– Ты представляешь? Ему так не терпится жениться, что он удрал со службы и помчался на коленях умолять глупую девчонку! Это скорее похоже на любовника. Точно так же красавец Боб Спайсер умыкнул мою бедную матушку; но она ему надоела – не успели меня отлучить от груди, хотя ждать моего появления им пришлось всего восемь месяцев! Но вы, молодой человек, не из Спайсеров – к счастью для вас и для Мэй. Только моей бедняжке Эллен досталась их дурная кровь, все остальные – образцовые Минготты, – с издевкой закончила старая дама.
Арчер ощущал, что мадам Оленская, усевшаяся возле бабушки, продолжает задумчиво изучать его. Ее глаза больше не светились весельем, и она очень мягко сказала:
– Бабуля, конечно же, мы вместе можем убедить их сделать так, как он хочет.
Арчер встал, собираясь уходить, и, коснувшись руки мадам Оленской, почувствовал, что она ждет, чтобы он сделал какой-нибудь намек на ее оставленное без ответа письмо.
– Когда я смогу вас увидеть? – спросил он, прощаясь с ней у двери.
– Когда пожелаете, но, если хотите еще раз побывать в том маленьком доме, поторопитесь. На следующей неделе я переезжаю.
Что-то кольнуло его в сердце при воспоминании о времени, проведенном в ее освещенной единственной лампой гостиной с низким потолком. Каким бы коротким оно ни было, воспоминания переполняли его.
– Завтра вечером?
Она кивнула.
– Да, завтра, но не поздно. Я собираюсь в гости.
Следующий день был воскресеньем, и, если она собиралась «в гости» в воскресенье вечером, это могло означать только одно: она едет к миссис Лемьюэль Стразерс. Он почувствовал легкое раздражение, не столько из-за того, что она туда едет (ему скорее нравилось, что она ездит куда хочет, независимо от отношения к этому ван дер Люйденов), сколько из-за того, что это был дом, в котором наверняка можно встретить Бофорта, она знала это заранее и, возможно, ехала туда именно с этой целью.
– Прекрасно. Завтра вечером, – подтвердил он, решив про себя, что рано не поедет, потому что, приехав поздно, он либо предотвратит ее визит к миссис Стразерс, либо уже не застанет ее дома, что, учитывая все обстоятельства, было бы самым простым решением.
Однако на следующий день он звонил в дверь под глицинией уже в половине девятого – на полчаса раньше, чем намеревался: странное нетерпение привело его к ее порогу преждевременно. Впрочем, размышлял он, вечера у миссис Стразерс – не балы, и ее гости, чтобы сгладить ощущение неловкости от того, что якобы совершают проступок, обычно собираются рано.
Но вот на что он уж никак не рассчитывал, входя в прихожую мадам Оленской, так это увидеть там шляпы и накидки. Зачем она попросила его прийти пораньше, если пригласила кого-то на обед? При ближайшем рассмотрении верхней одежды, рядом с которой Настасья положила и его вещи, недовольство его сменилось любопытством. Это была самая странная одежда, какую он видел в приличных домах, и беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что шубы Бофорта среди нее нет. Там был поношенный желтый ольстер[55] из магазина готового платья и очень старый порыжевший плащ с капюшоном – из тех, что французы называют «макфарлан»[56]. Этот предмет одежды, явно предназначенный для фигуры огромных габаритов, очевидно, немало повидал на своем веку, его позеленевшие фалды издавали запах мокрых опилок, скорее всего, от долгого висения на стенах баров. Поверх него лежали рваный серый шарф и странная фетровая шляпа, напоминавшая головной убор священника.
Арчер вопросительно поднял брови, взглянув на Настасью, та в ответ подняла свои и с загадочным «Già!» распахнула дверь гостиной.
Арчер сразу увидел, что хозяйки в комнате нет, у камина стояла другая дама. Высокая, худая, не очень складная, она была облачена в одеяние, стиль которого не поддавался определению, поскольку сочетал клетчатую и полосатую ткань, а также обильную и замысловатую отделку бахромой, тесьмой и лентами. Ее волосы, еще не поседевшие, но уже потускневшие, были высоко взбиты, закреплены испанским гребнем и украшены черными кружевами; шелковые митенки, кое-где заштопанные, скрывали ревматические суставы.
Возле нее, окутанные сигарным дымом, стояли владельцы оставленных в передней пальто, оба в костюмах, которые они явно не снимали с утра. В одном из них Арчер, к своему удивлению, узнал Неда Уинсетта, другой, постарше, ему незнакомый, судя по гигантской фигуре, являлся владельцем «макфарлана», его голова с курчавыми, тронутыми сединой волосами отдаленно напоминала львиную; он широко поводил руками, словно раздавал благословения коленопреклоненной пастве.
Все трое стояли на коврике перед камином, глядя на невероятно большой букет алых роз и пучок фиолетовых анютиных глазок, лежавшие на диване, там, где обычно сидела мадам Оленская.
– Сколько же они должны стоить в такое время года?! Хотя женщине, конечно, важно чувство, а не цена! – отрывисто, с придыханием говорила дама, когда Арчер вошел в гостиную.
При его появлении все три головы с удивлением повернулись в его сторону, и дама, сделав шаг навстречу, протянула ему руку.
– Дорогой мистер Арчер – почти кузен Ньюланд! – сказала она. – Я – маркиза Мэнсон. – Арчер поклонился, и она продолжила: – Моя дорогая Эллен приютила меня на несколько дней. Я приехала с Кубы, где проводила зиму с испанскими друзьями. Замечательные, весьма знатные люди, высшая кастильская аристократия. Как бы я хотела вас с ними познакомить! Но меня вызвал сюда наш дорогой друг доктор Карвер. Вы знакомы с доктором Агатоном Карвером, основателем общины «Долина любви»?
Доктор Карвер склонил свою львиную голову, и маркиза продолжила:
– Ах, Нью-Йорк, Нью-Йорк! Как далек он еще от духовной жизни! Как мало сблизился он с ней на своем пути. Но с мистером Уинсеттом вы, кажется, знакомы.
– О да… Мы с ним сблизились некоторое время назад, правда, не на этом пути, – с сухой усмешкой сказал Уинсетт.
Маркиза укоризненно покачала головой.
– Откуда вам знать, мистер Уинсетт? Дух веет где хочет[57].
– Слушайте, слушайте! – зычным голосом пророкотал доктор Карвер.
– Да вы садитесь, мистер Арчер. Мы вчетвером очень мило отобедали, и моя девочка отправилась переодеваться. Она вас ждет, спустится через минуту. А мы тут любовались этими восхитительными цветами – они будут для нее сюрпризом, когда она спустится.
Все сели, кроме Уинсетта.
– Боюсь, мне пора, – сказал он. – Пожалуйста, передайте мадам Оленской, что нам будет ее не хватать, когда она уедет с нашей улицы. Ее дом был здесь оазисом.
– О, но вас-то она не покинет. Поэзия и искусство для нее – что глоток жизни. Вы ведь пишете стихи, мистер Уинсетт?
– Писать не пишу, но иногда читаю, – ответил Уинсетт, отвешивая общий поклон, и вышел из комнаты.
– Язвительный «дух». Un peu sauvage[58], но весьма остроумен. Доктор Карвер, вы не находите его остроумным?
– Я не придаю значения остроумию, – сурово заявил доктор Карвер.
– Ах-ах, вы не придаете значения остроумию! Как он безжалостен к нам, простым смертным, мистер Арчер! Но он живет лишь духовной жизнью, а сейчас еще мысленно готовится вечером прочесть лекцию у миссис Бленкер. Доктор Карвер, прежде чем вы отправитесь к Бленкерам, не объясните ли нам с мистером Арчером ваше изумительное открытие – Прямой Контакт? Хотя нет, вижу, уже почти девять, и мы не имеем права задерживать вас, когда так много людей ждут вашего откровения.
Похоже, доктор Карвер был немного разочарован ее заключением, но, сверив свой массивный золотой брегет с маленькими дорожными часами мадам Оленской, неохотно воздвигся на мощных ногах, приготовившись уходить.
– Прощаемся ненадолго, мой дорогой друг? – обратился он к маркизе, которая с улыбкой ответила:
– Как только подадут карету Эллен, я к вам присоединюсь; надеюсь, лекция еще не начнется.
Доктор Карвер задумчиво посмотрел на Арчера.
– Возможно, молодого человека тоже заинтересует мой эксперимент? Думаю, миссис Бленкер не будет возражать, если вы привезете его с собой.
– О, друг мой, уверена, что она была бы просто счастлива, но боюсь, Эллен сама рассчитывает на мистера Арчера.
– Жаль, – сказал доктор Карвер, – но вот моя визитка. – Он вручил Арчеру свою карточку, на которой готическим шрифтом значилось:
Агатон Карвер «Долина любви» Киттаскваттами, Н-Й
Доктор Карвер откланялся, и миссис Мэнсон со вздохом, который можно было истолковать и как вздох сожаления, и как вздох облегчения, снова жестом пригласила Арчера сесть.
– Эллен будет с минуты на минуту, а пока она не пришла, я рада провести несколько мгновений с вами наедине.
Арчер пробормотал, что очень рад встрече, и маркиза продолжила тихо, с придыханием:
– Я все знаю, дорогой мистер Арчер, мое дитя рассказало мне о том, чтó вы для нее сделали. О вашем мудром совете, вашей твердости и столь важном для нее ободрении. Слава богу, что было еще не поздно!
Молодой человек смутился. Остался ли кто-нибудь, кому мадам Оленская еще не поведала о его вмешательстве в ее частную жизнь? – подумал он, а вслух произнес:
– Мадам Оленская преувеличивает, я просто изложил ей юридический аспект проблемы, как она просила.
– О, но, делая это… делая это, вы невольно стали инструментом… каким современным словом можно заменить слово «провидение», мистер Арчер? – воскликнула дама, склонив голову набок и загадочно прикрыв глаза. – Вы ведь не знали, что в этот момент ко мне взывали… с другого берега Атлантики!
Она бросила взгляд через плечо, словно опасаясь, как бы ее не подслушали, и, придвинув свой стул поближе к нему, прикрыв губы маленьким веером из слоновой кости, прошептала:
– Сам граф, мой бедный сумасшедший глупый Оленский, просил вернуть ее на ее собственных условиях.