попадает. Катя была чиста, как свежий лист ватмана. Имея крышу и будучи защищенной от силового давления или дилемм типа: «Уберите эту суку, я с ней работать не буду!» — она спокойно въезжала в работу структуры, находила слабые звенья и начинала «предлагать». Спокойно и без истерик: «А давайте сделаем вот так, и будет лучше». Хорошо: «Бери — делай»! Но Хонич сама траншеи не роет, она руководит… и тут, в работе с подчиненными, в самой организации этого процесса, Екатерина Романовна показала себя во всей красе утонченной корпоративной мегеры.
Она не кричала, не кидалась, не топала ногами и, обливаясь слезами, не билась в припадке. Зачем?! Хрупкая девочка ставила человека перед столом, садилась напротив и методично раскатывала в «ничто». Пару раз послушав, я вычленил ее «коронку»: она постоянно просила, спрашивала, требовала по-любому, не важно как, но вытягивала признание — в проколе, ошибке, лени, бесталанности. Заставляла признать… от совсем малого — к большему, потом — к еще большему. До самого конца — до упора. Получив признание, тут же выдвигала дикие, но аргументированные обвинения. Передергивая, переворачивая с ног на голову, съезжая с неудобных тем, без конца провоцируя, — вынуждала оправдываться, приводить систему контраргументов и собственные системы доказательств и, естественно, всегда ловила на слове — ведь их было так много, «презумпция виновности», однако. Далее новые требования «признать»… Главное — не отпускать, не прощать, не давать даже намека на шанс — никакой милости к побежденному! Ежели уж Катенька ухватилась за кадык — все, пиши пропало: пока не удушит, не отпустит.
То, что люди у нее делали все, что ей требовалось, даже не обсуждается. Не просто выжимала любого до последней капли, нет — этого мало! Милое дите — ломала человека, доводила его до какого-то рабского исступления, до отрыва от самих себя и действительности, до полной дезориентации: попавшие под раздачу просто не понимали, что происходит!
Мне кажется, в этом был какой-то элемент садизма, или, вернее — Хонич, как истинный мастер, попутно с главной решала еще парочку второстепенных проблем, например — восстановление некой социальной справедливости. А что?! Каким путем по жизни идет она? А эти красавчики?! Да нет, ребята! Вот вам, голубоглазые мальчики и девочки из благополучных губернских семей, — прочувствуйте, стоя на коленях перед обрюзгшими импотентами, всю прелесть глубоких сосательных движений! Ну, где-то так, я думаю…
И тут, с Размежеванием, тонко прочувствовав будущие катастрофические изменения в иерархических раскладах, успев мертвой хваткой вцепиться в забронзовевшего могиканина партийно-комсомольской номенклатуры, приходит эта красавочка в совершенно специфический мир пиарщиков, креативщиков и вообще — поэтов-технологов на должность координатора по работе с ТВ. Очень быстро начинает забивать в темечко точные гвоздики и расставлять все, как ей потом надо будет.