Поток слов, которого никто не ожидал от мистера ван дер Люйдена, поверг всех в безмолвие. Миссис Арчер достала свое вышивание из корзинки, куда, разнервничавшись, запихала его несколько минут тому назад, а Ньюланд, прислонившись к каминной полке и вертя в руках веер из птичьих перьев, вдруг в свете второй принесенной лампы увидел потрясенное выражение лица Джейни.
– Но на самом деле, – продолжил мистер ван дер Люйден, поглаживая обтянутую серым сукном длинную ногу бескровной рукой, обремененной символом патруна – массивным перстнем-печаткой, – на самом деле я заехал к ней, чтобы поблагодарить за очень милую записку, которую она написала мне в благодарность за цветы, а также – но это, разумеется, между нами, – чтобы по-дружески посоветовать ей не позволять герцогу возить ее на всякие вечеринки. Не знаю, слышали ли вы…
Миссис Арчер изобразила снисходительную улыбку.
– Герцог возит ее по гостям?
– Вы же знаете, каковы эти английские вельможи. Все они одинаковы. Мы с Луизой очень любим нашего кузена, но совершенно бесполезно ожидать от людей, привыкших вращаться при европейских дворах, что они будут вникать в наши маленькие республиканские условности. Герцог ездит куда хочет, если ему там весело. – Мистер ван дер Люйден сделал паузу, но все молчали. – Да, кажется, вчера вечером он возил ее к миссис Лемьюэл Стразерс. Силлертон Джексон сегодня приезжал к нам с этой глупой историей, и Луиза немного разволновалась. Поэтому я решил, что лучше всего поехать прямо к графине Оленской и объяснить – деликатно, тонкими намеками, разумеется, – как у нас в Нью-Йорке принято относиться к определенным вещам. Я счел, что это не будет бестактностью с моей стороны, поскольку в тот вечер, когда обедала у нас, она сама дала понять, что будет благодарна за советы. И она была благодарна.
Мистер ван дер Люйден обвел комнату взглядом, который можно было бы назвать самодовольным, если бы лицо его не было в принципе лишено способности выражать какие бы то ни было низменные страсти. На нем застыла лишь мягкая доброжелательность, которая немедленно должным образом отразилась и в лице миссис Арчер.
– Как вы оба добры, дорогой Генри, – всегда! Ньюланд особенно благодарен вам за то, что вы сделали во благо дорогой Мэй и его новых родственников.
Она бросила на сына предостерегающий взгляд.
– Безмерно, сэр, – подтвердил тот. – Но я не сомневался, что графиня Оленская вам понравится.
Мистер ван дер Люйден посмотрел на него с бесконечной добротой.
– Мой дорогой Ньюланд, я никогда не приглашаю в свой дом тех, кто мне не нравится. Именно это я и сказал Силлертону Джексону. – Взглянув на часы, он встал и добавил: – Однако Луиза ждет меня. Мы обедаем сегодня рано, так как везем герцога в Оперу.
После того как портьеры торжественно сомкнулись за гостем, семейство Арчеров долго безмолвствовало.
– Господи… как романтично! – наконец взволнованно выдала Джейни. Поскольку никто никогда не знал, чем могли быть вызваны ее невразумительные комментарии, родственники давно оставили попытки их разгадывать.
Миссис Арчер вздохнула, покачав головой.
– Будем надеяться, что все обернется к лучшему, – сказала она тоном человека, уверенного, что надеяться особенно не стоит. – Ньюланд, ты должен остаться дома и присутствовать при разговоре с Силлертоном Джексоном, когда он приедет вечером: я решительно не знаю, что ему говорить.
– Бедная мама! Но он не приедет, – рассмеялся сын, целуя ее в лоб, чтобы разгладить на нем морщины.
Недели две спустя, когда Ньюланд Арчер в отрешенной праздности сидел в своем кабинете адвокатской конторы «Леттерблэр, Лэмсон и Лоу», его вызвал к себе глава фирмы.
Старый мистер Леттерблэр, полномочный поверенный трех поколений нью-йоркской знати, восседал за своим столом красного дерева в явной растерянности. Глядя, как он то пощипывает свои коротко остриженные белые бакенбарды, то приглаживает взъерошенные седые волосы над торчащими бровями, его молодой партнер непочтительно подумал, что он похож на семейного доктора, раздосадованного собственной несостоятельностью распознать симптомы болезни пациента.
– Дорогой мой сэр… – он всегда так обращался к Арчеру, – я послал за вами, чтобы обсудить одно небольшое дело – дело, о котором я пока предпочел бы не ставить в известность мистера Скипуорта и мистера Редвуда…
Господа, которых он упомянул, были еще двумя старшими партнерами фирмы: по обычаю старых нью-йоркских юридических контор, давно умершие партнеры продолжали значиться на фирменных бланках, и нынешний мистер Леттерблэр с формальной точки зрения приходился внуком себе самому.
Он откинулся на спинку кресла и, нахмурив брови, закончил фразу:
– …поскольку дело это семейное.
Арчер поднял глаза.
– Оно касается семейства Минготтов, – уточнил мистер Леттерблэр, кивнув с многозначительной улыбкой. – Миссис Мэнсон Минготт вчера попросила меня к себе. Ее внучка графиня Оленская желает подать на развод. Мне передали соответствующие бумаги. – Он сделал паузу и побарабанил пальцами по столу. – Ввиду того, что вы скоро станете членом этого семейства, я хотел бы с вами посоветоваться… то есть обсудить дело с вами, прежде чем предпринимать дальнейшие шаги.
Арчер почувствовал, как кровь запульсировала у него в висках. После своего визита к графине Оленской он встречался с ней лишь однажды, в Опере, в ложе Минготтов. За то время, что они не виделись, ее образ в его воображении потускнел, стал менее навязчивым, и его место снова законно заняла Мэй Уелланд. Разговоров о ее разводе он не слыхал с тех пор, как Джейни впервые мимоходом упомянула о нем, но тогда он отмахнулся от ее слов как от безосновательной сплетни. Теоретически сама идея развода претила ему так же, как и его матери, и его рассердило, что мистер Леттерблэр (наверняка с подачи старой Кэтрин Минготт) так неприкрыто пытается втянуть его в эту тяжбу. В конце концов, в роду Минготтов хватает мужчин на эту роль, а он официально еще даже и не породнился с их семейством.
Ньюланд ждал продолжения. Мистер Леттерблэр отпер ящик стола и достал из него пакет.
– Если вы пробежите глазами эти бумаги…
Арчер нахмурился.
– Прошу прощения, сэр, но именно в силу моего предстоящего родства я бы предпочел, чтобы вы посоветовались с мистером Скипуортом и мистером Редвудом.
Мистер Леттерблэр, казалось, был удивлен и немного задет: подчиненному не пристало отклонять предложение главы фирмы. Он понимающе кивнул.
– Я ценю вашу щепетильность, сэр, но думаю, что в данном случае истинная деликатность требует, чтобы вы поступили так, как я прошу. На самом деле предложение исходит не от меня, а от миссис Мэнсон Минготт и ее сыновей. Встречался я также с Ловеллом Минготтом и мистером Уелландом. Все они назвали вас.
Арчер почувствовал, как в нем растет раздражение. В последние две недели он лениво отдался течению событий, позволив красоте и жизнерадостному характеру Мэй нейтрализовать весьма назойливое давление со стороны Минготтов. Но нынешнее требование старой миссис Минготт заставило его осознать, что клан считает себя вправе требовать от будущего зятя исполнения любых его распоряжений, и предназначенная ему роль вызвала у него негодование.
– Этим следует заниматься ее дядьям, – сказал он.
– Они уже пытались. Семья очень серьезно относится к этому делу. Они – против намерения графини, но та заупрямилась и настаивает на юридической консультации.
Молодой человек сидел молча, так и не заглянув в пакет, который держал в руках.
– Она собирается снова выйти замуж?
– Полагаю, это не исключено, хотя сама она это отрицает.
– Тогда…
– Мистер Арчер, сделайте мне одолжение, просмотрите сначала эти бумаги. А потом мы все обсудим, и я сообщу вам свое мнение.
Арчер удалился, неохотно унося пакет с неприятными документами. После их последней встречи он полуосознанно старался избавиться от душевного бремени, каким стала для него мадам Оленская. В тот час, который они провели наедине у камина, между ними начало зарождаться сиюминутное ощущение близости, весьма своевременно рассеянное вторжением герцога Сент-Острея с миссис Лемьюэл Стразерс и радостью, с какой графиня их приветствовала. Два дня спустя Арчер участвовал в комедии восстановления ее в статусе лица, находящегося под покровительством ван дер Люйденов, и не без язвительности мысленно заметил, что дама, знающая, как отблагодарить всемогущего пожилого джентльмена за охапку цветов, не нуждается ни в приватных утешениях, ни в публичной поддержке молодого человека его скромных возможностей. Такой взгляд упрощал его положение и удивительным образом снова наводил глянец на потускневшие семейные добродетели. Он не мог представить себе Мэй Уелланд, какой бы чрезвычайной ни была ситуация, распространяющейся о своих частных трудностях и изливающей свои секреты чужому мужчине; и никогда еще она не казалась ему такой чуткой и благородной, как в следующую неделю. Он даже согласился на ее просьбу продлить помолвку, поскольку она нашла обезоруживающий аргумент. Когда Арчер в очередной раз настаивал: «Вы же знаете, что в конечном счете ваши родители всегда, с тех самых пор как вы были маленькой девочкой, позволяли вам поступать так, как вы желаете», – она ответила ему:
– Да. И именно поэтому мне так трудно отказать им в последней просьбе, с которой они обращаются к той маленькой девочке.
Это было в духе старого доброго Нью-Йорка; именно такие ответы он желал бы слышать от своей жены всегда. Если ты привык дышать нью-йоркским воздухом, рано или поздно настает момент, когда любой менее прозрачный воздух будет казаться тебе удушающим.
Документы, которые он прочел, уединившись у себя в кабинете, мало что сообщили ему по существу, зато погрузили в трясину, в которой он захлебывался, и ему хотелось отплевываться. В основном они состояли из переписки между поверенными графа Оленского и французской юридической фирмой, которой графиня поручила урегулировать свое финансовое положение. Имелась здесь также короткая записка графа жене. Прочтя ее, Ньюланд Арчер встал, затолкал бумаги обратно в конверт и вернулся в кабинет мистера Леттерблэра.