равославия, при жизни своей имела огорчение видеть, как ее единственный сын (Михаил) был совращен в латинство, вероятно, благодаря своему браку с католичкою.
Обучение в Киевобратской школе было устроено по образцу братских школ, уже существовавших в Западной Руси, т. е. Львовской, Виленской и др. Оно начиналось с азбуки; за нею следовали Часослов и Псалтырь, в связи с изучением церковной службы и пением, а также с изучением молитв и догматов православной веры; потом преподавались грамматика, риторика, логика, диалектика, пиитика. Сначала в этих школах господствовала грамматика Лаврентия Зизания, а потом Мелетия Смотрицкого. Языки преподавались: церковнославянский и польский, а также классические, т. е. греческий и латинский. В польско-латинских школах Речи Посполитой тогда решительно преобладал язык латинский; православные же школы давали преобладание языку греческому, на что указывает и само название преподавателей «дидаскалами», а учеников «спудеями». Родители, отдавая детей («хлопцев») в школу, условливались, сколько должны были платить грошей за обучение, а иногда прибавляли разные приношения натурою или съестными припасами, дровами и т. п. Но бедняки и сироты нередко содержались на счет самой школы.
Успехи братств и школы в борьбе с унией, однако, не могли возместить того вреда, который Западнорусская церковь терпела от недостатка высшей церковной иерархии. В это время у нее оставался только один православный епископ, Львовский. Некому было посвящать приходских священников. Поэтому из отдаленных областей русских таковые должны были тайком пробираться в Львов для посвящения, или пользовались для того случайным приездом каких-либо греческих епископов. В свою очередь, недостаток священников приводил православное население к разным печальным явлениям. Бедственное его состояние в ту эпоху яркими красками очертил на Варшавском сейме 1620 г. один из западно-русских депутатов Лаврентий Древинский, чашник земли Волынской и член виленского Святодуховского братства.
Вот некоторые места этой речи:
«О Боже, кому неизвестно, сколь великие притеснения терпит народ русский в отношении своего благочестия? Начну с Короны (т. е. Юго-Западной Руси, присоединенной к Польской Короне). Уже в больших городах церкви запечатаны, имения церковные расхищены, в монастырях, вместо монахов, содержат скот. Перейдем к великому княжеству Литовскому: там то же самое делается в городах, пограничных с Московским государством. В Могилеве и Орше церкви также запечатаны, священники разогнаны; в Пинске то же; Лещинский монастырь обращен в питейный дом. Вследствие сего дети умирают без крещения; тела покойников вывозятся из городов, как падаль, без церковного обряда; не имея брачного благословения, народ живет в не посредстве; люди умирают без исповеди и приобщения Св. Тайн». «А что делается во Львове? Кто греческого закона и не склоняется к унии, того теснят из города, не принимают ни в купечество, ни в ремесленные цехи. В Вильне для православного покойника запирают городские ворота (в которых невозбранено ездить жидам и татарам), и его должны выносить в такое отверстие, через которое вывозят только нечистоты. Православных монахов хватают, бьют и заключают в оковы. На гражданские уряды не допускают людей достойных и ученых, а наполняют их (латинами и униатами) хотя бы глупцами и невеждами». «Уже двадцать лет на каждом сеймике и на каждом сейме мы умоляем с горькими слезами, но не можем добиться, чтобы нам сохранили наши права и вольности». «Если же и на этом сейме не последует исправления столь тяжких зол, то принуждены будем возопить с пророком: суди ми, Боже, и рассуди прю мою».
Но подобные протесты обыкновенно были голосами, вопиющими в пустыне. Король и сенаторы выслушивали их, отделывались обещаниями, отлагательством до будущих сеймов и т. п. По этому поводу один из польских панов заметил следующее: «на сеймиках (т. е. на посольских выборах) мы им (православным) даем надежду, а на сеймах поднимаем ее на смех; на сеймиках зовем их братьями, а на сеймах отщепенцами». Только внешние опасности, угрожавшие Речи Посполитой, заставляли их иногда с лицемерной благосклонностью относиться к просьбам православных. Так было и в эту пору, когда полякам одновременно грозили войны со стороны Турции, России и Швеции и когда они особенно нуждались в услугах Запорожского войска. Сими обстоятельствами православные и воспользовались для возобновления своей церковной иерархии.
В том же 1620 году весною в Киев приехал иерусалимский патриарх Феофан, на обратном пути из Москвы, остановился в братской гостинице и пробыл тут около 10 месяцев. Имея полномочия от Константинопольского и других восточных патриархов, охраняемый от всякой опасности стражею из запорожских казаков, он, насколько мог, занялся благоустроением Западнорусской церкви; между прочим, выдал благословенную грамоту Киевскому братству и его Богоявленскому монастырю на ставропигию (т. е. непосредственное подчинение Конст. патриарху), на школу и странноприимный дом. А главное, он, по настойчивой просьбе братства и особенно Конашевича Сагайдачного, пригласил православное население Западной Руси наметить достойных кандидатов на епископские кафедры. В октябре началось посвящение этих кандидатов, при соучастии болгарского Софийского митрополита Неофита, проживавшего в Западной Руси, и одного греческого епископа, находившегося при Феофане. Таким образом, игумен Межигорского монастыря Исаия Копинский рукоположен был на епископию Перемышльскую, Мелетий Смотрицкий, незадолго до того постриженный в Виленском Святодуховском монастыре, — на архиепископию Полоцкую, Иезекииль Курцевич — на епископию Владимирскую, Исаакий Борискович — на Луцкую и пр. Во главу же западнорусской иерархии, на митрополию Киевскую и Галицкую, был поставлен Иов Борецкий. В январе 1621 года Феофан уехал из Киева, сопровождаемый 3000 казаков с самим гетманом Сагайдачным.
Это событие, т. е. посвящение новых православных епископов и митрополита, было сильным ударом для унии, и, конечно, весть о нем возбудила великий гнев среди латинского и униатского духовенства. Особенно негодовал Велямин Рутский. По его просьбе король издал универсалы, в которых объявил Феофана самозванцем, шпионом турецкого султана и посвящения его недействительными, а поставленных им епископов своими ослушниками и бунтовщиками, находящимися вне закона, которых приказывал ловить и бросать в тюрьмы. Поэтому новопосвященные не спешили к своей пастве и на первое время должны были скрываться. Но польское правительство пока ограничивалось угрозами и не прибегало к действительным мерам, потому что внешние опасности не только не миновали, а еще усилились. В том же октябре 1620 года поляки потерпели от турок ужасное поражение под Цецорой, где пал сам знаменитый гетман Жолкевский; Речь Посполитая более чем когда-либо нуждалась в помощи Сагайдачного и запорожских казаков. Эти политические обстоятельства заставили польское правительство действовать умеренно и осторожно по отношению к новопоставленной православной иерархии и не приводить в исполнение означенных королевских универсалов. Таким образом, борьба с нею прка ограничивалась литературною полемикой. На обвинение патриарха Феофана в самозванстве и вытекающей отсюда недействительности его рукоположения ответил целым сочинением Мелетий Смотрицкий, который около того времени Виленским братством был выбран в архимандриты Святодуховского монастыря, после кончины любимого и уважаемого архимандрита Леонтия Карповича. Сочинение Мелетия было издано тем же братством под заглавием «Оправдание невинности» (Werificatia niewinnosci): тут опровергались все клеветы, взводимые на патриарха и посвященных им епископов. В ответ на это опровержение Троицкие, т. е. униатские, монахи под руководством самого В. Рутского, издали сочинение, названное «Двойная вина» (Sowita wina), в котором опять доказывали законности унии и незаконность новой православной иерархии. А на него Смотрицкий написал «Оборону оправдания» (Obrona Werificacii). И после того обе стороны продолжали обмениваться полемическими изданиями. К той же эпохе относится знаменитая Палинодия, сочинение Захария Копыстенского. Виленский униатский архимандрит Лев Кревза написал «Оборону унии» (изданную в 1617 году); Палинодия Копыстенского явилась ответом не только на эту книгу (в 1621 — 22 г.), но и на разные другие полемические сочинения противников православия.
Во время сей жаркой полемики митрополит Иов Борецкий и Мелетий Смотрицкий получили даже охранные королевские грамоты, благодаря которым решились прибыть на Варшавский сейм в начале 1623 года, чтобы лично хлопотать об утверждении православных иерархов. Хотя они и не добились формального утверждения, но все же в борьбе между унией и православием наступило было некоторое затишье или перемирие. Благодаря деятельности Киевского братства и Печерской лавры, а в особенности удачному выбору Иова Борецкого на пост митрополита, Киев снова получил первенствующее церковное значение в Западной Руси; сюда переходит из Львова и Вильны центр религиозного и просветительного движения, охватившего ее православное население.
Окончательно этому переходу способствовала трагическая судьба Иосафата Кунцевича, вновь обострившая борьбу унии с православием и вызвавшая усиленные гонения на последнее.
Архимандрит виленского Троицкого монастыря и ревностный сотрудник Велямина Рутского, «душехват» Кунцевич в 1618 г., по смерти униатского полоцкого архиепископа (Гедеона Брольницкого), был назначен его преемником. На этом посту он дал полную волю своему фанатическому усердию к распространению унии. Такое усердие вызвало многие протесты и даже мятежи со стороны населения. Например, города Могилев и Орша, при приближении Кунцевича, зазвонили в вечевой колокол, вооружились и заперли перед ним ворота. По его жалобе светская власть грозила наказать граждан как мятежников, приговорила зачинщиков к смертной казни и отменила ее только под условием принятия унии и передачи ей всех Могилевских церквей.
Посвященный на Полоцкую кафедру, архимандрит виленского Святодуховского монастыря Мелетий Смотрицкий не мог равнодушно видеть успехи унии в своей епархии и начал рассылать к ее жителям красноречивые увещания, чтобы они твердо держались веры своих отцов. Его увещания производили впечатление и не только препятствовали успехам унии, но и многих уже совращенных вернули в лоно православия. Тогда Кунцевич усилил свое рвение и стал часто прибегать к насилиям. Он вооруженною рукою отнимал у православных монастыри и церкви, совершал в них униатское богослужение или просто их запирал и запечатывал. Не оставлял в покое даже и мертвых. Например, православный полоцкий мещанин не хотел призывать униатского попа и похоронил своего сына на церковном кладбище без всяких обрядов; Кунцевич велел его вырыть и похоронить с обрядами. Но мещанин и его приятели воспротивились тому силою, прогнали униатского попа с его причтом, а тело опять закопали. Были и такие случаи, что Кунцевич приказывал вырывать тела православных из могилы и отдавать их на съедение собакам.