Ему стало даже немного стыдно, что все получилось так легко: это напомнило ему отвратительные хитроумные уловки Лоуренса Леффертса, которыми тот обеспечивал себе свободу. Но это чувство тревожило его недолго — в настоящий момент он не был склонен анализировать свои поступки.
После завтрака он оторвался от газеты, чтобы закурить, и в это время вошли двое-трое его знакомых, с которыми он обменялся обычными приветствиями. Все шло своим чередом — несмотря на его странное ощущение пребывания в другом времени и пространстве.
Он посмотрел на часы — было уже полдесятого. Он поднялся, прошел в соседнюю комнату, написал на бумаге несколько строк и велел посыльному взять кеб до «Паркер-Хауса», передать записку и подождать ответа. Затем он снова отгородился от окружающих газетой и раздумывал, сколько времени на все это понадобится посыльному.
— Дамы, которой вы посылали записку, на месте не оказалось, сэр, — услышал он голос официанта над своим плечом. — Она вышла.
— Вышла? — переспросил он так, словно это было слово, произнесенное на иностранном языке.
Он встал и вышел в переднюю. Должно быть, это ошибка: куда ей деваться в этот час? Кровь бросилась ему в лицо — да какой же он дурак! Почему он не послал записку сразу же, как приехал?
Он взял шляпу и трость и вышел на улицу. Город внезапно стал незнакомым, огромным и пустым — Арчер внезапно почувствовал себя так, будто он иностранец, прибывший из дальних земель. Поколебавшись мгновение у дверей, он решил отправиться в «Паркер-Хаус». Что, если произошла какая-то ошибка и она все-таки там?
Он решил пересечь пешком Коммон и на первой же скамейке в парке увидел ее. Она держала над головой серый шелковый зонтик — как он мог даже вообразить, что у нее мог быть розовый? Когда он приблизился, его поразила ее безжизненная поза — она сидела так, словно все было потеряно. Он увидел ее поникший профиль и узел волос, низко заколотый над шеей под ее темной шляпой, и длинную перчатку, ткань которой морщилась на запястье, на той руке, которая держала зонтик. Он сделал один или два шага, она повернулась и увидела его.
— О! — воскликнула она, и в первый раз в жизни Арчер увидел испуг на ее лице; впрочем, он тут же сменился тихой улыбкой удивления и радости. — О, — пробормотала она снова, уже совсем другим тоном, так как он продолжал стоять, молча глядя на нее.
Она подвинулась, освобождая ему место на скамейке.
— Я здесь по делу — только приехал, — объяснил Арчер и, сам не зная почему, притворился, что удивлен их встрече. — Но что ВЫ делаете в этой пустыне?
Он еле-еле понимал, что говорит, ему казалось, что он кричит ей откуда-то издалека, а она вот-вот исчезнет безвозвратно.
— Я? О, я тоже по делу, — ответила она, повернулась — и они оказались лицом к лицу. Смысл ее слов ускользал от него; он слышал только ее голос и поразился, что он совершенно не сохранился в его памяти. Он даже не помнил, что голос у нее низкого тембра, а согласные она произносит слегка хрипловато.
— Вы изменили прическу, — сказал он. Сердце его билось так сильно, словно он произносил что-то очень важное.
— Изменила? Да нет, просто со мной нет Настасьи, и это все, на что я сама способна.
— Она не с вами?
— Нет, я одна. Не стоило тащить ее с собой на два дня.
— Вы одна — в «Паркер-Хаусе»?
Она взглянула на него со знакомым лукавым выражением:
— Вы считаете, что это опасно?
— Не то чтобы опасно…
— Но не совсем обычно? Я понимаю. Полагаю, вы правы. — Она немного помолчала. Это меня не особенно интересует, потому что как раз сейчас я сделала кое-что более необычное. — Легкий налет иронии просвечивал в ее глазах. — Я только что отказалась принять обратно деньги, которые принадлежали мне.
Арчер вскочил и отошел на пару шагов. Она сложила зонтик и рассеянно чертила что-то на гравии его кончиком. Наконец он вернулся и встал рядом.
— Кто-то… кто-то приехал к вам с поручением?
— Да.
— С этим предложением?
Она кивнула.
— И вы отказались — из-за поставленных условий?
— Я отказалась, — ответила она, помолчав.
Он снова сел с ней рядом.
— Что были за условия?
— О, ничего особенно тягостного: время от времени сидеть с ним во главе стола.
Они снова молчали. Сердце Арчера снова словно перестало биться, и он сидел, силясь найти слова.
— Он хочет, чтобы вы вернулись — любой ценой?
— О да, значительной ценой. По крайней мере, значительной для меня.
Он опять замолчал, ломая голову, как ему задать вопрос, что мучил его.
— Вы приехали сюда для встречи с ним?
Она посмотрела на него изумленно и расхохоталась:
— Встречи… с ним? Здесь? В это время года он всегда в Каузе или в Бадене.
— Он послал кого-то?
— Да.
— С письмом?
Она покачала головой:
— Нет, с поручением на словах. Он никогда не пишет. Не думаю, чтобы я получила от него более чем одно письмо. — Она покраснела при воспоминании об этом письме, и ее румянец отразился на лице Арчера.
— Почему он никогда не пишет?
— А почему он должен писать? Зачем тогда иметь секретаря?
Молодой человек покраснел еще глубже. Она произнесла это слово, не придавая ему особого значения — как любое другое слово. «Так он прислал своего секретаря?» — вертелось у Арчера на кончике языка. Но воспоминание о единственном письме графа О ленского жене было слишком живо. Он снова помолчал, затем начал снова:
— И этот человек…
Гонец? — отозвалась Оленская, все еще улыбаясь. — Гонец должен бы был уже уехать. Но он захотел подождать до сегодняшнего вечера… в случае… вдруг я передумаю…
— И вы пришли сюда обдумать окончательное решение?
— Я пришла сюда подышать воздухом. В гостинице душно. Я возвращаюсь дневным поездом в Портсмут.
Они сидели в молчании, глядя не друг на друга, а прямо перед собой, на прогуливающихся по тропинке людей. Наконец она повернулась к нему и сказала:
— А вы не изменились.
Он хотел сказать ей: «Я был другим, пока снова не увидел вас», — но вместо этого он решительно встал и оглядел неряшливый парк, изнывающий от зноя.
— Здесь ужасно. Почему бы нам не прогуляться к заливу? Там ветерок и будет прохладнее. Мы могли бы прогуляться на пароходе в Пойнт-Арли. — Она, колеблясь, взглянула на него, и он продолжал: — Сегодня понедельник, и утром на пароходе не будет ни души. Мой поезд в Нью-Йорк отходит вечером. Почему бы нам не поехать? — настаивал он, глядя на нее сверху.
И вдруг у него вырвалось:
— Разве мы не сделали все, что могли?
— О… — пробормотала она снова. Она встала, раскрыла зонтик и растерянно огляделась вокруг, словно ища подтверждение его словам, что невозможно оставаться здесь долее. Затем она снова посмотрела на него. — Вам не следовало говорить мне этого, — сказала она.
— Я буду говорить вам обо всем, о чем вы захотите. Или не буду говорить ни о чем. Я не раскрою рта, пока вы мне не прикажете. Наша прогулка не может принести никому вреда. Все, что я хочу, — слушать вас, — убеждал он.
Все еще колеблясь, она вытащила часики на эмалированной цепочке.
— Не нужно все просчитывать, — умолял он. — Подарите мне сегодняшний день! Я хочу увезти вас от того человека. Во сколько он придет?
Она снова покраснела:
— В одиннадцать.
— Так вы должны идти немедленно.
— Если я не пойду, вам нечего бояться.
— И вам тоже. Я клянусь, что я только хочу слушать вас, узнать, что вы делали все это время. Сто лет прошло с тех пор, как мы виделись последний раз — и может быть, минует еще столетие, прежде чем мы встретимся снова.
Она все еще колебалась, глядя на него с тревогой:
— Почему вы не подошли ко мне там, на берегу, у бабушки?
— Потому что вы не оборачивались, потому что вы не знали, что я там. Я поклялся, что я не подойду, если вы не обернетесь. — Его признание прозвучало так по-детски, что он засмеялся.
— Но ведь я не обернулась нарочно.
— Нарочно?
— Я знала, что вы приехали; увидев коляску, я узнала пони. Поэтому я и ушла на берег.
— Чтоб уйти от меня как можно дальше?
— Чтобы уйти от вас как можно дальше, — эхом откликнулась она.
Он снова засмеялся с какой-то мальчишеской радостью:
— Вот видите, и все зря. Я также могу признаться вам, что дело, которое привело меня сюда, — это вы. Но послушайте, нам надо спешить, а то мы пропустим наш пароход.
— Наш пароход? — Она недоуменно нахмурилась, но затем рассмеялась. — Но надо сначала зайти в отель — я должна оставить записку.
— Хоть сто записок. Можете написать прямо здесь. — Он вытащил из записной книжки одну из последних новинок — ручку с вечным пером. — У меня даже есть конверт — вы видите, все предрешено! Вот — положите книжку на колени, а я встряхну ручку. Ее создатели — веселые люди, я вам скажу… подождите. — Он постучал рукой, в которой держал ручку, по спинке скамейки. — Это похоже на то, как стряхивают ртуть в термометре… Вот. Пробуйте.
Она засмеялась и, наклонившись над листом бумаги, начала писать. Арчер отошел на несколько шагов и стал разглядывать прохожих невидящими сияющими глазами, а те в свою очередь с удивлением наблюдали эту картину — как модно одетая дама писала что-то у себя на коленях в парке Коммон.
Оленская положила листок в конверт, подписала и положила в свой карман. Затем она поднялась.
Они пошли к Бикон-стрит, и около клуба Арчер заметил карету, обитую внутри плюшем, которая возила его записку в «Паркер-Хаус» и кучер которой умывался водой из пожарного крана, пытаясь прийти в себя от произведенных усилий.
— Я говорил вам, что все предрешено! Вот и кеб для нас. Посмотрите! — Они оба засмеялись, изумленные невероятной удачей — наемный кеб в такой час! В неположенном месте! В городе, где стоянки наемных карет все еще были «иностранным новшеством»!
Взглянув на часы, Арчер увидел, что у них есть время заехать в гостиницу. Кеб загромыхал по жарким улицам и остановился у отеля.