огали часа три, наверное. Никто не заходил, ни о чем не спрашивал, народ даже расслабился немного, болтали о чем-то своем. Затем в окно заглянул охранник, посмотрел на нас, сказал:
– Сейчас к вам зайдут. К дверям никому не подходить, сидите где сидите, а то так через окно и пальну. Все ясно?
Никто не ответил, но ответа он и не ждал, похоже. Дверь распахнулась, и вошли сразу четверо. За главного уже явно был Рубцов, с ним двое рыжих, «фармкоровец», здоровенный как бык, и кто-то в городском камуфляже, а с ними, к моему удивлению, просто вездесущий Валера, оглядевший интерьер и, наплевав на серьезность момента, заявивший:
– А ничего так кича, чистенькая.
Рыжий в городском камуфляже сказал негромко:
– На ящиках можем тоже пристроиться.
– Кормили вас? – спросил Рубцов, усевшись на ящик, с которого тщательно стер пыль носовым платком.
– Пока нет, – ответил я, добавив «пока» исключительно из вежливости, ну и как намек.
– Покормим, вам с кухни привезут, – кивнул тот. – Теперь поговорить нам надо.
Я лишь вопросительно посмотрел на него. Рубцов сказал:
– Был разговор с Александром Бурко у меня. Только что. Он сказал, что серьезных претензий к вам не имеет. С формулировкой «что было, то было», как-то так.
– А у вас к нему? – спросил я.
– В смысле? – насторожился тот.
Я перевел взгляд на рыжего здоровяка с капитанскими погонами, который с отсутствующим видом смотрел куда-то в сторону окна, откровенно игнорируя меня.
– В смысле том, что его отряд у вас тут по соседству организовал бардак и беспредел, выпустил на волю уголовников, занимался резней мирных, а теперь господин Бурко скромно заявляет, что у него нет претензий? – выкинул я на стол первый козырь.
Трое присутствующих внимательно посмотрели на рыжего капитана, на что тот равнодушно пожал плечищами и сказал:
– Не ко мне вопрос, я приказы выполняю. К Бурко и Пасечнику. Резня тоже не по моей части, с ней тоже к Пасечнику.
– Не по твоей – это как? – нагловато спросил Валера. – Типа режешь, но ничего личного, или не режешь?
Рыжий спокойно и пристально глянул в глаза тому, сказал:
– Ни я, ни мои люди резней не занимались. Тех, кто это делал, сейчас здесь нет. Многих уже навсегда.
– Ага, – воткнулся я. – И я не я, и лошадь не моя. Ходили под ручку, но вот эти – злодеи, а вот эти – хорошие мальчики. Сами не резали, только рядом стояли. По-любому, банды на всю соседнюю область – работа ваша. Мы ведь пленных брали, допрашивали. И не только мы.
Рыжий ничего не ответил мне, а просто стоял молча все с тем же дубоватым выражением лица. Рубцов же спросил у меня:
– Кто-то может подтвердить?
– Конечно, – уверенно кивнул я. – Камышовскую зону кто громил? Артчасть из соседней области. У них пленные были, их под протокол допрашивали. Связь с ними есть, хотя бы через ГУЦ, запрос сделать нетрудно. Там, кстати, и «белые-пушистые» тоже замазались.
– Ну сейчас многие замазались, – философски ответил Рубцов. – Но всему границы есть, верно. Банды в Кировской области нам точно не нужны, это проблема.
– Сергей, надо бы решение принимать, – сказал Рубцову Валера, поразив еще и приятельским обращением. – Тут без разборов ничего не решить, но и пацанов в нынешней ситуации тут оставлять нельзя.
– Что предлагаешь? – повернулся к нему бывший полпред.
Рыжий смотрел на происходящее все так же сонно и равнодушно, словно ему действительно все равно было, до чего здесь договорятся. А может, и было, черт его знает. Валера между тем сказал:
– Ты их забери и пока здесь размести, без права покидать расположение. Я так понимаю, им от тебя бегать без надобности.
– Гарантии? – спросил Рубцов.
– Я отвечу, – к моему удивлению, сказал тот. – Транспорт только под арест помести, пусть свои вещи из него заберут. А ты этого самого Бурко, и кто там с ним еще, прямо сюда вызывай, не бояре, тут и разговор будет. Пусть заодно про банды расскажут, кто там кого стрелял-вешал и так далее.
Радость толкнулась мне куда-то прямо под горло, попытавшись вырваться наружу каким-нибудь ликующим криком, но я затолкал ее внутрь, боясь поверить в свою удачу. Рубцов же лишь обернулся к рыжему и спросил:
– Капитан Циммерман?
– Я у вас в оперативном подчинении, – пожал тот плечами. – И у меня к ним личного ничего нет. Но доложить обязан.
– Это естественно, – усмехнулся Рубцов. – И пригласить сюда на переговоры неплохо было бы. Авиация есть?
– Есть.
– Тогда на аэродроме авиазавода встречу назначим, – сказал тот и обернулся ко второму рыжему, в городском камуфляже: – Белов, принять транспорт задержанных на ответственное хранение. Циммерман, там все на месте?
– Опечатали сразу, – равнодушно ответил тог.
– Тогда так и оставить. Личные вещи и личное оружие вернем. Где они, кстати?
– У нас. Принесут, – все так же спокойно ответил Циммерман. – Кстати, там нашего барахла хватает у них, его никто не списывал. Это заберем.
– С чего это? – решил я наглеть до конца. – Это с ваших живодеров взяли, когда они народ в деревне мочили. На месте преступления за шкварник их взяли, так что не хрен. Трофеи есть трофеи!
– Ты это, не быкуй давай, – обернулся ко мне рыжий капитан. – Трофеи были, да сплыли, когда вас взяли. Теперь вы у меня трофей.
В этот разговор никто не вмешивался, все слушали с интересом. Я решил не отступать, понимая, что не за Циммерманом сила сейчас. И вообще он зря с этим вылез, не подумал он. И вовсе не за трофеи на самом деле речь, мне надо показать, что за рыжим капитаном правды нет. Сделать так, чтобы он отступил, публично, при всех, показывая слабость своей позиции. Тогда и дальше легче будет, и наши слова всерьез воспримут.
– Да ладно! – отмахнулся я. – Щас я поверил, что все железо на тебе, если ты с живодерами не из одной упряжки. Сам же сказал, что не по твоей части, а значит, и имущество не по твоей. Они сами на потери спишут. Или все же ты их заслал людей в деревне стрелять и часть у вас одна? Тогда, капитан, объясняться надо. Вот перед ним хотя бы!
Я указал на молча сидевшего Санька, смотревшего на Циммермана так, что тот должен был просто бежать отсюда без оглядки.
– Объясняй, ты его мать зачем убил, а? А остальных в деревне Вяльцы? Мы же все видели, сами же покосили тварей ваших. И свидетелей полно, люди ведь ушли, они в Нижнем сейчас. Сотни свидетелей. Тебя ведь тогда вешать можно, как в Нюрнберге.
Циммерман отреагировал так, как я и ожидал, – выматерился, плюнул на пол и вышел из сарая широким шагом, сказав: «Да подавись ты! Я тебя самого, баклана, за яйца повешу».
Ага, подавимся мы. Жди. И яйца теперь лучше свои береги. Пределы любому злу есть, даже в глазах людей циничных и недобрых, к каковым я смело относил Рубцова. За ресурсы войну начать он мог запросто, а вот просто живодерствовать – не верится мне, это уже за гранью. А то, что Циммерман сейчас отступил, – это победа наша. И немалая. Мы уже не пленные в глазах того же бывшего полпреда, а те, кому есть что предъявить. Большая разница. Нас беречь надо, мы ведь еще и полезными оказаться можем.
– Ну что сидим? – спросил Белов. – Выходим. Транспорт сдаете под арест, личные вещи получаете. Валера, точно гарантируешь?
– Без базара, – кивнул тот и спросил меня: – Не подставишь ведь, а?
– Не беспокойся, – сказал вдруг Зудин. – Мы теперь до продолжения разговора сами не уедем. Кстати, Сергей Владимирович! – окликнул он Рубцова.
– Слушаю, – обернулся тот.
– Я бы на вашем месте еще и от ГУЦа людей привлек, – сказал фээсбэшник. – Они территорию у бандитов отбили, пленных взяли, так что упростят процесс переговоров очень сильно. Вся информация по обстановке в Вятской губернии у них.
– Хорошо, спасибо.
Александр Васильевич Пасечник
1 июня, среда, день
Тимохин запирался недолго, минут десять с того момента, как Усимов с одним из помощников и человеком от Салеева его заместителем майором Баталовым вошел к нему в комнату – бывшую подсобку в подвале административного двухэтажного здания на отшибе города, неподалеку от военного аэродрома Мигалово, которое теперь перестраивали в совместный КП. Наверху шумели, стучали молотками, время от времени визжала пила, распиливая плитку, пахло штукатуркой и кирпичной пылью, и никто понятия не имел, что сейчас происходит под толстыми бетонными перекрытиями подвала.
Тимохин с виду никак не походил на злодея – очки, жидкие волосы, растрепанная борода, скромный свитер и джинсы. Самый типичный представитель московской интеллигенции из тех, что выросли на Высоцком и Окуджаве, разве что по возрасту не подходящий под понятие «шестидесятник»: Тимохину чуть больше сорока лет.
Еще он боялся. Боялся так, что с трудом говорил, и руки тряслись. Чтобы его хоть как-то успокоить, а заодно и помочь в откровениях, хитрый Усимов налил ему сто граммов водки, дав запить водичкой и закурить сигаретку. Натощак и на бессонную, полную ужасов ожидания ночь водка упала как доза скополамина. Тимохин заговорил и уже не мог остановиться.
– Николай впервые об этом года два назад заговорил, я тогда еще на кафедре работал. Сначала так просто рассказал, мол, есть такой вирус, который мертвецов поднимает… – Он судорожно затянулся сигаретой. – Будет, говорит, поднимать, такие работы уже велись раньше. Ну и все поначалу…
– А потом? – спросил сидящий напротив Усимов.
– Потом возвращался к теме, снова говорил о том, что этот вирус – гарантированный конец света. Потом снова и снова.
– Ну а вам что с того?
– Ну как… понимаете… – Тимохин совсем растерялся. – Ну… ну вот человечество на Земле уже как паразиты… распространилось в смысле, убивая друг друга, все прожирая, все к концу шло уже. И тут…
Он явно растерялся, не зная, как дальше продолжить мысль. Похоже, что просто боялся ее продолжать, но Усимов смотрел на него спокойно и невозмутимо, даже словно подбадривая, и Тимохин снова заговорил: