Завтракал он с аппетитом и с толком, начал с ломтика дыни и в ожидании тоста и омлета стал просматривать утреннюю газету. С той минуты, как накануне вечером он сообщил Мэй, что у него дела в Бостоне, поэтому он должен сесть на ближайший пароход, чтобы на следующий день быть в Нью-Йорке, его охватил прилив энергии. Все знали, что он должен быть на службе в начале недели, но когда он возвратился из Портсмута, на столике в холле его ждало письмо из конторы, которое волею судеб оказалось на самом видном месте, как будто специально чтобы предоставить ему подходящий предлог для изменения планов. Ему сделалось даже немного стыдно оттого, что все сложилось так легко и гладко, сродни мастерским уловкам, которые придумывал Лоуренс Леффертс, чтобы обеспечить себе свободу. Однако смущение длилось недолго, поскольку он был не в настроении анализировать свои поступки.
Позавтракав, он закурил папиросу, поглядывая вокруг поверх развернутой газеты коммерческих объявлений. За это время в комнату вошли два-три знакомых, с которыми он обменялся приветствиями. В сущности, Арчера окружал привычный мир, хотя у него возникло ощущение, будто он просочился сквозь сеть времени и пространства.
Он взглянул на часы и, увидев, что уже половина десятого, направился в клубный кабинет, написал там короткую записку и велел посыльному отвезти ее в «Паркер-Хаус» и дождаться ответа. После этого, снова усевшись с газетой, стал подсчитывать, сколько времени займет поездка в кебе до отеля и обратно.
– Дамы на месте не оказалось, сэр, – услышал он неожиданно голос посыльного рядом и пробормотал: «Не оказалось?» – так, словно это было слово на незнакомом языке.
Встав из кресла, он направился в вестибюль. Должно быть, это какая-то ошибка: не могла она куда-то уехать так рано. Он вдруг разозлился на собственную глупость: ну почему он не отправил записку тотчас по приезде?
Найдя свою шляпу и трость, Арчер вышел на улицу. Город почему-то показался незнакомым, огромным и пустым, как будто он был в нем чужаком, путешественником из дальних краев. Постояв на ступеньках крыльца в нерешительности, он решил пешком, через Коммон, идти в «Паркер-Хаус». Что, если посыльного неверно информировали и она все еще там?
Войдя в парк, он увидел ее на первой же скамейке. Она сидела, прикрываясь от солнца серым зонтом, – и как только он мог представить себе ее под розовым? Подойдя ближе, Арчер был поражен ее безучастным видом: она сидела так, словно ничего другого ей уже не оставалось. Он заметил, что лицо у нее осунулось; волосы были собраны в узел низко на затылке, под темной шляпой; на руке, державшей зонт, – длинная присборенная перчатка. Он сделал еще шаг, другой – и она, обернувшись, воскликнула:
– О!
Впервые он увидел испуг на ее лице, но уже в следующий момент испуг сменился едва заметной улыбкой удивления и радости.
– О! О! – снова пробормотала она, уже другим тоном. Он стоял, глядя на нее сверху вниз. Она подвинулась, освобождая для него место.
– Я тут по делам… Только что приехал, – объяснил Арчер и, сам не зная почему, вдруг стал изображать удивление по поводу неожиданной встречи.
– Но что, скажите на милость, вы делаете в этом диком месте? – Он почти не соображал, что говорит, ему казалось, будто он пытается докричаться до нее через бескрайнее пространство и она может исчезнуть снова, прежде чем он до нее доберется.
– Я? О, я тут тоже по делу, – ответила она, повернувшись к нему так, что они оказались лицом к лицу. Едва ли ее ответ дошел до него: он лишь слышал ее голос, изумляясь тому, что он совершенно не сохранился в его памяти. Арчер не помнил даже того, что тембр у нее низкий, с небольшой хрипотцой.
– Вы изменили прическу, – сказал он; сердце у него колотилось так, словно он собирался совершить нечто непоправимое.
– Изменила? Нет, просто это лучшее, что я могу сделать с волосами в отсутствие Настасьи.
– А разве Настасья не с вами?
– Нет, я приехала одна. Из-за двух дней незачем было тащить ее с собой.
– Вы одна? В «Паркер-Хаусе»?
В ее взгляде промелькнуло былое озорство.
– Вы находите это опасным?
– Нет, не опасным…
– Но необычным? Понятно. Полагаю, так и есть. – Она поразмыслила с минуту. – Я и не подумала об этом, поскольку только что сделала кое-что куда более необычное. – Ее взгляд сделался слегка ироничным. – Я только что отказалась взять назад деньги, которые мне принадлежат.
Арчер вскочил и сделал два шага назад. Сложив зонтик, она рассеянно чертила им что-то на земле. Он снова приблизился и встал перед ней.
– Кто-то приехал сюда, чтобы встретиться с вами?
– Да.
– И передать некое предложение?
Она кивнула.
– И вы отказались из-за… выдвинутых условий?
– Да, я отказалась, – ответила она после короткой паузы.
Он снова сел рядом с ней.
– И что это за условия?
– О, они не были обременительными: всего лишь время от времени сидеть вместе с ним во главе стола.
Они снова помолчали. Сердце Арчера как будто замерло, он тщетно пытался найти слова.
– Он хочет, чтобы вы вернулись к нему – любой ценой?
– Весьма значительной ценой. Во всяком случае, для меня это существенная сумма.
Он опять замолчал, не зная, как сформулировать вопрос, который ему хотелось задать.
– И вы приехали сюда, чтобы встретиться с ним?
Она уставилась на него в недоумении, потом рассмеялась.
– Встретиться с ним? С моим мужем? Здесь? Нет, это время года он всегда проводит в Каусе или Бадене.
– Значит, он кого-то прислал?
– Да.
– С письмом?
Она покачала головой.
– Нет, с устным поручением. Он никогда не пишет. Думаю, я за всю жизнь получила от него всего одно письмо. – При воспоминании о письме ее щеки порозовели, что вызвало на лице Арчера ответный, куда более яркий румянец.
– Почему он никогда не пишет?
– А зачем? Для чего же тогда существуют секретари?
Молодой человек покраснел еще гуще. Она произнесла это слово так, словно оно имело не большее значение, чем любое другое. У него чуть не сорвалось с языка: «Значит, он прислал секретаря?» Но воспоминание о единственном письме графа Оленского к жене было слишком живо. Он снова сделал паузу и предпринял еще одну попытку:
– И этот человек?..
– Посланец? – переспросила мадам Оленская, все еще улыбаясь. – По мне, так ему следовало сразу уехать, но он изъявил желание подождать до сегодняшнего вечера… на всякий случай… а вдруг…
– И вы пришли сюда обдумать этот «всякий случай»?
– Я пришла подышать воздухом. В отеле слишком душно. В полдень я возвращаюсь в Портсмут на поезде.
Они сидели молча, глядя не друг на друга, а прямо перед собой, на людей, проходивших мимо. Наконец она снова повернулась к нему и сказала:
– Вы не изменились.
Ему хотелось ответить: «Я был другим, пока снова не увидел вас», но вместо этого он порывисто встал и окинул взглядом парк, изнемогавший от зноя и имевший помятый вид.
– Здесь отвратительно. Не прогуляться ли нам до бухты? Там ветерок и будет прохладней. Можно прокатиться на пароходе до Пойнт-Арли. – Она посмотрела на него с сомнением, и он настойчиво продолжил: – Утром в понедельник на пароходе никого не будет. У меня поезд – только вечером, я возвращаюсь в Нью-Йорк. Ну почему бы нам не совершить эту прогулку? – И вдруг у него вырвалось: – Разве мы не сделали все, что могли?
– О! – снова воскликнула она, встала, открыла зонтик, огляделась, словно оценивая обстановку и пытаясь убедиться в невозможности оставаться в ней, потом взглянула на Арчера. – Вы не должны говорить мне такое.
– Я буду говорить только то, что вы захотите, или вообще ничего, рта не открою, пока вы не велите. Мы просто прогуляемся, кому это может причинить вред? Единственное, чего я хочу, это слушать вас, – запинаясь, тараторил он.
Она вынула маленькие золотые часики на эмалевой цепочке.
– Ах, не считайте времени, – взмолился он, – подарите мне этот день! Я хочу увезти вас от этого человека. В котором часу он должен прийти?
Она снова зарумянилась.
– В одиннадцать.
– Тогда вам нужно идти прямо сейчас.
– Вам нечего бояться… если я не приду…
– Как и вам… если придете. Клянусь, я только хочу послушать вас, узнать, что вы делали все это время. Мы не виделись сто лет и, возможно, не увидимся еще сто.
Она все еще колебалась, ее взволнованный взгляд был устремлен на него.
– Почему вы не подошли ко мне там, на берегу, когда я гостила у бабушки? – спросила она.
– Потому что вы не обернулись… потому что вы не знали о моем присутствии. Я поклялся не подходить, если вы не обернетесь. – Он рассмеялся, вдруг поняв, как по-детски прозвучало его признание.
– Я намеренно не оглянулась.
– Намеренно?
– Я знала, что вы там; когда вы подъехали, я узнала ваших пони, поэтому ушла на берег.
– Чтобы оказаться как можно дальше от меня?
Она тихо подтвердила:
– Чтобы оказаться как можно дальше от вас.
Он снова рассмеялся, на сей раз с мальчишеским самодовольством.
– Вот видите, все напрасно. Я тоже должен вам признаться, что дело, по которому я сюда приехал, состояло в том, чтобы увидеться с вами. Но послушайте, надо идти, иначе мы опоздаем на наш пароход.
– Наш пароход? – Она озадаченно наморщила лоб, потом улыбнулась. – О, но мне сначала надо вернуться в отель, оставить записку…
– Да хоть десять записок. Пишите прямо здесь. – Он достал из кармана блокнот и новинку – вечное перо. – У меня даже конверт есть – видите, как все предопределено? Кладите блокнот на колени, а я тем временем подготовлю ручку – они капризные, одну минутку. – Он постучал кулаком, в котором была зажата ручка по спинке скамейки. – Ее нужно встряхивать, как ртуть в термометре, – такой вот трюк. А теперь пишите…
Она рассмеялась и, склонившись над чистым листом, начала писать. Арчер отошел на несколько шагов, уставившись сияющим, но невидящим взглядом на прохожих, которые, в свою очередь, задерживались, чтобы поглазеть на необычное зрелище: модно одетую даму, пишущую записку на коленке в парке.