День выдался чудесный. Легкий северный ветер гнал пушистые белые облака по ультрамариновому небу, под которым сверкало море. Бельвью-авеню была безлюдна в этот час; высадив кучера на углу Милл-стрит, Арчер повернул на Оулд-Бич-роуд и пересек Истмэн-Бич.
Он испытывал чувство неизъяснимого волнения, с каким, бывало, в школьные годы, после сокращенного учебного дня уходил после уроков, – как будто впереди его ждало нечто неизведанное. Пустив коней легким аллюром, он рассчитывал добраться до конезавода, находившегося сразу за Райскими горами, еще до трех, так что после осмотра лошади (и пробной выездки, если она покажется подходящей) в его распоряжении останется еще четыре часа счастливого времени.
Услышав о приеме у Силлертонов, он сразу сказал себе, что маркиза Мэнсон, конечно же, приедет в Ньюпорт с Бленкерами и, вероятно, мадам Оленская воспользуется возможностью провести день у бабушки. В любом случае обитель Бленкеров опустеет, и он, не рискуя показаться нескромным, сможет удовлетворить свое любопытство. Он не был уверен, что хочет снова встретиться с графиней, но с тех пор, как увидел ее с тропинки, ведущей к бухте, испытывал смутное, невыразимое желание взглянуть на место, где она сейчас жила, и вообразить себе, будто наблюдает за ней, как тогда, в летнем доме. Это желание, постоянное, не поддающееся определению, сродни прихоти больного съесть или выпить что-то однажды отведанное и давно забытое, сопровождало его днем и ночью. Он не заглядывал дальше этого желания, не представлял себе, к чему оно может привести, потому что не осознавал никакой потребности поговорить с мадам Оленской или услышать ее голос. Он просто чувствовал, что, если сможет унести с собой образ того заключенного между небом и морем места на земле, по которому она ступает, остальной мир будет казаться не таким пустым.
Добравшись до конезавода, Арчер с первого взгляда понял, что лошадь, ради которой он приехал, – не то, что нужно, тем не менее проехался на ней, чтобы доказать себе, что никуда не спешит. Но в три часа, хлестнув поводьями, уже направлял своих рысаков на проселочную дорогу, ведущую к Портсмуту. Ветер стих, и легкое марево на горизонте предвещало, что с началом прилива туман поползет вверх по реке Саконнет, но пока окрестные поля и леса еще купались в золотистом свете.
Он ехал мимо крытых серой черепицей фермерских домов, утопающих в садах, мимо скошенных лугов и дубовых рощ, мимо деревень с белыми колокольнями, вздымающимися к постепенно тускневшему небу, и наконец, спросив дорогу у работавших в поле мужчин, свернул на аллею, обрамленную высокими золотарниками и зарослями ежевики. В конце аллеи мерцала голубая гладь реки, а слева, напротив купы дубов и кленов, он увидел длинный обветшалый деревянный дом с облупившейся белой краской.
Сбоку от дороги, лицом к воротам, стоял открытый сарай, в каких жители Новой Англии хранят фермерские инструменты, а гости привязывают лошадей. Спрыгнув на землю, Арчер завел в него своих рысаков и, привязав их к столбцу, повернулся к дому. Участок лужайки перед ним напоминал первозданный луг, но слева разросшиеся георгины и порыжевшие розовые кусты в садовых ящиках окружали похожую на призрака решетчатую беседку из некогда белых реек, увенчанную деревянным купидоном, утратившим лук и стрелу, однако по-прежнему метившим в некую неведомую цель.
Арчер постоял, прислонившись к воротам. В поле зрения не было никого, и ни единого звука не доносилось из открытых окон дома; поседевший сторож-ньюфаундленд, дремавший перед домом, казался таким же никчемушным, как Купидон без лука и стрелы. Трудно было вообразить, что этот приют безмолвия и увядания является обиталищем неугомонных Бленкеров, но Арчер был уверен, что не ошибся адресом.
Он долго стоял, впитывая представшую перед глазами сцену и постепенно впадая в дремотную зачарованность; однако в конце концов очнулся и осознал, что время уходит. Может, хватит, насмотрелся, пора уезжать? Он пребывал в нерешительности, и вдруг ему захотелось заглянуть в дом, чтобы запечатлеть в памяти комнату, в которой сиживала мадам Оленская. Ничто не мешало ему подойти к двери и позвонить; если, как он предполагал, она уехала вместе с остальными, он свободно мог назвать свое имя и попросить разрешения войти в гостиную, чтобы написать записку.
Но вместо этого он пересек лужайку, свернул к цветнику, в тот же миг заметил в беседке что-то яркое и, присмотревшись, понял, что это розовый зонтик. Он притягивал его, как магнит: Арчер не сомневался, что зонт принадлежит ей. Войдя в беседку и опустившись на шаткую скамью, он взял в руки шелковый зонт и стал разглядывать резную ручку, сделанную из какого-то редкого дерева со специфическим ароматом. Потом поднес ее к губам.
Послышался шорох юбок, скользнувших по садовому ящику. Опершись сомкнутыми ладонями на ручку зонта, он сидел и ждал, не поднимая глаз. Он всегда знал, что это должно случиться…
– О, мистер Арчер! – громко воскликнул юный голос, и, подняв голову, он увидел самую младшую и дородную из девиц Бленкер, растрепанную блондинку в запачканном муслиновом платье. Красное пятно на щеке свидетельствовало о том, что она еще совсем недавно прижималась к подушке, заспанные глаза взирали на него доброжелательно, но смущенно. – Господи, откуда вы тут взялись? Должно быть, я крепко заснула в гамаке и ничего не слышала. Все остальные уехали в Ньюпорт. Вы звонили? – бессвязно затараторила девушка.
Арчер смутился еще больше, чем она.
– Я… нет… то есть как раз собирался. Я приехал посмотреть лошадь, здесь, неподалеку, и заглянул наугад – в надежде застать миссис Бленкер и ваших гостей. Но дом казался пустым, и я присел подождать.
Окончательно стряхнув с себя сон, мисс Бленкер смотрела на него с возрастающим интересом.
– В доме действительно никого нет. Ни мамы, ни маркизы, ни кого-либо еще, кроме меня. – Ее взгляд сделался чуточку укоризненным. – Разве вы не знали, что сегодня профессор и миссис Силлертон дают прием в честь мамы и всех нас? Мне так не повезло, я не смогла поехать: у меня першит в горле, а мама боялась, что вечером, на обратном пути, может похолодать. Представляете, как я огорчилась? Но, разумеется, – игриво добавила она, – я бы огорчилась и вполовину не так сильно, если бы знала, что вы заедете.
Она неуклюже пыталась кокетничать, и Арчер решился перебить ее:
– А мадам Оленская? Она тоже уехала в Ньюпорт?
Мисс Бленкер уставилась на него с недоумением.
– Мадам Оленская? Вы что, не слышали, что ей пришлось уехать?
– Уехать?
– О, это мой любимый зонтик! Я одолжила его этой гусыне Кэти, потому что он идеально подходил к ее лентам, а эта растеряха забыла его здесь. Мы, Бленкеры, все такие – настоящая богема! – Мощной рукой она открыла зонт и водрузила над головой его розовый купол. – Да, Эллен вызвали вчера – знаете, она разрешила нам называть ее Эллен. Ей пришла телеграмма из Бостона, и она сказала, что должна уехать на два дня. Я обожаю, как она укладывает волосы, а вы? – продолжала стрекотать мисс Бленкер.
Арчер смотрел сквозь нее, словно она была прозрачной. Он не видел ничего, кроме зонтика с оборками, отбрасывавшего розовую тень на ее хихикающее лицо.
Спустя несколько секунд Арчер рискнул поинтересоваться:
– А вы, случайно, не знаете, зачем мадам Оленская отправилась в Бостон? Надеюсь, ничего неприятного не случилось?
Мисс Бленкер отнеслась к его предположению с веселым недоумением.
– О, не думаю. Она не сообщила нам, что было в телеграмме. Полагаю, не хотела, чтобы маркиза узнала. Она выглядит так романтично, не правда ли? Она вам не напоминает миссис Скотт-Сиддонс[77], декламирующую «Сватовство леди Джеральдины»[78]? Вы когда-нибудь слышали, как она это делает?
Арчер лихорадочно пытался разобраться с теснившимися в голове мыслями. Все его будущее словно бы вдруг развернулось перед ним, как уходящая вдаль дорога, и, всматриваясь в эту бесконечную безлюдную дорогу, он увидел постепенно исчезающую вдали фигуру мужчины, с которым никогда ничего не происходило. Он обвел взглядом неряшливый цветник, обветшалый дом, дубовую рощицу, под которой уже сгущались сумерки. Место казалось именно таким, в каком он должен был бы найти мадам Оленскую, но она была далеко, и даже розовый зонтик не принадлежал ей… Он нахмурился в нерешительности.
– Вы, полагаю, не знаете… Завтра я буду в Бостоне. Может, мы бы смогли с ней повидаться…
Он почувствовал, что мисс Бленкер теряет к нему интерес, хотя и продолжала улыбаться.
– О, конечно, как любезно с вашей стороны! Она остановилась в «Паркер-Хаусе». Должно быть, там ужасно в такую погоду.
О чем они беседовали дальше, лишь отрывочно доходило до него. Он помнил только, как упорно противился ее приглашению подождать возвращения семейства и пополдничать с ними перед возвращением домой. Некоторое время спустя, сопровождаемый хозяйкой, Арчер вышел из-под сени деревянного купидона, отвязал лошадей и отбыл. На повороте аллеи, оглянувшись, он увидел мисс Бленкер, все еще стоявшую у ворот и махавшую ему розовым зонтом.
На следующее утро, сойдя с поезда фолл-риверской[79] железной дороги, Арчер очутился в задымленном летнем Бостоне. Привокзальные улицы пропахли пивом, кофе, подгнившими фруктами, и народ в рубашках с короткими рукавами сновал по ним с непринужденностью постояльцев пансиона, направляющихся по коридору в ванную.
Наняв кеб, Арчер отправился в Соммерсет-клуб завтракать. Фешенебельные кварталы Бостона тоже имели какой-то неопрятно-будничный вид, до которого европейские города не опускаются даже в экстремальную жару. Служанки в ситцевых платьях отдыхали, сидя на парадных ступеньках богатых домов, а Бостон-Коммон[80] напоминал площадку, где накануне проходил масонский пикник. Если бы Арчер захотел представить себе Эллен Оленскую в самом неуместном антураже, трудно было бы найти более подходящее место, чем обезлюдевший, разморенный от жары Бостон.